Но раз сегодня эта хорошая девочка желает получить меж своих ног похотливого дикаря и сама хватает его за гудящий член — она его получит. В полном объеме и всей красе! Дикарь — он тоже живой человек и имеет предел терпения. Плевать, что дальше! Упрямая гавкучка и так меня считает мудаком, хуже не станет.
— Какая… же… ты… зар-р-раза! — рявкнул я, практически отрывая пуговицы на ширинке.
Стянул по бедрам штаны и сел, сдирая и футболку, пока лягался, как полоумный, сталкивая гребаную джинсу с ног. Обнажившись, вскочил с постели и щелкнул одним из выключателей, выставляя себя напоказ.
Ага, полюбуйся, на что напросилась, суккубка рыжая! Все в мелочах рассмотри, может, поймешь, что не стоило нарываться. Да только поздно! Бу-га-га!
Покачивая нагло торчащим стояком, прошел к аптечке на полке и достал презерватив. Мари следила за мной широко распахнутыми глазищами, и не думая прикрыться. Смелая, да? Вернулся и, встав на колени рядом с ней, рванул зубами серебристый квадратик, неотрывно и нарочито вызывающе глядя ей в глаза.
— Готова играть по-взрослому? — ухмыльнулся, обхватывая член у основания и качнув пару раз кулаком.
Дебила кусок, что творю? Напугать ее хочу? Отвратить? Ведь если сейчас пошлет, откажет… хоть вздернись. Яйца уже сейчас как камни, завтра хромать на обе ноги буду. Если вообще ходить смогу, а не кататься на собственных распухших синих шарах.
Мари подняла подрагивающую руку и, потянувшись, коснулась моих губ. Провела по нижней нежно, убивая опять наповал всю мою злость и жесткий настрой.
— Готова, — прошептала она, нервно сглотнув. — Ты только… поаккуратнее.
Поаккуратнее… Поаккуратнее!!!
У меня в горле ком встал и в зенках бесстыжих защипало от этой ее метаморфозы из дерзкой нахалки, схватившей меня за причинное место и заявившей, что трахнет всенепременно, в оробевшую обычную девчонку, доверившую мне свой первый раз. Вот как тебя только угораздило, Мари? Да лучше бы ты с… Нет, пусть я гад последний после этого, но мысль, что ты бы точно так же с кем-то другим…
— Тш-ш-ш-ш! — прошептал, целуя ласкающие мои губы пальцы и медленно опускаясь на нее. — Ни о чем не думай сейчас, хорошо? Я не совру тебе, что боли совсем не будет, но сделаю все, чтобы ты ее почти не заметила.
— Я не боюсь, — так же шепотом ответила мне отважная рыжая, а я даже не сомневался в этом.
— У тебя кожа такая… — пробормотал, целуя ее шею, пока она с тихим стоном не откинула голову, открываясь полностью. — Сроду не трогал ничего приятнее… Кучеряшки эти… пальцы вечно сводит от желания запустить в них руку…
Не сумел сдержаться, зашипел, когда уже дико чувствительный член коснулся ее живота, и мышцы Мари сократились, она вздрогнула всем телом, а меня самого от этого прошило от макушки до пяток. Удерживая себя на локтях, уставился между нами, кайфуя от того, как ее затвердевшие соски уперлись в мою грудь. Пялился, раскачиваясь самую малость, не опускаясь ниже, наслаждаясь лишь обещанием движения внизу и тем, как роскошные холмики трутся об меня.
— Бля, у тебя оху… потрясные си… груди, ага, — подавился собственными словами. — Я бы между ними жил, ей-богу! Так, чтобы засыпал, на них глядя, и просыпался от этого вида.
Мой член меня сейчас возненавидел за то, что лишился уютного местечка между нами и уткнулся башкой в простыню, но я соскользнул ниже, сграбастав мягкую плоть, и зарылся лицом, сжимая и отпуская, целуя, облизывая, присасываясь. Урчал голодным, но довольным добычей котярой от того, как Мари заерзала, заизвивалась подо мной, впиваясь пальцами в кожу головы до боли. Даже вот так тащиться от подобной ласки было невыносимо хорошо, но нуждающиеся стоны, перешедшие в прерывистые всхлипывания с неразборчивым умоляющим бормотанием ясно дали понять, что девушка — источник моего удовольствия — хочет большего от меня, хочет идти до конца.
Сполз еще чуть ниже, до ее пупка, продолжая целовать и потираться лицом, ловя губами подрагивание живота, поднял глаза, встречая опьяненный взгляд Мари своим таким же. Ее губы распухли, приоткрылись, выпуская рваное дыхание под стать моему, щеки горели, пальцы комкали одеяло под нами, бедра приподнимались и опускались. Умопомрачительное зрелище крайней женской нужды, чувственного голода, утоления которого она ждала от меня. Не похотливый азарт, вечно отвращавший меня от ее пола долгое время, а нечто совсем иное, природу чего я не в состоянии был осознавать, потому что и сам уже одурел от предвкушения.
Скользнул ладонями по бокам вверх, улетая окончательно от очертаний ее тела, поклоняясь ее великолепным формам и вытягиваясь над ней. Нащупал брошенный презерватив, подхватил Мари под затылок, садясь на пятки и поднимая ее.
— Поможешь упаковать меня? — предложил, дразня зубами мочку ее уха, и положил ее руку на основание члена.
— Ох! — задохнулась она, кажется, пьянея еще больше и льстя этим моему мужскому эго. — Я не…
— Вместе… — перебил ее, поцеловав в губы.
Мать твою, рискованно это было! От наших совместных усилий с раскатыванием латекса по стволу я чуть не взорвался, тем более моя искусительница увлеклась, обхватывая и сжимая его, едва не доводя до позора.
— А точно войдет? — вскинула она на меня округлившиеся глаза, но я, рассмеявшись, повалил ее обратно, располагаясь между бедер.
Время разговоров кончилось.
— Обнимай меня просто, а с остальным я сам разберусь, ладно?
— Уф-ф-ф… ну… ладно… — Отважная рыжая зажигалочка все же чуточку боится, но с этим я справлюсь.
Запустив пятерни в ее волосы, как всегда и хотел, запрокинул голову Мари, принявшись целовать со всей силой сжирающего меня желания, стал тереться окаменевшим членом по ее самому чувствительному горячему, как печка, местечку. От первого же движения она вздрогнула, еще парочку — появившееся напряжение покинуло ее тело, еще немного, и она начала толкаться мне навстречу сама, подхватывая и указывая мне тот единственный, дарящий ей удовольствие ритм. Тонкие пальцы с острыми ноготками впились в мою спину под лопатками, пятки вонзились в поясницу, окатывая меня благословенным пониманием — пора.
Не предупреждая ни о чем, я направил себя в нее, моментом ошалев и оглохнув от жара и тесноты. Разум ничем не управлял, зверствовал и властвовал один лишь голый инстинкт. Совсем чуть назад и обратно, еще теснее, жарче и снова, снова, пока наши тела не сомкнулись, не совпали идеально. Не размыкая губ, не соображая, кто же это стонет в голос — я или она. И только дичайшим усилием притормозить, прервать контакт губ.
— Малыш, не…
— Небольнонебольно! — пробормотала Мари слитно и заткнула меня, приникая опять в яростном поцелуе.
Позвоночник гнуло и жгло от затылка до копчика от невыносимой потребности двигаться, легкие горели, и ее невнятные слова сработали как отмашка, выстрел стартового пистолета в мою и так уже опустевшую от похоти башку. Я ни хрена больше не соображал, что несу, хрипя ей в шею между жесткими поцелуями, раскачиваясь все быстрее и быстрее.
— Кончишь сейчас… для меня… со мной… — приказал, скалясь от усилий сдержать прущий по телу оргазм и выискивая именно тот самый идеальный угол проникновения.
— Я не знаю, получи… А-а-ах! Еще, сделай так еще!
Да-а-а! Вот оно! Никакого холостого хода со мной, детка! Привыкай!
— Кевин-Кевин-Ке-еви-и-и-ин! — Вот так, наваждение мое, бери свое, а теперь и я могу получить сполна.
Ощутив всем телом, каждым нервным окончанием повсюду сжатие ее внутренних мышц и упившись протяжным финальным стоном, я сорвался в свою эйфорию, острую, взорвавшую череп и опустошившую легкие до режущего жжения в последнем выдохе-крике.
Блядь!
Вот момент, в который реально мечтаешь сдохнуть, потому что хрен его знает, повторится ли такой кайф еще хоть раз в жизни.
Глава 17
— Кев?
Ну вот, опять мой голос похож на мышиный писк.
— М-м-м?
— Спишь?
Я не увидела, скорее, почувствовала, что он улыбнулся. Господи, как же красиво он умеет улыбаться. Я знаю, я видела.
— А что надо ответить?
— Правду конечно.
— Тогда сплю.
— Ах ты ж бессовестный…
Я моментально оказалась прижата к кровати большим горячим телом. Одуряюще вкусно пахнувшим чем-то… не знаю даже, как можно описать этот запах, — родным? Привычным? Люби…
Ой, нет! Никаких запрещенных слов на букву «Л»! Даже мысленно! Парни его как огня боятся. Уж мне ли не знать, выросшей с семью охламонами, которые с горящими глазами могли рассказывать о своих девчонках, о том, какие они умницы или красавицы и как с ними клево. Но стоило мне с невинной улыбочкой спросить: «Ты, братишка, никак влюбился?», как эти дуралеи моментально ощетинивались вспугнутыми дикообразами и начинали тут же, противореча только что произнесенному, говорить такое, что проще было пережить атаку семейства скунсов, чем дослушать до конца их бред. Мол, настоящие мужчины не влюбляются, это слабости, свойственные городским педикам, а они, настоящие канадские лесорубы, просто обзаводятся подходящими для них самками, с которыми… В общем, маленькая ты еще, Мари, знать все подробности того, что прекрасно может происходить между парнем и девушкой и без дурацкого слова на букву «Л»!
Так что нет уж!
На эти грабли я не наступлю. Не-а. Я же умная, да?
— Я сплю, малыш, и мне снится дивный сон. Я такого ни разу не видел. Волшебный сон про одну маленькую огнегривую гавкучку, которая трепала мне нервы два месяца. Хотя вру. Точно, вру! Мне она уже снилась, и не раз. И каждую ночь она дразнила меня вот этими губами…
Он потерся своим ртом о мои губы, снова маня обещанием поцелуя, но не давая его.
— Ох уж мне эти губы, что они только в моих снах не вытворяли, как только не мучили, но наяву они… мм-м… не отлипал бы вовек.
Так и не отлипай, я же вся тут только «за»!
— Вот этими волосами…
Саваж зарылся пятерней в мои непослушные пряди, мягко массируя кожу головы, от чего я едва не замурлыкала.