Без предупреждения в руке со стороны Осени вспыхнул огонь — яркая вспышка в воздухе, которой быть не должно. Джонс ушел перекатом, что-то крича Ник. Та дернулась к нему, наплевав на приказ вроде бы уходить… Она ничем не лучше Эвана. Она ему говорила — сама в аналогичной ситуации не послушается и рванет. Рванула, тут же подмятая напрыгнувшим Джонсом, прижимающим её к земле. А потом небеса, какое-то вялое, необжигающее пламя, земля, снег и улыбающееся лицо Осени смешались в дикой круговерти. Они, кажется, упали в какую-то ложбинку, Ник сверху, а хохочущий Осень, отбрасывающий в сторону сломанные дужки связи, снизу.
— Служить в армии и не ломать оборудование — невозможно! — он замер, поправляя Ник налетевшие на лицо волосы. — Ну, здравствуй, Ники…
Висок, с которого Осень сорвал дужку связи, саднил. Сердце заполошно билось где-то в голове, а то и дальше, но Ник улыбнулась, а не саданула кулаком Осень в грудь, как хотелось — ведь мог же предупредить!
— Ники, не злись, — он пошевелился под ней, осторожно опуская её в сугроб, паразит такой, никакого уважения к леди Холма! И к ловцу в том числе. Он сел, доставая из кармана комбеза надрывающийся интерфон. — Элита, слушаю… Да, Коршун. Все в порядке. Живы. Чуть задело пламенем… И не докажешь, что специально. И да, оплачу из своего кармана… Коршун, есть развлекаться.
Он отключил звонок и тоскливо посмотрел на Ник.
— Знаешь, у Переса на тебя какие-то планы. — Он встал, протягивая руку и помогая Ник встать. — Только я понять не могу — что за планы. Никак не понимаю. И это бесит неимоверно — я не могу тебя защитить…
Ник отряхнулась от снега, поправила волосы и напомнила:
— Я ловец, я не нуждаюсь в защите.
— Ты прежде всего девушка, которую втянули, в том числе и я, в политические игры.
Ник поправила лямки рюкзака:
— Знаешь, Лин, выросший в более трудном обществе, чем наше, как-то менее узколоб — скажем так… И, пойдем, река не ждет. Я, конечно, написала в заявке на вход в зону время возвращения: «22:00», но хотелось бы все же вернуться раньше. Я плохо вижу в темноте.
Он пошел рядом. Не пытался взять за руку. Не пытался обнять или поцеловать. Просто шел рядом.
— Ник, не злись.
— Я не злюсь, я рада, что ты тут, я рада, что ты в порядке. Я боялась за тебя. Как ты?
— Хреново, — честно признался Джонс. — Я очень… Скучаю, Ник.
Она даже остановилась и потянулась к нему, но он качнул головой:
— Не надо, потом будет еще хуже. Я с тобой какой-то шальной. Странный. Не такой. Словно с головой окунули в детство…
Ник вспомнила, как он пританцовывал у плиты…
— Забавное у тебя было детство.
Он глянул на неё исподлобья и поправился:
— Счастливое время, когда я был еще сам собой, Ник. Так будет точнее. И возвращаясь к Пересу…
Она его оборвала:
— Давай не будем о нем.
— Давай не о нем. Давай о тебе. О тебе же можно, Ники?
Она поняла, что разговора не избежать:
— Обо мне можно.
— Понимаешь, Перес нас с тобой словно специально сталкивает лбами. Снова, снова и снова. И я не понимаю — зачем.
Ник склонилась у очередного камня с рунами — этот камень, чуть меньше двух футов, река пощадила, не разбила, только чуть подмыла, заставляя покоситься. Еще год-два, и вода его подточит и уронит, погребая под слоем грязи и наносного ила. Ник провела пальцем по знаку на камне, следуя его извилистым загогулинам. Ничего. Она не чувствовала ничего — это не её магия. Или магии в камне нет совсем.
Джонс продолжил:
— Это совсем не моя обязанность — доставка кофе даже очень важным людям. Пусть для всех моя должность и звучит, как секретарь, но на самом деле я не принеси-унеси-составь график встреч. Я правая рука Переса, я специалист по фейри, мне кажется, он меня поэтому и выкупил у лордов. Я не хожу в зоны. Меня не должно было быть ни во льдах, ни тут. Точнее, моя работа тут должна начаться с момента установления безопасной дороги к курганам фейри… Если это вообще они. Я не отвечаю за восстановление зоны порта — я повар, я военный, я бывший привратник фейри, а не строитель. Но Перес меня толкал и толкал к тебе. Мне это чертовски не нравится, Ник. Он стер память о твоей генетической карте всем — от медсестры, забиравшей анализ, до лаборанта и врача. Но он пропустил меня.
Ник внимательно посмотрела на озадаченного Осень:
— Забыл?
— Ему шестьдесят лет, Ник. До маразма ему еще далеко, а юношеский пофигизм «и так сойдет» он давно пережил. Я не понимаю — почему мне сохранили память о том, что ты леди Холма. И ты же поняла мой намек с нагами, да? Я имел в виду, что ты не только леди, но и можешь оказаться нагайной с другой стороны.
Ник скривилась:
— Ты хочешь сказать, что я вообще не человек?
— Очень может быть, Ник. И в этом ничего страшного, пока никто лишний этого не знает.
— Перес явно лишний.
— Да. Он явно лишний. Он что-то хочет от тебя. Он заставил меня пойти к тебе и уговорить бежать с этой сволочью Тамиором. Он…
Ник решила облегчить его задачу и оборвала:
— Можешь не продолжать. Я понимаю, что и спасти меня от Тамиора тебя опять заставил Перес.
Джонс замер, посмотрел на Ник крайне странно, пнул ближайший попавший под ногу камешек и угрюмо сказал:
— Какие нынче принцессы недоверчивые. Не верят в искренние благородные порывы… Ник, может, я и раб, может, я и под клятвой крови ходил, но отправился на твои поиски я сам. Даже рабам положен отпуск. Я его могу брать, когда захочу. Перес не настолько сволочь, как ты думаешь. Я уже говорил — он избалованный высший вампир, который никогда не получал по шее. Это не синоним слова «сволочь». И я сам… — он горько улыбнулся, — впрочем, кажется, теперь это неважно.
Он замолчал и пошел дальше. Ник тоже молчала. Молчала, потому что… Всему есть предел. Даже в причинении обид есть свой предел. В отношении Джонса, она, кажется, достигла своего лимита. Она очень постаралась. В пору вывешивать на доме табличку: «Осторожно, тут живет злая принцесса!». Крепость по имени Джонс не падет, крепость по имени Джонс будет превращена в порошок самой принцессой и растоптана в прах во имя любви. Уничтожена, потому что принцесса не умеет думать и держать язык за зубами.
Сколько раз она его уже унижала.
При первой встрече с мешком кофе. А ведь можно было просто пустить в дом и посмеяться, что у некоторых вампиров нет чувства меры. Мешок вместо банки. Все можно было превратить в шутку. Можно было посетовать, что не умеет толком готовить кофе, и уже тогда бы он с улыбкой стоял у плиты и рассказывал, что умеет готовить не только его, но и блинчики. И тогда бы… Пальцы его отбивали такт по столешнице, пиджак и галстук валялись на столе и еще где-то, и сковорода летала в его сильных пальцах, и блинчики зависали в небесах. И клены тогда были золотые, и воздух упоительно свеж… И можно было целоваться, ни о чем не думая. Она бы смеялась и потащила его с собой на танцпол. Может, Лин и команда были бы недовольны, но это её право и её блинчики. И её принц. Ведь он её. Был. Еще минуту назад, до того момента, как она сказала, что он кинулся спасать её не сам, а лишь по приказу…
А ведь была еще вторая встреча — и вместо вполне человеческого сожаления о том, что его заставляют работать при свете солнца, опасного для него, вместо того, чтобы пожалеть и объединиться против Переса уже тогда, она лишь высмеяла его. А ведь могла бы пойти к Пересу и предложить выкупить Джонса. Это сейчас уже нельзя пойти и предложить такое — она сняла с Осени привязку, и к нему нельзя привлекать внимания.
И третья встреча — когда вместо благодарности за то, что он выполнял роль сиделки у её кровати, она… Да-да-да, тогда она тоже высмеяла его, подозревая в корысти. А ведь он настолько волновался о ней, что сбился сперва на её имя, и только потом исправился.
«Ник… Мисс Доу…» — так и звучало в её голове. Она уже тогда была для него Ник…
И четвертая, закончившаяся так неожиданно — только случайно захватив воспоминания Осени, она прониклась к нему уважением. А ведь знала, что все ветераны на войне отнюдь не ромашки нюхали, и история, подобная истории Осени, стоит за плечами многих новообращенных вампиров. Её же предупреждали и Лин, и Эван, что Джонс хороший…
Перес прав — она спесива и самоуверенна. Она не видит дальше своего носа. Ни с Лином, ни с Осенью. Злая, очень злая принцесса. И нужна ли она Джонсу? Нужна ли она вообще кому-то?
Она догнала его, обнимая со спины — хорошо, что он её роста:
— Прости, прости, прости… Осень, пожалуйста, прости.
Он развернулся:
— Ники? Ты плачешь?
Она уткнулась ему в плечо:
— Прости.
Он погладил её по волосам, медленно, осторожно, и почему-то вспомнилось, как отцова ладонь чуть стучит по спине в знаке утешения.
— Ники, все хорошо. Все будет хорошо, только не плачь. Я не злюсь. У меня нет права злиться на тебя.
Она печально швыркнула носом:
— Есть, Осень. И то, что сняла привязку с тебя, не делает меня лучше и не лишает тебя права злиться на меня. Я вела себя с тобой отвратительно.
— Ты опять ошибаешься в возрасте, Ник. Я старше тебя, я понимаю, что это просто твой возраст, недостаток опыта и общения. Ловцы одиночки, а уж воспитанные в Сорок первом округе ловцы… Это отдельная история. Я не злюсь. — Его ладонь чуть сожалеюще прошлась по её щеке, — прости, но как бы меня не тянуло к тебе, как бы я не скучал по тебе, нам нельзя привыкать к друг другу — расставаться потом будет больнее. Ты должна набираться опыта и сшибать шишки рядом с одногодкой. Или с тем, кто безоговорочно принимает тебя. Я люблю тебя, Ники, но у нас ничего не выйдет, мы разные. Это даже без учета Переса.
— Ведь могло все получиться. Тогда… С мешком… Я могла тебя обозвать Морозным дедом с подарками. Я могла преломить с тобой хлеб. Я могла высмеять гигантизм Переса. Все могло быть иначе.
Он поцеловал её в лоб:
— Ники, все случилось, как случилось. Это надо принять. Просто дальше не наломай дров в других отношениях.