Первое отступление, и снова назад, уже до предела, и мои яйца, сердце, разум в огне. Огне, что я приветствую, в нем хочу сгореть живьем миллион раз, вот только и держу в голове, что Мари должна быть первой.
— Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста, — срывается она на неразборчивую мольбу, вгоняя ногти сильнее в мой затылок, а пятки обнимающих меня кольцом ног в поясницу. — Ну же, Кевин.
И да, вот теперь пора! Сорвавшись, я отпустил себя и, уткнувшись лицом в изгиб ее шеи, вколачивался в свою женщину, задыхаясь и в один миг раскалившись до температуры чертова солнца. И сорвался в оргазм, хрипя как при смерти, что люблю ее, едва уловил ее первые спазмы.
Охренительно! Окончательно, блядь! И все заново. С днем, мать его, второго рождения, счастливейший ты засранец, Кевин Доэрти!
Глава 27
Вам случалось в одночасье открыть глаза и осознать себя счастливой? Именно счастливой. Безошибочно, несомненно. Не просто с радостью от солнечного дня или от предвкушения какого-нибудь события, нетерпения совершить нечто необыкновенное?
А просто безмерно и безнадежно счастливой. И не важно, что за окном пасмурно и снегопад сплошной стеной. Что все тело ломит, как после изнурительного физического труда, а в самом интимном месте ощущается легкий дискомфорт — свидетельство полнейшего безумия и игнорирования самого понятия воздержания как такового. Имеет значение только то, что я очнулась, окруженная жаркими объятиями Кевина, обернутая, как в нежнейшее одеяло, в его собственный и наш общий головокружительный аромат. Изгиб моей шеи щекотало его дыхание, ладонь расположилась в застывшем жесте собственника на животе, в поясницу упиралось доказательство того, что он продолжает желать меня даже в полудреме. Может ли быть что-то еще более прекрасное в жизни? Сомневаюсь.
Я не соплячка семнадцатилетняя и отдаю себе отчет, каков характер моего мужчины и что далеко не всегда у нас будет все идти гладко. Еще ноги обобьем о камни нашего совместного пути. Но это незначительные частности, бледнеющие перед пониманием, что меня впереди ждут еще сотни и сотни вот таких вот пробуждений — измотанной страстью, но бесконечно счастливой.
— Малыш, вставай, — позвала я. — Надо кое в чем разобраться.
— М-м-м?
— Подъем, говорю.
Покинуть номер было тем еще квестом, где главным препятствием для выхода в мир был необычайно похотливый верзила, что так и норовил притереть меня к любой стенке, завалить обратно в постель, усадить на тумбу, прижать к двери… В общем, использовать каждую сколько-нибудь пригодную для опоры поверхность в своих грешных целях.
Спас дело звонок Дизеля, который проорал Кеву в трубку, что если мы немедленно не спустимся в общий зал гостинички, где собралась в полном составе вся моя семья вместе с приехавшими братцами, то он лично поднимется и выломает дверь в наш номер. Ибо не хрен.
Но существовал один вопрос, который надо было решить в первую очередь. И, по моему мнению, сделать это следовало до того, как объявить нашим семьям значение сверкающего на безымянном пальце моей левой руки кольца. Кстати, где он достал такую невозможную красоту? Глупыш, зачем так тратился? Я бы от него приняла и колечко, скрученное из проволочки.
Спустившись по лестнице, ведущей в общий зал, я тормознула Кева, который все порывался выйти вперед, и аккуратно выглянула из-за угла.
Ага. Отлично. А вот и тот, кто нам нужен. Сидит в отдельной кабинке. Ослепительный, как всегда. И такой же, как всегда, одинокий, несмотря на огромное количество тусящего в помещении народа.
— Ронни, солнце, мы бы хотели поговорить с тобой. Прямо сейчас. Это очень важно. — Я плюхнулась прямо напротив своего непосредственного босса и заставила Кевина сесть рядом.
Ну очень удачную кабинку выбрал Ронни — первую на нашем пути. К тому же сидевшие в центре зала братья и папа не могли разглядеть нас из-за стоявшего рядом какого-то разросшегося растения.
— Конфетка моя, с тобой я готов разговаривать о чем угодно и сколько угодно. Но ты уверена, что в нашем разговоре обязательно принимать участие мистеру Доэрти? — устало ответил облаченный в шикарный двубортный костюм в тонкую полоску — в стиле гангстеров 30-х — продюсер. — Ему обязательно греть свои уши, пока мы будем шушукаться?
— Обязательно, — припечатала я и даже сердито прихлопнула ладошкой столешницу. — Потому что разговор будет идти о нас, о некоторых изменениях в нашем… э-э-э… статусе и, соответственно, о нашей работе на проекте.
— Детка, может, нам с мистером Лоуренсом имеет смысл поговорить вдвоем? — пробурчал Кевин, насупившись и подтянув меня поближе, так что я практически распласталась спиной на его груди, горячей даже сквозь водолазку, впопыхах натянутую после звонка Дизеля.
— Нет, мы поговорим все вместе, потому что это касается всех троих в первую очередь, а в зависимости от нашего общего решения — и всех остальных участников проекта, — ответила я и посмотрела Ронни прямо в глаза. Мне показалось? Или он не только звучит, но и выглядит уставшим? И бледный какой-то, или это освещение?
— Хм, мисс Дюпре, ну что ж, раз так, то я готов выслушать вас обоих, — прищурился Ронни, внимательно осматривая нас с Кевином, и голос его стал официально-прохладным: — И что же такого важного вы оба хотите мне сообщить, да еще и так поспешно?
Я не успела открыть рот, как меня опередил Кевин, который, чуть ли не схватив меня в охапку обеими руками, положил подбородок на мою макушку и заговорил:
— Мистер Лоуренс, мы с моей невестой, мисс Дюпре, заявляем о своем намерении объявить сегодня перед нашими семьями о помолвке и о том, что в самое ближайшее время, а именно через пару-тройку месяцев, мы поженимся.
— Мистер Доэрти…
— Вы не дослушали, мистер Лоуренс, — сердито рявкнул Саваж и мотнул головой. — Я прекрасно отдаю себе отчет в том, что это является прямым нарушением заключенного с вами контракта, и повторяю свое устное заявление, которое озвучил вам буквально позавчера, о готовности покинуть проект со всеми вытекающими для меня последствиями, то есть о необходимости выплаты неустойки и поиске подходящей замены на свое место. Насколько помню, я должен уложиться в две недели. И я отправил вам на почту несколько подходящих, на мой взгляд, анкет потенциальных кандидатов. — И со вздохом облегчения, будто скинул со своих плеч тяжелую ношу, он откинулся на спинку кабинетика, увлекая за собой и меня.
— Хм… — Судя по прищуру глаз, Ронни был бы не Ронни, если бы не нашелся, что сказать на тираду моего жениха: — А позвольте уточнить у вас, мистер Доэрти, на какие такие средства вы собираетесь содержать свою новоиспеченную семью после потери места в шоу и выплаты мне весьма внушительной суммы? — с изрядной долей язвительности спросил он. — Или вы намерены благородно позволить мисс Дюпре обеспечивать вас всем необходимым? Считаете себя настолько ценным приобретением для нее…
— Да что ты… — моментально вспыхнул Кевин и попер на Ронни, сдвинув меня в сторону, и мне пришлось повиснуть на нем в отчаянной попытке остановить надвигающуюся ссору, которая нам в этот момент была совершенно ни к чему.
— Не твое собачье дело! — выпалил злобно мой жених. — Да я лучше кишки себе порву, а садиться на шею своей женщине не стану! Руки не из задницы — заработаю и без твоего шоу!
— Кевин, погоди! Ронни, вот зачем ты так? — возмутилась и я. — Я тебя люблю и ценю, но сейчас ты действительно лезешь не туда. Какое значение имеют деньги, когда мы есть теперь друг у друга?
— И что, согласна и в шалаше с ним жить, как хиппи?
— С ним я согласна на все, — сухо кивнула я, обиженная на друга уже не на шутку. — Просто скажи, чье увольнение из проекта для тебя предпочтительней. Мое или Кевина.
— Не буду я с ним больше… — забурчал еще не остывший Саваж, но Ронни оборвал его в несвойственной ему манере.
Тяжело вздохнув, будто ему приходится иметь дело с неразумными детьми, он тихо сказал, казалось, абсолютно не обратив внимания на вспышку ярости Кевина:
— Господи, какие же вы все-таки еще дети. Вспыльчивые, эмоциональные, ставящие веления сердца выше тихого голоса разума. Такие искренние в своих порывах, готовые сдвинуть горы, если они мешают вам достичь страстно желаемого, такие сияющие, но немного слепые в своей любви. И это прекрасно. Это просто восхитительно. — Приятель покачал головой и потер рукой где-то в области сердца. Вздохнул, поболтал соломинкой в своем ананасовом Дайкири и продолжил: — Вы серьезно думали, что папочка Ронни — враг вам? Я вам всем такие контракты составил — пальчики оближешь! Предусмотрел кучу лазеек, которые, заметьте, можно использовать в вашу пользу, а не в мою. А вы так и не удосужились проконсультироваться ни с одним мало-мальски стоящим адвокатом. Эх, да что там говорить! — он устало махнул рукой и отвернулся.
Мы с Кевином, не зная, как реагировать и что говорить, только и могли, что глупо пялиться на такого непривычно серьезного и немного печального Ронни.
— Не надо никому из вас увольняться. Пункт договора о запрете на вступление в брак в течение срока его действия был предусмотрен мною в качестве защиты вас от толп неуемных фанаток. А ваш случай подпадает, скорее, под определение действий Бога[15].
— В смысле действий Бога? — наклонил голову Кевин, подозрительно прищурившись. — Ронни, э-э-э, дружище, с тобой точно все в порядке?
— В полном, — усмехнулся мистер Лоуренс и кивнул в сторону все громче галдящей толпы. — Идите уже со своим заявлением отсюда. Заждались вас.
Его «благословение» совпало с появлением Дизеля, прижимавшего к уху телефон с таким недоуменным выражением лица, что мы даже тормознули и прислушались к его короткому диалогу с неизвестным нам абонентом.
— Кто? Какой адвокат? Чей? А кто это? Да, Салливан, Ронан Салливан. Только, дружище, я, убей меня, понять не могу, о ком ты толкуешь. Ты прикалываешься? Откуда я могу знать, как звали моего папашу, если я и мамашу-то не помню. Слушай, ты, пранкер недоделанный, пошел ты знаешь куда? Некогда мне, у меня брат вот-вот женится. Ага. Бывай.