Из рамок смотрели сотни красных глаз. Вокруг каждой пары глаз были тёмные пятна, расширявшиеся в тех местах, где должны были быть носы, уши и рты. Вот только куда подевались лица?
– Это портреты членов нашей семьи, – объяснил мистер Лунро; только сейчас Дичембре заметила, что одну из рамок он держал в руках. – Все изображены в день их первого полного превращения. Вот Корвин. Смотрите, какой маленький.
Определить возраст Корвина на портрете было невозможно. Рамка, как и все остальные, была пуста, не считая крошечных злобных глазок, смотревших с полотна.
– Знаете, мисс Дичембре, ни одна няня не продержалась в этом доме так долго, – сказал мистер Лунро, возвращая портрет Корвина на место – в прямоугольник невыцветших обоев. – Для вас целая неделя работы на одном месте, наверное, тоже рекорд. Я хочу устроить ужин, отпразднуем это.
– Ужин?
– Да, в вашу честь, – уточнил мистер Лунро.
Дичембре покраснела. Никто никогда не устраивал ужинов в её честь, больше того: никто никогда даже не приглашал её на ужин. В цирке после представлений она ела шашлыки, сидя на ступеньках вагончика, или делила с другими детьми оставшиеся непроданными имбирные пряники, тёплые, в глазури с запахом мускатного ореха. Но на настоящем ужине, где сидят за столом, размахивают столовыми приборами и похлопывают себя по губам мягкими тканевыми салфетками, Дичембре никогда не была.
– Я надену своё самое красивое платье и шляпку, – выпалила она на одном дыхании, – буду как те синьоры со страниц «Вечернего Кошмара».
– Уверен, вы будете неотразимы, – улыбнулся мистер Лунро, так что его дымные усы задрожали.
Дичембре почувствовала, что покраснела, и решила сменить тему.
– А кто все эти люди на портретах? – спросила она смущённо.
– Это клан Луны. Так мы называем нашу семью.
– Хотите сказать, что Чёрный Человек не один?
– Конечно, не один, хотя нас и немного, и не все занимаются тем же ремеслом, что я.
Мистер Лунро начал поочерёдно представлять ей родственников, изображённых, а точнее – не изображённых на портретах.
– Это моя сестра Луника. – Он указал на овальную рамку, как и все остальные, пустую, не считая глаз в форме полумесяцев. – Она руководит тем самым агентством, из которого к нам до недавнего времени присылали нянь. Надеюсь, вы с ней никогда не встретитесь, она вам не понравится, – усмехнулся он. – А это мой двоюродный брат Сумрек. Он сапожник и делает самые тонкие бесшумные подошвы в городе. Двоюродный брат Ночен – мой парикмахер, он лучше всех знает, как сделать усы густыми и невесомыми, будто туман. Близнецы Мракус и Дрожикс держат ателье в центре города. Их костюмы хорошо испаряются и огнестойкие, вот только с отделкой краёв в последнее время проблемы. – Мистер Лунро смущённо одёрнул почерневшие по краю манжеты белой рубашки.
Взгляд мисс Дичембре скользил по портретам. Пока мистер Лунро перечислял представителей клана Луны, она пыталась представить их лица: воображение рисовало хмурых серых людей в серых и бесформенных, как пятна на полотнах, костюмах.
– А это я, – неожиданно объявил мистер Лунро.
Холст был пуст, как и все остальные, но Дичембре рассмотрела в изгибистых серых мазках густую бороду, длинные волнистые бакенбарды, пепельные усы. На раме, такой же тёмной, как и холст, блестела золотая гравировка: «МАЙКЛ ХИМ ЛУНРО».
Тут взгляд мисс Дичембре упал на портрет в деревянной рамке, спрятавшийся в тени от кресла: на нём был изображён обычный мальчишка из плоти и крови, с печальными тёмными глазами и рыжей копной спутанных волос. На этот раз воображение Дичембре было ни при чём: она действительно видела его.
– А это кто? – спросила она, подойдя поближе. – Почему его лицо не размыто, как остальные?
Дичембре непроизвольно потянулась рукой к портрету и попыталась смахнуть невидимую пылинку, как всякий раз смахивала щёткой золу с перепачканного лица Корвина. Но оказалось, на носу мальчика были веснушки, а не налипший пепел.
Мистер Лунро с некоторым удивлением посмотрел на картину.
– Он был членом нашей семьи. Но сейчас уже нет. – Мужчина со вздохом снял портрет со стены. – Лучше его убрать.
Пелена грусти заволокла его лицо, дымная слеза показалась на ресницах, взгляд на мгновение затуманился. Дичембре в очередной раз подметила, насколько Чёрный Человек отличается от неё: от слёз его чёрные глаза не блестели, а, наоборот, мутнели.
Мистер Лунро подошёл к столу и аккуратно положил портрет в ящик.
– Что ж, решено: завтра вечером в семь! – объявил он, оттесняя Дичембре к выходу.
Прежде чем поддаться и уйти, Дичембре успела прочесть гравировку на рамке: ОВЕСТ ОУЛ ЛУНРО.
В снегу
Дичембре укуталась с ног до головы: надела варежки, мягкую шерстяную накидку, сапоги с меховой подкладкой и помпонами на шнурках, три длиннющих шарфа.
Девушка вышла на террасу, упёрлась руками в бока, глубоко вздохнула и отправилась за ворота, к заснеженному лесу. Она решила показать Корвину снег, чтобы он хотя бы на день почувствовал себя нормальным ребёнком. Экономка сказала, что от огненной ауры мистера Лунро и его сына снег тает, но Дичембре должна была хотя бы попытаться. Прошло два года с тех пор, как цирк закрылся, а она была всё такой же ловкой, будто репетировала номера каждый день: на днях она раскачивалась на люстре, балансировала на бельевой верёвке на высоте двух метров от земли. Значит, всё получится, просто нужно бежать побыстрее.
Она зачерпнула горсть пушистого снега между деревьями и бросилась в сад. Но стоило только проскочить за ворота, как горка снега растаяла, а варежки промокли.
Видимо, надо ещё быстрее. Дичембре снова вышла за ворота и мокрыми перчатками зачерпнула новую пригоршню снега. На этот раз ей удалось пробежаться по садовой дорожке, но не успела она добраться до крыльца, как сапоги заскользили на воде, стекавшей с перчаток. Бегать в тёплом многослойном одеянии оказалось сложнее, чем она думала. Шерсть кололась, капли растаявшего снега на ресницах мешали смотреть. Может, проще будет носить снег в какой-нибудь посудине?
Дичембре сбегала на кухню, взяла фарфоровую чашку. Но и в ней снег за пару секунд превратился в суп из еловых иголок. Девушка пробовала снова и снова: бегала с миской, кастрюлей, чайником…
– Ничего не получится, – заключила мисс Малхони, доставая из духовки противень с печеньем. – Магия слишком сильна.
Но Дичембре не сдавалась и продолжала греметь посудой, пока не наткнулась на серебряную миску с дырчатым дном.
– Ой, мисс Нидия, этой, кажется, пора на выброс, – показала находку Дичембре.
– Это, дорогая моя, сито, – ответила экономка. – Оно нужно, чтобы посыпать сладости сахарной пудрой.
– Вроде того печенья, что вы испекли?
– Именно.
Дичембре ещё раз посмотрела на сито: изогнутые серебряные пластины, как лепестки подсолнуха, обрамляли ажурный круг.
– А это идея, мисс Нидия! Спасибо!
Дичембре бросила первый шарф прямо на ступени, второй на лестничную площадку, третий повис на перилах галереи. В игровой скинула перекинутые через шею варежки на резинке и съехавшую набок шапку, скрывавшую растрёпанные косички. Корвин сидел съёжившись в пролёте окна и читал. Это снова был дневник мисс Дичембре. Но злиться было нельзя: только не сейчас, когда она столько сделала для того, чтобы сблизиться с ним.
– Я всё видел в окно: ты носилась по двору туда-сюда как сумасшедшая, – сказал мальчишка, оторвав взгляд от страницы.
– Я покажу тебе снег! – объявила Дичембре.
Кажется, на лице Корвина мелькнуло удивление. Но он тут же откашлялся, почесал щёку и, делая вид, будто пишет невидимой ручкой, заговорил:
– Дорогой дневник, сегодня я опять ляпнула глупость…
– Пойдём со мной, сам увидишь!
Дичембре схватила его за запястье и потянула за собой. Она думала, что он вырвется и испарится, не успеют они дойти до последней ступени. Но Корвин позволил дотащить себя до красной лакированной двери, вниз по лестнице, прямо до стола, на котором были выставлены противни со сдобным печеньем, горки миндаля и мешочки сахарной пудры.
Мисс Малхони разрешила ей занять кухню на несколько часов. Взамен Дичембре пообещала украсить последнюю порцию печенья. Она взяла сито, высыпала в него ложку сахарной пудры с горкой.
– Что ты делаешь? – спросил Корвин.
– Стой там и смотри, – ответила Дичембре.
Она заняла исходную позицию, подняла сито выше головы и начала трясти над печеньем.
Каждое её движение было порывом ветра. Каждая сахарная крошка – снежинкой. Они кружились в воздухе, а затем ложились на десертные просторы, укрывая их вкусной белой мантией.
Корвин поднял бровь:
– И что это?
– Это снег.
– Это сахар.
– Это снег, если включить воображение.
Корвин поморщился, повернулся спиной и зашагал к двери:
– Я пойду наверх.
Дичембре не знала, что делать. Она ждала совсем другого. Корвин должен был заворожённо смотреть на сахарную пудру, как смотрят дети на падающие хлопья снега за окном. А потом он должен был поблагодарить её и стать послушнее.
Корвин был уже на лестнице, когда мисс Дичембре охватила злость. Она схватила печенье, как снежок, и запустила им в мальчишку. Он удивлённо обернулся. Волосы были усыпаны пудрой, рукав тоже белый.
– Ты бросила в меня печенье?
– Это снег, если включить воображение.
Корвин ухмыльнулся, вернулся к столу, набрал полные руки снарядов.
Дичембре попыталась укрыться крышкой от кастрюли, но её оказалось недостаточно, чтобы отразить шквал сладких ударов врага. Одно печенье ударило в плечо и разлетелось мягкими хлопьями песочного теста.
– Эй, использовать магию запрещено! – закричала Дичембре, когда Корвин взлетел и поток крошек и пудры хлынул на неё прямо с потолка. Чтобы укрыться от атаки, пришлось подпрыгнуть, сделать кувырок и нырнуть под стол.
– Тогда и тебе запрещено, – проворчал Корвин, приземлившись на усыпанный пудрой кафель.