И голос такой красивый,
и песнь так мила и чиста,
которую каждый вечер о любви заводит она…
В середине кладбища могила женщины, умершей в 1838 году, мое внимание привлекает длинная надпись на плите.
…стала матерью пятерых детей, которые умерли в раннем возрасте, надежной опорой двум достойным мужам, настоящей матерью для обездоленных, была чиста помыслами, добросердечна…
— Страж кладбища, она была первой, кого здесь похоронили, — поясняет мой провожатый, встав рядом.
Он смотрит на меня, и я чувствую, что его что-то беспокоит.
— Вообще-то я собирался пригласить тебя в кино. Сегодня вечером. Я тут подготовился. Сегодня можно посмотреть Феллини, «Клеопатру», «Двух женщин» с Софи Лорен и «Лоуренса Аравийского».
— Хочу на «Убить пересмешника», есть сеанс в девять.
Я видела эту книгу в витрине книжного магазина Снэбьёрна.
— Автор — женщина. Харпер Ли.
Для него это стало полнейшей неожиданностью. Он смотрит на меня с удивлением.
— Ты самая книголюбивая официантка, которую я знаю.
Встречаемся у кинотеатра без пятнадцати девять, он машет билетами, и мы опускаемся в глубокие кожаные кресла бордового цвета. Места в центре зала, прямо над нами дрожит пыльный луч кинопроектора. Пытаюсь одновременно слушать речь и читать титры, но это сложно. Американские ранчо сильно отличаются от хуторов в моих родных краях. В середине фильма поэт кладет мне руку на плечо.
— Я ожидал, что женщина выберет другой фильм, — признается он, когда мы выходим.
После того как я объявляю ему, что чернокожие до сих пор несвободны, равно как гомосексуалы, он смотрит на меня и пытается подобрать слова для ответа. Трудно сказать, что проносится в его голове.
У него красивые руки, и я готова с ним переспать, если он попросит.
Вскоре мы оказываемся у дома, где он снимает комнату. То и дело шляются пьяные парочки, но ни одной машины.
— Отсюда недалеко до «Мокко», — говорит он и улыбается. Я чувствую сердцебиение.
Он сообщает, что снимает под самой крышей и квадратные метры под мансардным окном не включены в оплату.
Мне нужно быстро принять решение: идти домой и писать или спать с поэтом.
С некоторыми обстоятельствами нельзя бороться иначе, чем раздеться.
У меня нет красивого нижнего белья, но ему все равно, он только хочет побыстрее меня раздеть.
Когда все закончилось, поэт ставит пластинку Шостаковича, а я осматриваюсь в комнате, где высокий человек поместится разве что посередине.
Размышляю, когда правильно уйти и когда остаться.
Поэт рассказывает, что он из Хверагерди и там живет его мама, что его отец во время войны был матросом на грузовом судне «Деттифосс», в него попала немецкая торпеда и оно затонуло.
— Когда отец погиб, мне было четыре года, а сестре два.
Я в ответ рассказываю ему, что временно живу у друга, пока тот в море.
— Он мне как брат.
Хочу еще добавить: мой лучший друг, но не говорю. У кровати книжный шкаф, три полки за стеклянной дверцей; не могу удержаться и пробегаю глазами по корешкам. Похож на книжный шкаф папы. «Сага о Ньяле», «Сага о Греттире» и «Сага о Стурлунгах», «Круг Земной» и «Младшая Эдда», «Бессонные ночи» Стефана Г., стихи Йонаса, Стейнгрима Торстейнссона, Ханнеса Хафстейна и других поэтов, романы Лакснесса, Гуннара Гуннарссона и Торберга, переводы «Потерянного рая» Милтона, «Голода» Гамсуна и «Одиссеи». Все книги в твердом переплете.
— Не хватает «Саги о людях из Лососьей Долины».
— Ну да, верно, — соглашается он после некоторого размышления. — Ты же с запада.
Он тянет ко мне руку.
Пойти домой и еще час пописать, пока не наступит время отправляться на работу? Или нет?
Когда я прихожу домой, у входной двери меня ждет кот.
Наклоняюсь и глажу его.
На тротуаре лежат останки птицы: клюв, крыло и два пера.
Подруга растеряна и обеспокоена.
— Моя жизнь кончена, Гекла.
— Что случилось?
— Представляешь, делали с сестрами Лидура кровяную колбасу, пакет с кровью лопнул, и кровь попала на меня. Неожиданно я заплакала. Такой стыд. Золовки посмотрели на меня, и Хренн спросила, уж не жду ли я ребенка.
— А ты? Ты ждешь второго ребенка?
Она смотрит вниз.
— Ты наверняка думаешь, что я влипла. По-твоему, это не ужасно? По-моему, ужасно. Я очень счастлива. У меня нет аппетита. Я так ждала этой колбасы, но меня вырвало. Мы не планировали, но хорошо, что Торгерд будет с кем играть. Лидур счастлив. Он считает, что один ребенок еще не семья. Семья, по его словам, это как минимум три ребенка. Я уж не стала ему говорить, что, на мой взгляд, двух вполне достаточно.
Встаю и обнимаю подругу. Она тощая, как скелет, ребра можно пересчитать.
— Поздравляю.
Думаю: он растет в темноте.
— Я знала, что ты так отреагируешь. Думаешь, я влипла. Я боялась, что ты это скажешь.
Крепко обнимаю подругу.
— Все образуется.
— Живот еще почти незаметен. Затем он вырастет и придет время рожать. Торгерд была четыре кило. Я умру, Гекла. Я и не подозревала, что рожать так больно. Я рожала Торгерд двое суток и три недели не могла сидеть из-за швов.
— Все будет в порядке.
Она вытирает глаза.
— Меня назвали в честь льдины. Той весной, когда я родилась, в наш фьорд заплыла дрейфующая льдина. Папа еще захотел добавить во фьорд остров, вот и получилось Исэй[21].
Некоторое время она молчит. Торгерд встала в своей кроватке с бортиком и тянет вверх руки, хочет, чтобы ее вынули. Я беру малышку на руки, ее нужно переодеть.
— Мне было так тесно дома, давили горы, хотелось уехать. Я влюбилась. Забеременела. Следующим летом я буду одна с двумя маленькими детьми в подвальной квартире. В двадцать два года.
Подруга падает на диван, но тут же встает и идет варить кофе. Я тем временем переодеваю ребенка.
— Прости меня, Гекла, я ничего не спрашиваю о тебе, — говорит она, вернувшись с кофейником. — Ты с кем-то познакомилась?
— На самом деле да.
Подруга само внимание.
— И кто он?
— Библиотекарь из городской библиотеки. Он тоже поэт.
— Как ты?
— Он не знает, что я пишу.
— Ты не сказала, что у тебя уже есть публикация?
— Она под псевдонимом.
На самом деле взять псевдоним мне предложила Исэй. Как у многих поэтов-мужчин. Что-нибудь возвышенное типа Гекла Высокая вершина.
— Нет, — со смехом отказалась я.
Подруга не сдавалась.
— Неужели нет никакой милой твоему сердцу долины, ручья или чего-нибудь в этом духе? Не хочешь ничего высокого — давай пройдемся по глубине. Как тебе Глубокое ущелье?
— Нет.
Теперь подруга говорит, что тогда шутила.
Она пристально смотрит мне в глаза.
— И не сообщила своему поэту, что пишешь роман?
— Нет.
— И что у тебя две законченные рукописи?
— Я еще не получила ответ от издателя.
— А чем же вы вместе занимаетесь?
— Спим.
Радуюсь, что она еще не спрашивает, чего мне больше хочется — сочинять или спать с мужчиной, что для меня важнее — кровать или печатная машинка «Ремингтон».
Но это ее следующий вопрос.
— Ты предпочитаешь иметь парня или писать книги?
Я задумываюсь. В мире моих грез это самое необходимое — бумага, чернильная ручка и мужское тело. После секса он вполне может спросить, не заправить ли мне ручку.
У подруги серьезный вид, она смотрит куда-то в сторону.
— Женщинам приходится выбирать, Гекла.
— Мне важно и то, и другое, — отвечаю я. — Нужно быть одной и не одной.
— Это значит, что ты одновременно и поэт, и обыкновенная.
— Мы недавно познакомились. Замуж я не собираюсь.
Подруга в смятении.
— Знаю, тебе моя жизнь кажется скучной, но я люблю Лидура. Я больше не только я, Гекла. Я — это мы. Я — это Лидур и Торгерд.
Когда обнимаю подругу на прощание, она говорит:
— Если родится девочка, назову ее Катла. Пусть вулканов будет два.
Мой путь лежит в комнату в мансарде, на небе полная луна в радужном кольце.
Выходя с работы, замечаю девушку с уложенными светлыми волосами, она мерзнет на ледяном ветру на другой стороне улицы, не сводя глаз с двери-вертушки отеля «Борг».
Завидев меня, девушка направляется прямо ко мне и представляется подругой Сирри, мол, та попросила ее ввести меня в курс дела.
— Какого дела?
— «Мисс Исландия». Тебя ведь агитируют.
Объясняю, что принимать участие в конкурсе не собираюсь.
— Сирри и не сказала прямо, что собираешься, только то, что ты рассеянна и, как ей кажется, долго в официантках не пробудешь. Типа, в душе у тебя неразбериха, вероятно, хочешь за границу.
Она предлагает посидеть в кафе.
— Мне тоже обещали, что поеду за границу, но этого не случилось. Никто меня в Лонг-Айленд так и не послал.
Девушка несколько раз оборачивается, словно ожидая слежки.
Сев за столик, мы заказываем кофе с кусковым сахаром, а моя спутница еще хворост и бутылку Sinalco. Она рассказывает, что работает оператором в фирме такси, и когда парни с траулеров сходят на берег, дел невпроворот. Они тратят кучу денег. Вот один заказал такси и велел отвезти себя аж в Блёндуос.
— Он сидел сзади с бутылкой водки и пил. Допив, заснул и проспал почти всю дорогу. Когда они добрались, он захотел жирных отбивных, но был Чистый четверг и все заведения закрыты. Таксист пошел к местному священнику, тот разрешил ему позвонить жене, она в свою очередь позвонила своему дяде, у которого там живет свояченица. Она-то и нажарила клиенту отбивных в сухарях, после чего моряк вернулся в столицу и на судно. Проспал весь обратный путь.
Моя новая знакомая делает несколько глотков из бутылки и смотрит на меня.