— Ты могла бы жить у меня. В подвале есть свободная комната.
Другая возможность — наняться буфетчицей в отель «Борг». Я жду человека, с которым должна встретиться в баре. Стойка из темного дерева, бармен наклоняется ко мне и, постучав по ней, говорит:
— Палисандр.
Йон Джон рассказывал, что по выходным в этом баре ищут друг друга гомосексуалы. И что иногда он смотрел, как в Золотом зале мужчины танцуют с женщинами.
Пока жду, рассматриваю огромную картину. Эсья и острова, на волнах качается рыболовецкое судно, на переднем плане в мелководье чайки и тупики с яркими клювами, солнце садится в море.
Мужчина проводит меня в кабинет, где записывает мои данные.
— Так вы из западных долин?
Он внимательно смотрит на меня.
— Не будем держать такую красотку в буфетчицах, определим вас официанткой в зал.
Он встает.
— Вы приняты и можете приступать к работе в девять утра в понедельник. И еще одно, фрекен Гекла, обслуживать посетителей вы будете не в брюках, а в юбке. Униформу получите в понедельник.
Метрдотель проводит меня через густой дым в зале, между накрахмаленных белых скатертей, на столах серебряные сахарницы и сливочники, на потолке хрустальные люстры. Посвящая меня в курс дела, он тихо рассказывает, что основные посетители — пожилые мужчины, которые относятся к постоянным гостям и собираются в полдень на шведский стол, и тогда яблоку негде упасть, и пожилые дамы, приходящие на чашечку кофе с выпечкой, обычно парами. Бар открыт два часа в день, с одиннадцати до тринадцати, и тогда почтенные граждане напиваются, многие из них от вина становятся буйными и агрессивными. А еще не счесть гимназистов, которые заказывают кофе с кусковым сахаром, долго сидят и курят. Они прогуливают уроки, носят в карманах сборники стихов и мечтают стать поэтами. Но как только им удается опубликовать свои стихи в школьной газете, они перемещаются в одно из арт-кафе.
Я замечаю женщину в черной юбке и белом фартуке и наколке, с сильно начесанными и уложенными волосами, она стоит с кофейником у круглого стола и наливает пожилым людям кофе. Она тоже обращает на меня внимание.
— Вы с ней будете обслуживать зал вдвоем, — объясняет метрдотель.
Наконец он показывает мне Золотой зал, где по выходным с оркестром Йона Пауля поет Элли Вильхьяльмс, подсобные помещения и туалеты, рассказывает, что в отеле сорок шесть номеров, которые могут принять семьдесят три постояльца. На следующей неделе ожидается визит вице-президента США Линдона Джонсона, и хотя сам он остановится в недавно открытом отеле «Сага», часть делегации будет жить в «Борге». Понизив голос, он сообщает, что вице-президент интересуется выращиванием растений и разведением скота и выразил пожелание осмотреть исландскую ферму. С этими словами он указывает подбородком.
— За угловым столом вместе с директором канализационной системы Рейкьявика как раз сидит представитель руководства овцеводов. Не исключено, что фру Джонсон посетит его хозяйство.
И в заключение он показывает мне, как отмечать приход и уход.
Когда мы проходим через кухню, у мойки стоит женщина из зала и курит. Она отмахивается от дыма, гасит окурок и засовывает его в мусор, хватает поднос с канапе с креветками и собирается вернуться в зал.
— Сирри, это Гекла. Наша новая официантка. Будет работать с тобой в зале.
Я протягиваю ей руку, но она не оставляет поднос и только кивает.
Считаю в уме. Если буду работать девять часов и спать семь, останется восемь часов в сутки на то, чтобы читать и писать. Если захочу писать ночью, мне никто не помешает. И никто меня к этому не побуждает. Романа Геклы Готтскальксдоттир никто не ждет.
В книжном магазине Снэбьёрна мне разрешают повесить объявление.
Незамужняя девушка с постоянной работой снимет комнату. Аккуратная ежемесячная оплата гарантируется.
Диван покрыт вырезками из газет.
Наклоняюсь и быстро пробегаю по ним глазами. Исландские и английские, все они касаются Мартина Лютера Кинга, темнокожего священника из Америки.
— Борец за права чернокожих, — поясняет Йон Джон. — Это все я собрал. Чернокожие несвободны, как и мы. Однако недавно обрели голос.
Он наклоняется и щупает мятые вырезки, читает про себя и аккуратно перемещает некоторые из них по кровати.
Его губы шевелятся.
— Я мечтаю о мире, в котором есть место для всех.
Замечаю, что исландские вырезки короче других, всего несколько строк. Друг подтверждает мое наблюдение.
— В прошлом месяце Кинг произнес речь во время правозащитного марша в Вашингтоне, но ни одна исландская газета не пишет, о чем эта речь.
Он выуживает несколько листков.
Газета социал-демократической партии в номере от 29 августа 1963 года лишь упоминает о марше и речи. «Моргунбладит» вообще пишет, что многие известные деятели искусства приняли участие в марше ради саморекламы, и ни слова о Мартине Лютере и его речи. Также сообщается, что участников было меньше, чем ожидалось. «Однако, Гекла, их было больше, чем всех исландцев, вместе взятых».
— Исландцам нет никакого дела до Мартина Лютера Кинга, — продолжает Йон Джон. — Но друг достал мне американские газеты, ему сестра из дома прислала.
Он окидывает взглядом свою коллекцию в поисках нужной вырезки, вынимает статью и, читая, одновременно переводит для меня:
У меня есть мечта, что… четверо моих маленьких детей будут жить в стране, где о людях судят не по цвету кожи, а по их человеческим качествам… У меня есть мечта…
У него в глазах стоят слезы.
— Кинг говорит, что проблема чернокожих — это проблема белых.
Он аккуратно кладет вырезку на место и смотрит мне в глаза.
— Проблема гомосексуалов — это проблема тех, кто не таков, Гекла.
Он складывает вырезки, собирает их и кладет в коробку из-под конфет, затем открывает платяной шкаф и ставит коробку на дно, рядом со швейной машинкой.
Трясет головой.
— Я безрезультатно пытался получить работу на базе. Они не берут ни чернокожих, ни геев. Даже несмотря на то, что я наполовину солдат. Гомосексуалов выгнали из армии и, если обнаруживают, сажают в тюрьму. Их считают педофилами и коммунистами.
Он устраивается на кровати рядом со мной.
— Исландские власти договорились, чтобы на базе не было негров. В прошлом году одного по ошибке прислали, и ему разрешили остаться при условии, что он не будет покидать территорию базы. Этим летом у него возникли проблемы со сном, не мог заснуть белой ночью.
Немного помолчав, Йон Джон добавляет:
— Моя кровь течет в жилах многих, Гекла. Тех, кто ушел, и тех, кто не родился.
Затем он интересуется, как прошло мое интервью. Говорю, что устроилась официанткой в «Борг».
— Должна обслуживать в юбке, а не в брюках.
Он улыбается.
Сообщаю ему, что на следующей неделе в страну приезжает вице-президент США Джонсон.
— Л. Б. Джонсон и Д. Й. Джонссон. Вы с ним, случайно, не дальние родственники?
— Нет. Количество «с» имеет значение. Я Джонссон с двумя «с». Сын Джона.
Нагруженный кофейником, серебряным сливочником и сахарницей, поднос невероятно тяжелый.
В первый рабочий день метрдотель не выпускает меня из поля зрения. Сирри тоже.
— Там моя зона ответственности, а здесь твоя, — наставляет коллега. — Возьми эти столы, а я возьму те.
Она наблюдает за мной и ждет, когда я вернусь на кухню после первого заказа, чтобы предупредить меня насчет некоторых клиентов, которые теряют голову от вина.
— Хуже всего пожилые мужики.
Если тебя будут щипать, уходи на кухню, и мы поменяемся столами. Они хватают, когда проходишь мимо. Кладут руку на задницу и лезут под юбку. Щупают грудь, когда наливаешь им в чашки. Позволяют себе бог весть что, лишь бы заставить нас нагнуться. Обычно роняют чайную ложку. Однажды официант хотел избавить меня от этой экзекуции и потянулся было за ложкой, но клиент потребовал, чтобы это сделала я. Они дышат тебе в ухо, ходят за тобой по пятам, хотят знать, где ты живешь. Они также караулят буфетчиц, когда те заканчивают работать. Один постоянный клиент, напившись, поплелся за девушкой на холодильный склад, куда она пошла за майонезом, закрылся с ней там и пытался облапать, козел. Если тебя будут преследовать на улице, иди в ближайшую аптеку, там сможешь выйти через склад в заднюю дверь. Они туда зайти не посмеют. Или в магазин игрушек и товаров для дома «Ливерпуль». Мне хочется спросить, не помогают ли девушкам книжные магазины, нельзя ли там укрыться, даже остаться на ночь, наедине с книгами, но решаю этого не делать.
— Новичкам приходится особенно худо, — продолжает она. — Если они жалуются, им на это говорят, чтобы они смирились, мол, так было всегда.
Одна девушка, когда ее ущипнули, потеряла равновесие и выронила поднос. Она была матерью-одиночкой, одна растила ребенка. Ей вынесли предупреждение и отправили убирать номера. Говорят, это еще хуже, потому что, пока горничные пылесосят, клиенты ходят голыми в расстегнутых халатах. Не знаю, что уж там случилось, но однажды она пришла с третьего этажа в слезах и сильном душевном волнении. Ее вызвали к начальству.
Коллега пускает несколько колец дыма и тушит сигарету.
— И сказали, что она не подходит для этой работы.
Вернувшись в зал, чтобы собрать грязную посуду, я замечаю знакомого, который сидит за угловым столом в компании пожилых мужчин и следит за мной.
Он ест мясной суп, тщательно очищая мясо от костей и высасывая из них мозг. Кучка костей лежит на краю тарелки. Обращается ко мне из облака сигарного дыма:
— Так вы теперь обслуживаете в «Борге».
Я поднимаю глаза, это мужчина из автобуса, тот самый из общества красоты, который дал мне свою визитку.
— Вам доставляет удовольствие накрывать на стол?
Он не ждет ответа и продолжает: