– О да, мисс Моул, так и есть! Вы обо всем подумали, а я уж постараюсь упросить отца простить вас. Вы были так добры к нам, что он наверняка смягчится.
– Хорошо, а сейчас оставь меня, – велела Ханна.
Она пересчитала свои деньги. Нет смысла оставаться, чтобы получить благословенное прощение мистера Кордера. Завтра же она уедет. Ей не хотелось бежать, не предоставив Роберту Кордеру возможность еще раз проявить великодушие, а себе – сомнительное удовольствие не воспользоваться этим великодушием, однако свой выбор она сделала: она бросит Рут ради счастья Этель. Ханна не могла поступиться достоинством ради девочки, о которой всегда позаботится дядя Джим, и вот ему‐то экономка и написала перед тем, как спуститься в столовую. В дверях она оглянулась, чтобы посмотреть на кораблик, который так долго был ее компаньоном, и решила, что Рут должна получить хотя бы его взамен Ханны Моул.
Казалось, годы пронеслись над головой, пока мисс Моул ждала возвращения Рут и Уилфрида, а потом выслушивала то, что они жаждали ей рассказать. Ужин, омраченный отвращением Роберта Кордера к непредвиденным обстоятельствам, нервным возбуждением Этель и опасениями Рут, которая боялась разоблачить себя неосторожно вырвавшимся словом, тянулся целую вечность, а затем Ханна в последний раз зажгла ночник и выслушала еще несколько признаний Рут, прежде чем смогла выйти из дома, накинув старый ольстер и с непокрытой головой.
Она помедлила у калитки мистера Самсона, но так и не зашла, опасаясь расплакаться, если с ней заговорят ласково, и еще больше опасаясь, что у нее на лице написано, в каком жалком состоянии она находится. Почему же ей так тяжело? Ведь Ханна предвидела подобный исход и готова была встретить его безропотно. Ее огорчает расставание с Рут, или грядущее обсуждение тайн мисс Моул, или отсутствие денег и жилья? Каждая из этих причин была налицо, но все они являлись лишь частью горя: Ханна была несчастна, потому что иссяк источник надежды, который всегда бил для нее, иногда сочась тоненькой струйкой, но чаще изливаясь бурлящим потоком, полным радужных пузырей, которые лопались на губах, оставляя вкус свежести. Теперь источник пересох, и мисс Моул, словно торопясь найти новый, бежала по улице под моросящим дождем той же дорогой, которой они шли памятным вечером с мистером Бленкинсопом и молчали, не зная, что сказать друг другу. Странно было вспоминать, что в тот момент она совсем не нуждалась в присутствии Сэмюэла, но сейчас в ней с каждым пройденным шагом росло желание поговорить с ним – не рассказать ему свою историю, а просто поговорить, прежде чем уехать навсегда.
Мисс Моул обошла холм, не обращая внимания ни на обрывистые берега, ни на темную реку, ни на сверкающие огнями доки, которые так любила. Она знала, что река и доки там есть, и в какой‐то мере это утешало, но Ханна не смотрела по сторонам. Она спешила вниз по склону, через Грин и Альберт-сквер, и не замедляла шага, пока не достигла дома миссис Гибсон. Дверь была открыта, и мистер Бленкинсоп, в пальто и шляпе, как раз повернулся, чтобы запереть ее на ночь.
Глава 40
– Я только что вернулся с Бересфорд-роуд, – сообщил он. – Они сказали, что вас нет дома.
– Они? Кто именно? – с тревогой уточнила Ханна.
Мистер Бленкинсоп улыбнулся.
– Это просто выражение. Я видел только служанку. Как мы могли разминуться?
– Я вышла прогуляться, – пояснила Ханна, глядя, как мистер Бленкинсоп вешает пальто и шляпу.
– Вам не следует гулять так поздно. И без головного убора! На улице сыро, – сердито проворчал он.
– Который сейчас час? – Они говорили тихо, чтобы не потревожить сон миссис Гибсон, маленькой служанки и обитателей полуподвала.
– Уже десять.
– Тогда меня тоже не должно здесь быть. Нужно возвращаться. – Улыбка мисс Моул, державшейся напряженно, вышла слабой и неуверенной, как у пугливого ребенка. – Я и сама не понимаю, зачем пришла, если честно, – призналась она и посмотрела на Сэмюэла, словно ожидала, что тот объяснит ее действия. – Не пришлось бы мне ночевать на улице. Я забыла взять ключ от входной двери.
– Тогда нам придется побеспокоить мистера Кордера, чтобы он нас впустил, – сказал мистер Бленкинсоп.
Ей понравилось, как по-дружески это прозвучало: «нам», «нас», и она воспользовалась тем же местоимением:
– Тогда нам лучше отправиться прямо сейчас.
– Нет. Пойдемте наверх. Я собираюсь заварить чай. Вы замерзли и промокли.
– Но… – слабо возразила Ханна, однако мистер Бленкинсоп сурово прервал ее:
– Просто постарайтесь забыть о существовании Кордеров. Я поднимусь первым и включу свет.
В комнате у ее бывшего соседа было тепло и светло от огня и лампы под абажуром; и в доме, и на улице не раздавалось ни звука, если не считать треска углей в камине. Унылое спокойствие овладело Ханной, безразличие и к долгу, и к несчастью; она подошла к одному из кресел в странной уверенности, что, стоит погрузиться в его мягкую глубину, она уже никогда оттуда не вынырнет.
– Сначала снимите пальто, – велел мистер Бленкинсоп. Он возился у буфета, доставая чашки, блюдца и жестяную банку с чаем.
– Мое бедное старое пальто. – Ханна слабо засмеялась. Несколько месяцев назад она пообещала Рут никогда больше не носить его. Но теперь ольстеру придется еще долго служить мне, сказала она про себя. Она откинулась на спинку кресла, закрыла глаза и слушала, как хозяин комнаты звенит посудой, как закипает на высокой ноте чайник и шипит заварка, встретившись с кипятком, и не открывала глаза, пока мистер Бленкинсоп не сказал:
– Готово, пейте.
Внезапно мисс Моул словно очнулась от сна, вспомнив их последнюю встречу и все то, что хотела сказать Сэмюэлу перед отъездом.
– Вы сняли коттедж? – спросила она.
– Нет. Я собирался спросить вас, не хотите ли вы его продать.
– Только не вам, – быстро сказала она.
– Я и не хочу его покупать. Думаю, я нашел другой, который подойдет нам больше.
– Но как… – Ханна вдруг сообразила, что не говорила ему, кому принадлежит дом. Естественно, мистер Бленкинсоп имел право знать, но она ему точно не говорила. – Откуда вам стало известно, что это мой коттедж? – спросила она, широко распахнув глаза и открыв рот от удивления.
– Я съездил туда еще раз, – сказал он, слегка смутившись, но не отводя взгляда. – Не люблю нарушать договоренности.
От такого сдержанного описания гонки, которую она ему устроила, Ханна невесело рассмеялась.
Мистер Бленкинсоп ответил улыбкой, а затем тихо произнес, глядя на свои дорогие ботинки:
– Я выгнал этого парня.
Словно стрела, пущенная из лука, худое тело Ханны рванулось вперед, она вцепилась пальцами в подлокотники, и еле тлеющие угли ее верности напоследок взметнулись высоченным пламенем, когда она дохнула на них, возмущенно воскликнув:
– Как вы посмели? Как посмели? Кто дал вам право вмешиваться не в свое дело?
Не поднимая головы, мистер Бленкинсоп повернулся к огню.
– Кто‐то должен был это сделать, – мягко сказал он. – Видите ли, когда дошло до дела, он не смог предоставить никаких документов: ни письменного договора, ни соглашения об аренде. И он не слишком умелый лжец. В конце концов ему пришлось перенаправить меня к настоящей владелице, поэтому я просто сказал, что ему лучше освободить дом.
– А теперь можете поехать и сказать, что жилец может остаться.
– О, но он уже выехал, а хозяин фермы хочет выкупить дом. Кто‐то же должен за вами присматривать, – терпеливо объяснил мистер Бленкинсоп.
Ханна встала и слепо потянулась за пальто.
– Но не вы, – бросила она, и ее голос будто исходил из самых пучин печали. – Есть ли на свете хоть один человек, который не растоптал то немногое, что я имею? – жалобно спросила она. – Все эти люди… и главное, зачем? А вы… от вас я такого точно не ожидала. – Ею снова овладел гнев. – Какое право вы имели вмешиваться? – повторила она. Но затем боль пересилила, и Ханна пробормотала: – Неважно. Это не имеет значения, просто я не думала, что вы так поступите. Что попытаетесь выяснить, почему я сбежала. – Она снова потянулась к пальто, но, не нащупав его, опять села, словно позабыв, что собиралась делать.
– А что еще я мог сделать? – просто сказал мистер Бленкинсоп. – Я же говорил, что не могу оставить все как есть. У вас явно появились проблемы, но какие, вы рассказывать не захотели. Теперь я понимаю, что мне не следовало ехать в коттедж, не спросив у вас разрешения, но я рад, что так вышло. Нет, ехать мне все равно не следовало, но я подумал, что, раз уж поехал, надо попытаться вам помочь. Всякие странные мысли лезли мне в голову, но я никогда бы не подумал, ни на минуту…
Ханна отняла руки от лица, и Сэмюэл увидел знакомую лукавую улыбку.
– А между тем это первое, что должно было прийти вам в голову.
– Правда? Полагаю, я глуп. Вам придется меня простить. Я просто видел, что этот парень или сознательно пытается вас ограбить, или просто не задумывается о том, что грабит, но я не выгонял его до тех пор, пока… пока…
– Нет-нет, – простонала Ханна. – Просто ничего не говорите. Не пересказывайте мне его слов. Господи, да будет ли этому конец? Я бы не возражала, чтобы вы обо всем узнали, но не хотела, чтобы вы его видели. Вот почему я убежала. Я не хотела, чтобы вы его видели, а теперь вы не только видели, но и говорили с ним. Вы видели мужчину, которого я любила, с которым жила. Это было единственное, единственное, что я хотела от вас скрыть, – личность моего бывшего любовника. Но даже это мне не удалось сохранить в тайне. Я вообще ничего не могу сохранить! О, позвольте мне уйти. Я должна. – С огромным усилием взяв себя в руки, она сменила тон на ядовито-насмешливый: – Сдается мне, ваша привязанность к одной женщине сделала вас чересчур хлопотливым, мистер Бленкинсоп.
– Боюсь, вы правы, – согласился он. – Пейте чай. Не нужно никуда спешить. Я хочу рассказать вам о другом коттедже, который мы заполучили. Он принадлежит шурину мистера Риддинга. Сам он фермер и сможет присматривать за Риддингом и помогать ему в птичнике. – Мистер Бленкинсоп смотрел в огонь, избегая взгляда мисс Моул, и не видел, как на лице у нее постепенно проступало удивление. – В деревне ему будет лучше, контора – не место для такого мужчины, и миссис Риддинг считает, что деревенский воздух пойдет на пользу ребенку. Недели через две они уедут, и их отъезд избавит меня от огромной головной боли, – закончил он с глубоким вздохом.