И, слушая, как приступил к даче показаний подозреваемый, вначале кэп хотел старушек выгнать или увести Михея в отделение для дачи показаний. Но неожиданно, довольно быстро, понял: любую ложь Михея соседки-кумушки рубят влёт.
– Ты тут не вкручивай! «Впервые оказался, бес попутал», – подбоченившись, наседала Надежда Прохоровна. – Я тебя, почитай, три недели назад в зеркале срисовала!
– Вы видели подозреваемого в этой квартире? – уточнял для протокола следователь Лапин.
Подследственный морщился.
– Да! Шасть за спиной! И к двери!
– Да не к двери, – постанывал Карпович.
В то утро он вышел из комнаты Клавдии в утренних сумерках. Замешкался, убирая на место рухлядь в кладовой, и пропустил удобный час. Хотел незаметно за спиной Надежды Прохоровны на лестницу выскочить, да позабыл о зеркале, попался впопыхах. Юркнул обратно в комнату, пока старуха в себя приходила, и тогда впервые провел весь день в кладовой за тюками одежды.
Благо банок в ней было достаточно, есть куда опорожниться. Да вода в цветочной лейке на подоконнике стояла.
А соседки в тот день кладовую проверяли. И даже свет включали – после этого случая лампочку Михей стал чуть-чуть откручивать, та на длиннющем шнуре с потолка свисала, – но ничего не разглядели. Не поймали.
А ведь Настасья говорила – спят бабки всю ночь! Дрыхнут без задних ног и никакими старческими бессонницами не маются. Одна таблетки молоком на ночь запивает, вторая храпит как лесоруб…
Много чего полезного рассказала ему о бабушках внучка. Радовалась – есть с кем о близких людях поговорить…
А Михей и рад слушать. Подкидывал Настасье вопросики да на ус мотал.
Софья лекарства каждый вечер молоком запивает?
Таблеток туда снотворных!
Впрочем, вначале он туда не совсем снотворные снадобья добавлял… Вначале он стащил у Насти какие-то сердечные пилюли, растолок и в молоко добавил. Думал – прихватит тетушку, увезут в больницу, туда и дорога. Одними ушами в квартире меньше будет.
А помрет… Так не велика потеря. Наследство-то на Анастасию она еще в первый внучкин приезд оформила…
Но не вышло. Молоко то кот вылакал и когти склеил.
– Рассказывай, как у Настасьи ключ стащил! – наседала свидетельница Губкина. – Рассказывай, лиходей!
– Да чё тут рассказывать-то, – пожимал плечами дед.
После смерти Клавдии вернулся он в Пермь. Очень обрадовался, что поселился не у внучки, а в бараке на окраине у стародавнего кореша. Пришел в гости к Насте и давай ее уговаривать: съезди, дитятко, в Москву, проведай родственниц.
Внучка вначале отнекивалась, мол, неудобно, не звали. Но тут очень кстати пришла от Софы телеграмма с приглашением на похороны.
Настя собралась скоренько и махнула в столицу.
Вернулась – уже с ключами. Понравилась бабульке, та даже комнаты на нее переписала.
Михей снял дубликат с ключей, один, как оказалось, перепутал.
– Рассказывай, как грузовиком меня в Перми давил! – не унималась гражданка Губкина. – Чудом жива осталась.
Михей и рта не успел раскрыть, как вмешался чуткоухий Дулин.
– Это какой такой грузовик, Надежда Прохоровна? – спросил с прищуром.
– Дак там, в Перми, – смутилась неожиданно громкоголосая свидетельница.
– Вы ездили в Пермь?
– Да! – вскинулась та. – Тебя, что ль, ждать?!
– Стоп, стоп! Кого ждать?!
– Ну, это… – вконец разволновалась бабушка, но тон убавила. – Я это…
– Надя, ты в Пермь ездила?! – дошло наконец-то до Софьи Тихоновны. – Вместо Петербурга?!
– Угу, – потупилась Надежда Прохоровна и вздохнула: – Было дело. Вот Алеша знает…
– Что – знает?! – Вторая свидетельница трагически заломила руки.
Цирк, право слово. Скрывая усмешку, слушал Дулин покаянные разъяснения Надежды Прохоровны, рассказ о неких ключах-близнецах, о некоей железной пимпочке внутри колечка…
Щеки лейтенанта Бубенцова пошли пунцовыми пятнами.
– Та-а-ак, лейтенант, – сурово и многообещающе протянул капитан. – Скрываем, значит, информацию от следствия?..
– Да ничего он не скрывал! – плутовато заступилась свидетельница Губкина. – Он знать ничего не знал, я после созналась…
– Так ли, Надежда Прохоровна, ой так ли? – вредно скуксился Дулин.
– Святой истинный крест! – веруя в благую ложь, истово перекрестилась свидетельница. – Знать не знал, ведать не ведал.
– Лейтенант.
– Так точно, товарищ капитан! – подскочил пунцовый «раненый» Бубенцов.
– А ты тут не ори!! – разошлась вдруг баба Надя. – Где ты был, когда кота отравили?! А?! Гонял меня из кабинета, как муху! – Подошла к лейтенанту и закрыла его грудью. – Один Алеша мне поверил. Кота на экспертизу взял.
– Какого кота?! На какую экспертизу?!
Лейтенант Бубенцов беззвучно осел на стул.
Дело разматывалось в невообразимо запутанном порядке. К первоисточнику всех неприятностей – смерти Клавдии Тихоновны – подобрались такими окольными путями (через грузовик и кота), что ни в сказке сказать, ни умелым пером следователя Лапина описать…
– Нет на мне ее крови, – упорствовал подозреваемый Кузнецов. – Вот что хочешь, начальник, шей, крови Клавдии на мне нет.
– А мы проверим по билетным кассам, – вроде бы скучая от ловких уверток подследственного, инертно бормотал Лапин. – Проверим, был ли куплен билет на ваше имя.
– Был, – сразу кивнул Михей. – Как есть говорю – был. Но убивать не убивал. Она сама на меня наскочила, сама споткнулась и упала. Я ее пальцем не трогал. Сама Клавка об сервант грохнулась.
– Ой ли, Михей Карпович?
– Как есть – не тронул!
– Но складную лестницу под люстру поставили?
– Поставил. Было дело. В этом грех не большой.
– А чего ж она сама на вас наскакивать начала?
Подследственный смутился.
– Я это… Я ей предложил – есть дело. Мол, знаю, как разбогатеть обоим.
– А она?
– Она в крик. Никаких дел, говорит, я с тобой иметь не хочу.
– Про драгоценности ей рассказали?
Михей Карпович повел плечом и отвернулся.
– Значит, не рассказывали. Сама она догадаться могла?
– Да не убивал я ее! Вот хоть наизнанку вывернете – не убивал!
– А таджика? – резко выбросил Дулин. – Ты его в эту квартиру затащил?!
Кузнецов отпрянул, изучал какое-то время вытянувшегося в струнку на манер гончей легаша и вдруг ухмыльнулся:
– А это самооборона была, начальник. Чистая самооборона. Он первый на меня с ножом кинулся.
– С ножом? – прицельно бомбил слабые места Дулин. – Просто так? Ночью, в подъезде…
– Не просто так, – хмыкнул Михей. – С перепугу.
– И чего ж он так испугался?
– А это я уже потом понял, когда Настеньке вон эта, – ткнул пальцем в Софью Тихоновну, – позвонила и о таджике все рассказала. О настоящем, то есть об этом… Фархаде.
– И что же она ей рассказала?
– А то, что эта сволочь деньги у родственников стащила. Что искали его таджики, кровь на нем. Перепуган он был. – Михей зевнул. – Сам напоролся.
– И как же?
– А так. – Настасьин дед дотянулся до пачки сигарет, выковырял одну и, затянувшись, продолжил: – Понял я, что без металлоискателя тут дело не сварганить. Провозиться можно. Дождался, пока Настасья в Пермь вернется, поехал в Москву и тут через уральских корешей вышел на одного чокнутого. Клады он все ищет. Сам в Пушкине живет, – затянулся, пых, пых. – Ну, взял я у него, значит, штуковину эту, – пых, пых, – приехал сюда и за ночь все места обметил. Первые два в кладовой были, но там металлоискатель на ошметок трубы среагировал, – пых, пых… – Полночи ковырялся, мусор – дьявол его забери! – прибирал. Но ведь как я думал – раз мастерская у Эмки в кладовой была, значит, и шкатулку он там припрятал!
– Не отвлекайтесь, подследственный, – сурово напомнил Лапин.
– Ага. О чем это я? Ах да. Так вот, штуковину мне эту кладоискатель только на сутки дал – жмот, сука, три шкуры за сутки содрал!
– Не отвлекаться!
– Ну, обметил я места. Вышел тихонько из квартиры, а тут он, туркмен этот…
– Таджик, – автоматически поправил записывающий все следователь.
– Ну таджик. Я вышел, дверь закрыл… Тут этот чебурек выходит. Я сумку-то на живот переместил, чтоб удобнее, значит, было, тяжелая она, зараза… А этот как увидел, сразу и кинулся.
– Просто так? – недоверчиво вставил Дулин. – Взял и кинулся?
Михей Карпович усмехнулся:
– Я вот что думаю. В сумке у меня штуковина эта лежала, металлоискатель. Он здоровый, ручка хоть складная, но до конца в сумку не помещается, – пых, пых. – Я когда, значит, сумку на живот перемещать стал, чучмеку в темноте показалось – ствол автоматный из прорехи торчит. Что вскидываю я на него калаш, готовлюсь…
– Что, так похоже было? – пытливо поинтересовался следователь.
– Испуганному человеку? В темноте? Чего хочешь померещится, – серьезно сказал Михей Карпович. – Сумка черная, большая, ручка из нее как ствол торчит. Попер он на меня, за нож схватился, да вот я ловчее оказался. Самооборона это, гражданин начальник. Я только руку его отбил, не понимаю даже, как нож у меня оказался, он сам напоролся.
– Предположим. А почему вы не оставили тело Алиева на лестничной площадке? Зачем в квартиру затащили? – спросил следователь, не отрывая взгляда от бумаг. – Оставили бы тело на площадке, как есть, и никаких вопросов не было бы…
– А там внизу дверь подъезда хлопнула, – ухмыльнулся Михей. – Кто-то подниматься стал, ну, я и затащил его в квартиру. А потом, – махнул рукой, – поздно уже менять было. Целая лужа крови натекла… Ни убраться, ни подтереть.
Молчание, повисшее вслед за этим признанием, было довольно длительным: следователь строчил протокол, Дулин теребил скулу, Алеша, помня о недавнем «Информацию скрываете!», сидел тихохонькой мышкой.