Роберт Кордер не сознавал, что завидует людям, способным что‐то отдавать другим (если только получателем благ не являлся он сам), как и тем, кто умеет принимать дары. Зато он понял, что мисс Моул обладает таинственной властью внушать некоторым людям симпатию и что персона хозяина ей несимпатична, а поскольку преподобный не умел первым показать человеку, что тот ему нравится, то пребывал в состоянии раздраженного интереса и любопытства. Миссис Спенсер-Смит проявила мудрость в выборе экономки: дом содержался в прекрасном состоянии, еда была хорошо приготовлена, а Рут выглядела куда здоровее прежнего. Но миссис Спенсер-Смит, похоже, не имела опыта проживания под одной крышей с мисс Моул, с этой личностью, обладающей всеми признаками негативизма, но в чьем характере в итоге обнаружилась масса положительных черт. Ни разу с момента своего появления мисс Моул не спрашивала совета у хозяина дома. Кухонная плита, газ, нагрев воды могли выйти из строя, но экономка или справлялась сама, или находила ремонтников, способных устранить неполадки; ведение домашней бухгалтерии не вызывало у нее никаких затруднений; она не рассказывала преподобному сказок о задержках поставок и нечестности торговцев. Он приветствовал отдохновение от домашних трудов, которого, по словам миссис Спенсер-Смит, заслуживал и которого ему не сумела обеспечить Этель, но испытывал бы большее удовлетворение, если бы мог заставить себя поверить, что мисс Моул приходится прикладывать значительные усилия и преодолевать врожденные недостатки ради одобрения со стороны нанимателя, вместо того чтобы выполнять любую работу с возмутительной легкостью. Он ничего не знал о настоящих трудностях мисс Моул: о необходимости постоянно соблюдать осторожность, чтобы не допустить вспышек ревности Этель, когда любые два члена семьи уделяли больше внимания друг другу, чем ей; ободрять девушку, не подпитывая ложных надежд; гасить сентиментальные порывы в адрес Уилфрида, не давая им разгореться с новой силой; уступать Этель место хозяйки дома, для поддержания порядка в котором та ничего не делала. Мисс Моул приходилось вмешиваться в ссоры, которые между сестрами вспыхивали мгновенно, прятать любые улики взаимной симпатии между нею и Уилфридом, переводить разговоры в безопасное русло, но более всего – скрывать контроль, который она осуществляла. Об этой изматывающей работе Роберт Кордер даже не подозревал. Семейство служителя церкви на Бересфорд-роуд должно было быть, а следовательно, и было счастливым, и собственные горести преподобного, как и осознание того, что отношение к нему прихожан резко отличается от отношения домашних, не должны были омрачать согласия, однако же Роберту Кордеру казалось странным, что миссис Спенсер-Смит всегда проявляет готовность, а временами чуть ли не рвение прийти к нему на помощь, да и мисс Пэтси Уизерс обращается за разрешением любых, даже самых простеньких и трогательных проблем, в то время как собственные дети ничего ему не дают, а просят и того меньше. Во всяком случае, у Говарда не наблюдалось никаких признаков улучшения ни в этом, ни в других направлениях. Мальчик не выказывал ни привязанности, ни энтузиазма, и Роберт Кордер укрепился во мнении, что было ошибкой слишком упрощать жизнь сыну: отец боролся за свое положение и сохранил его, Говард же принял преимущества как должное и не воспользовался ими. Теперь, когда жена умерла, мистеру Кордеру не с кем стало поделиться своими недовольствами, а пока она была жива, он их почти не замечал, к тому же тогда к списку всего, что его не удовлетворяет, еще не добавилось присутствие мисс Моул. Обсуждать экономку с миссис Спенсер-Смит означало раскритиковать выбор достойной леди, а сокрушение о недостатках детей могло привести к признанию собственных неудач. А когда о детях преподобного с похвалой отзывалась мисс Уизерс, он не спешил верить в ее сочувствие: ценой ему была зависть к жизни, в которой работа исключительной важности сочетается со счастливым домашним укладом, собственноручно созданным главой семейства. И все же проповедника утешало, что мисс Уизерс известно о крошечных признаках разлада в семейном быте, в которых Роберта Кордера никак нельзя было винить. Пэтси Уизерс, похоже, испытывала к мисс Моул интуитивное недоверие, которое вполне согласовывалось с отношением самого преподобного, и несомненно, что Этель своим рассказом о матрасах это недоверие лишь усилила. Плохо только, что дочь не доверилась отцу. Происшествие было незначительным, однако показательным и напомнило, что за чужим человеком в доме надо присматривать. Если бы матрас принадлежал не Уилфриду, преподобный мигом принял бы меры, но баловать племянника он не собирался, даже ради дисциплины.
Такого рода мысли занимали его лишь в домашней обстановке; за пределами дома преподобный моментально о них забывал, если никто не освежал его память. Он шагал по улицам, навещал больных, присутствовал на заседаниях комитетов с энергией и живостью, которые создали ему репутацию человека действия. Деяния Роберта Кордера в основном были деяниями комитетов, но его упоение властью (которая никогда не представала его уму в истинном виде, разбавленной до безопасного состояния), жизнерадостный вид, красивая кудрявая голова и убежденность в том, что он играет важную роль в религиозной и светской жизни Рэдстоу, наводили других на мысль, что проповедник является ценным членом общества, и заставляли его самого еще больше ценить себя. Тех, кто пребывал в скорби или болезни, одно появление мистера Кордера заново пробуждало к жизни; зная это, он мог им помочь и совершенно искренне желал оказывать такого рода помощь. И конечно, неизбежно страдал, чувствуя себя пренебрегаемым и недооцененным, когда возвращался домой, где его важность и полезность преуменьшались из-за тупости и своеволия обитателей.
Преподобный обладал невеликой способностью к сосредоточению и не жаждал тишины и покоя для чтения и размышлений; когда он не принимал посетителей, заняться в доме ему было нечем, особенно когда письма отвечены, а проповеди подготовлены. Зато у него находились время и желание прислушиваться к голосам и шагам, звону колокольчиков и хлопанью дверей и на основе этого строить предположения и критику. Проходя через прихожую, мистер Кордер мог услышать бормотание, доносящееся из кухни, которое перемежалось взрывами смеха, и под надуманным предлогом, вроде срочно понадобившейся пары сапог, проникал в кухонное царство и обнаруживал мисс Моул и Дорис занятыми неким тайным делом у плиты или стола, хотя ожидал застать одну или обеих праздными.
– Пришло время помешать рождественские пудинги, – сказала Ханна в один из таких «случайных» приходов. – Хотите поучаствовать?
– Я?
– Каждый в доме должен помешать пудинг, на счастье.
Дорис отвернулась и хихикнула. Присутствие преподобного в кухне смущало девчонку, как и беззаботный тон, с которым мисс Моул обратилась к хозяину, и Роберт Кордер, правильно распознав природу этого звука, моментально сориентировался и не упустил возможности показать, что человек он простой и домовитый. Он по-мужски размашисто провернул деревянную ложку в неподатливой массе, как вдруг его ноздрей достиг знакомый запах, весьма приятный, но запретный.
– Надеюсь, в пудинге нет бренди, – сурово произнес он.
На лице мисс Моул проступило разочарование.
– Знаю, некоторые предпочитают добавлять пиво, – сказала она, – но я считаю, что с бренди лучше. Нужно было спросить у вас.
Он уронил ложку.
– Но, мисс Моул, вы должны были знать, что мы не держим в доме одурманивающих напитков! Так уж вышло, что я являюсь президентом Общества трезвости Рэдстоу.
– А разве бренди, который добавляешь в пудинг при готовке, тоже считается? – смиренно спросила она. – Простите. И что теперь делать? Боюсь, в одиночку я не смогу съесть все пудинги.
– Если их выбросить, это лишь усугубит вашу ошибку, – резко сказал преподобный. – Но на будущее, мисс Моул…
Он ушел в расстроенных чувствах. Наверняка эта женщина не может быть настолько проста, как кажется, а если не может, то кто она такая? В обычном доме можно было бы списать подобный случай как незначительный, но не у них! Дорис способна растрепать эту историю, и кто знает, какие далеко идущие последствия проявятся у девчонки в ее отношении к вопросу выпивки. Вероятно, и бренди был приобретен через молодого человека, чьи взаимоотношения с Дорис более не позволяли Роберту Кордеру считать ее человеком, незапятнанным миром плоти, а теперь вдобавок не получится предложить рождественский пудинг любому гостю.
Мистер Кордер бегом вернулся в кухню.
– А мясной фарш?
– Боюсь, он тоже испорчен, – ответила мисс Моул.
Нет, она вовсе не так проста, подумал он и вспомнил о матрасах. Его первым порывом было приказать уничтожить кулинарный провал и устроить семье беспудинговое Рождество, но пока преподобный колебался, все его пылкое негодование как‐то сдулось, и он ничего не сделал. Чего ему не хватало дома, так это небольшого комитета единомышленников, который формулировал бы резолюции и отдавал приказы, ответственность за которые разделялась бы в равной мере. Мистер Кордер опасался, что в одиночку непременно запутается и его положение пошатнется. Но когда в рождественский вечер на стол подадут пудинг, он тихонько от него откажется, и вот тогда‐то, как он надеялся, мисс Моул станет стыдно. Так что проповедник почти без промедления, но с бойкостью, приобретенной в ходе ответов на неудобные вопросы в классе для юношей, отпустил несколько подходящих к случаю, полных юмора и терпимости комментариев о маленьких домашних катастрофах и снисходительности, которую следует проявлять к ближнему в вопросах совести, однако чувствовал злость и обиду на женщину, заставившую его так изворачиваться. Но как объект подозрений и неприязни она странным образом завораживала: ему нравилось смотреть на нее – и презирать за недостаток красоты, слушать – и молча насмехаться над ее ремарками; преподобного озадачивала откровенность, чередующаяся с лукавством, и он не представлял, как избавиться от мисс Моул, не имея более веских причин, чем ничтожные придирки, которые он пока мог бы предъявить миссис Спенсер-Смит. Будучи женщиной практичной, та просто не воспримет всерьез мелкие возражения, которые он способен перечислить, и не поймет, каким образом чья‐то индивидуальность может лишить преподобного душевного покоя. Роберт Кордер начал подозревать, что мисс Моул – это бремя, которое придется нести остаток жизни, и спустя два дня после инцидента с пудингом обнаружил еще больше поводов для недоверчивых предположений.