Непростая и опасная жизнь оставила ему всего половину правого уха и залысины на шкуре в тех местах, где ее пробили чужие когти и клыки. Ричи отметил не только потускневшую шерсть и шрамы, но и длинные лапы, широкую грудную клетку.
– Для начала по маленькой можно поставить, – предложил он.
– Да я… – Ричи слегка смутился от неожиданности.
– Да ты не переживай, не нервничай. – Кошак сверкнул длинным желтым клыком. – Первый раз?
– Да, – на всякий случай согласился Ричи.
– Тогда по экстерьеру смотри. На нюх-то не сильно полагайся. – Кочур почесал затылок. – Хотя можно и наоборот. В принципе, это неважно.
– А как идет фаворит? – осторожно уточнил Ричи, который уже догадался, с кем разговаривает.
– Пока что один к семи. Да только сегодня фаворит, а завтра уже нет. Я принимаю любые ставки на каких угодно кошек. На проигрыш-выигрыш, на раунд, в котором вылетит, на противника. Смотри списки и выбирай.
Кочур сделал шаг в сторону, и Ричи увидел доску с коряво выведенными именами, палочками, крестиками, галочками, минусиками, плюсиками и закорючками, не поддающимися вообще никакому определению.
– А кто фавориты?
– Собираешься на победу ставить? – осведомился Кочур и нехорошо прищурился. – А если не угадаешь? Тут ведь как. Грязный это бизнес, нечестный. Для них… – Он кивнул в каком-то неопределенном направлении. – Это же не живые коты и кошки. Так, мясо и шкурки. На них и навариваются.
Ричи, конечно, все это предполагал, но сейчас ему стало совсем уж грустно и обидно за Масю.
– Кто на лапу больше дал, тот и в дамках, – сказал Кочур и злобно хихикнул. – И запугать могут, и затравить. Истории рассказывают – шерсть дыбом. А уж сами конкурсанты и того хлеще. Добренько тут не бывает, могут и в канализацию сбросить, и в гримерке запереть. В прошлом году одной во сне весь бок выбрили. Грязный это бизнес, уж я-то знаю. Сколько лет наблюдаю, ставки принимаю. Постоянные драки. – Он провел языком по шраму, пересекавшему грудь.
– А это откуда? – спросил Ричи.
– Все оттуда же. Заступился за одну кошечку. Не ценят они настоящую красоту. Она ведь не в посеребренной шерсти и не в отполированных когтях. А эти везунчикии знать не знают, какая она, жизнь-то, на самом деле, и что в ней главное.
– А что главное? – спросил котектив.
– Тут уж каждый сам решает. Любовь, деньги, слава. Но как жареным запахнет – все и прояснится.
Эти слова Кочура Ричи прокручивал в голове всю дорогу домой.
Глава тринадцатая,в которой коты попадают в настоящую катавасию
Расследования, будь они серьезной работой, обеспечивающей жизнь и пропитание, или просто хобби, меняют все существо котектива. Прежде всего сыщик учится понимать природу жертвы и злодея, разделять грани кошачьего поведения. Это вовсе не означает «принять». Можно всем сердцем сопереживать пострадавшему или осуждать преступника, а думать следует именно так, как они.
Часто роли перепутаны, как нитки в клубке. Эти истины Ричи знал не из книжек. На собственной шкуре он убедился в том, насколько коварны могут быть первые выводы. Добропорядочные кошечки сплошь и рядом оказывались интриганками, мужественные благородные коты – мелкими пакостниками, а жуткие злодеи – печальными романтиками.
«Думай как преступник». Это навык, без которого расследовать сложные дела просто невозможно. Однако такое мастерство бывает опасно. Только жесткий нравственный стержень удерживает сыщика от морального падения. Ричи понимал, что такой выбор приходится делать не только котективам, но и каждому, кто выходит из возраста несмышленого котенка. Таков естественный ход жизни.
Однако сам он научился смотреть на события чуть шире, видеть их тайные причины. Там, где пасует логика, выручает понимание кошачьей сути. Ты поневоле учишься видеть мотивы и психологию поведения котов и кошек. Ричи умел отличить злонамеренность от обиды, гнев жертвы от агрессии нападающего, чувствовал нюансы и мог найти подход практически к любому.
Впрочем, на выставке все это можно было растереть и забыть. Весь опыт и знания котектива не помогали ему в общении с моделями. Делегации, прибывшие из других стран, просто-напросто подличали! Причем никакой коварной и безнравственной, но хоть немного понятной цели у них не было. Они просто вели себя недостойно. Мерзко, низко, склочно. Эпитетов можно было подобрать множество.
Никто даже не пытался скрыть свое отношение к соперникам, вести себя так, как это положено хорошо воспитанным животным. Ничего подобного! Более того, Ричарду казалось, что каждая кошка по отдельности и все команды вместе решили третировать именно русских участников.
Хотя не всех. Разлуке с ее тупостью почему-то удалось найти общий язык с кем угодно, не считая украинцев. Возможно, сказались корни, та самая одесская бабушка. Она так долго и смачно ругалась с Тарасом и Параней, что ей позавидовали бы и помоечницы, живущие на Привозе у мясного ряда.
Больше всех старались французы с их фавориткой, голубой шартрезкой Миледи, окруженной котами-подпевалами. Эта дородная дама, всегда сопровождаемая то ли телохранителями, то ли подтанцовкой, то ли самцами в прямом смысле слова, творила мелкие пакости, непростительные даже котятам. Своей элегантной пухлой лапкой она опрокидывала сбалансированные обеды в столовой, устраивала погромы в гримерках соперников, метила списки конкурсантов. Это было мерзко и пошло.
Святая кошка, да она даже гадила мимо лотка в чужих гримерных!
– Ах, простите, я промахнулась, – проговорила шартрезка, когда Ричи с Масей застали ее выходящей из их помещения.
Уходя, мерзкая кошка хихикала, а хор ее телохранителей выл, поддерживая свою королеву!
Конечно, Ричарду было ясно, что под шкурой матерой кошки сидит маленький, несчастный, отобранный у мамы и избалованный котенок, но такие мантры не особенно-то помогали ему сохранять хладнокровие. Котективу приходилось принимать весь удар на себя, чтобы оградить Масю от лишнего стресса. Но крепко закрыть глаза и уши у него не получалось.
Увы, ему приходилось смотреть, как в перерывах между рингами француженка Миледи у всех на глазах вытворяла пес знает что. Лежа кружком, пятеро котов старательно вылизывали сами себя и с особым усердием – шерстку Миледи. Та же с выражением блаженства на морде бесстыдно разваливалась, подставляла бока и все прочие части тела.
Ричи глядел на это и понимал, что сам был бы не против вылизать шерстку Маси, провести язычком по ее ушкам, зарыться носом в роскошный воротник. Но если такое когда-то произойдет, то лишь наедине. Ричи не мог бы заниматься этим так открыто, выставлять свои отношения напоказ. Он считал подобные спектакли верхом вульгарности, неискренности и пошлости.
Однако в вызывающем поведении француженку трижды переплюнула египетская кошка-сфинкс Нефертити. Ричи встречал лысую самку уже второй раз за месяц и пришел к выводу: отсутствие шерсти не только превращало кошек в уродин, но и меняло их изнутри. Они начинали перенимать черты двуногих! Похоже, вместе с шубкой с них слетал налет цивилизованности, и они впадали в варварскую дикость. Даже имя у нее было человеческое, рычащее, тявкающее: Нефертити!
Эта особа откровенно бравировала своей внешностью, доводила эпатаж до провокации. Может быть, ее вид и поведение должны были говорить о таинственности Египта, о древних культах кошек, но получалось наоборот. Доступность! Жестокость! Ненасытность! Ричард с негодованием смотрел, как она тянулась, демонстрируя окружающим все самое сокровенное, неспешно вылизывалась, чтобы все могли увидеть, как ее красный шершавый язык скользит по лысой коже.
– Надо же! – томно промяукала Нефертити, впервые увидев Масю. – Какая роскошная шубка. Неужели российская деточка мерзнет и здесь, в Европе? Или, может, она скрывает недостатки фигуры? Что у тебя под шкуркой? Жирок? Конечно! Разве можно следить за фигурой в вашей варварской стране? Могли бы еще и комбинезончики, как у двуногих, надеть, чтоб скрыть свое уродство!
От неожиданности и напора лысой кошки Мася растерялась.
Ричи тоже опешил и только тихо процедил:
– Пропустите, нам нужно идти. – Он неуклюже оттеснил Нефертити.
Но это было только начало. Что бы ни делала русская команда, лысая самка находила причину едко пошутить.
На фоне этих звезд еще одна претендентка на победу – турецкая ангорка Роксолана казалась просто колхозной мышеловкой. Она была откровенной хамкой, совершенно незнакомой с вежливостью и этикетом, принципиально делала вид, что российской команды вообще не существует, говорила так, словно их нет рядом, ходила, стараясь непременно задеть или наступить на лапку.
Ричи сильно переживал за Масю. Раз уж ему было так сложно оставаться спокойным, то что же творилось с его нежной подругой? К чести сибирячки, внешне она сохраняла бесстрастность, старалась не обращать внимания на все мерзости, творящиеся вокруг, и тем нравилась котективу еще больше.
Суета в фойе гостиницы не прекращалась. Первые красавцы и красавицы, прибывшие из разных стран, ходили нервными. Они выбегали в садик, шипели друг на друга, даже на розы и тюльпаны.
Ричард терпеть не мог подобной атмосферы, к тому же это расстраивало Масю. Да и двуногая ее была на нервах. Писатель, воспитываемый Ричардом, только и делал, что таскал ей мартини с оливкой или воздушное безе с физалисом и читал стихи. Почему двуногие не умеют мяукать и мурчать нормально? Разве сложно выучить интонации, порядок шипящих и рычащих, простейшие слова?
Ричард направился было в сторону лифта, но решил подняться по лестнице. Небольшая зарядка никогда не повредит. Он уже не цеплялся брюшком за ступеньки, но все равно хотел выглядеть как можно спортивнее. Слишком уж много молодых и крепких котов всех пород величаво и мужественно прогуливались по отелю. Эх, хочешь – не хочешь, но марку держать было необходимо.
Мася сидела в кресле у окна и задумчиво шевелила превосходным серебристым хвостом. Шерсть ее красиво мерцала, покачивалась, создавала в воздухе волны умиротворения, покоя и очарования. В этих колыханиях, переливающихся серебряной рябью, можно было разглядеть величественность северного сияния, красоту сибирских лесов, мудрость ледяной пустыни. Ричард даже забыл, зачем пришел. Зрелище затягивало и гипнотизировало, снимало нервный стресс и напряжение. Только, к сожалению, не у самой сибирской красавицы. Глаза ее возбужденно горели желтым огнем, а усы встревоженно торчали в разные стороны.