Мисс Олдридж была первой женщиной, которая даже не пыталась делать вид, будто не замечает его уродства, и не восторгалась его так называемым героизмом.
Покашливание Кру вывело Алистера из задумчивости.
– Кру, разве ты не видишь, что за окном светит солнце? – поинтересовался Алистер. – И что утро обещает хорошую погоду с температурой воздуха выше нуля?
– Я хотел бы порадоваться хорошей погоде, сэр, но после того, что мне приснилось… – Кру покачал головой. – Сон был очень похож на тот, который я видел ночью перед Ватерлоо.
Алистер замер с бритвой в руке:
– Ты имеешь в виду, когда разбойник перерезал мне горло, а ты нашел меня в темном переулке, истекающего кровью? Или когда я бросился с утеса в море, ты прыгнул следом, чтобы спасти меня, но тебе не удалось?
– Про утес, сэр, – сказал Кру. – Небо вдруг потемнело, как перед бурей, и свет стал какой-то странный, как будто солнце просвечивало сквозь толстое зеленое стекло. Такой же свет я видел во сне в ночь перед тем роковым днем в июне тысяча восемьсот пятнадцатого года.
– Но я еду не на битву, – возразил Алистер, – а просто хочу прокатиться по Лонгледж-Хиллу с мисс Олдридж. Кроме того, нас будет сопровождать слуга. Даже в этом медвежьем углу леди не подобает выезжать из дому без охраны. Не сомневаюсь: она захватит с собой какого-нибудь верзилу-грума с устрашающей физиономией. Так что если вдруг во мне взыграет страсть, он будет начеку и не позволит посягнуть на ее добродетель. А если нечто подобное произойдет с ней, я сам смогу себя защитить.
Продолжая скрести бритвой подбородок, он попытался представить себе, как эта леди будет заигрывать с ним. Принимая во внимание ее прямолинейность, скорее всего, сразу бросится на шею. Он представил себе ее распущенные волосы, лицо, приподнятое ему навстречу, чуть приоткрытые губы… и порезался бритвой.
Кру побледнел.
– Умоляю вас, сэр, позвольте я помогу. – Он промокнул полотенцем крошечную капельку крови возле уха хозяина.
Алистер отмахнулся и от помощи слуги, и от полотенца.
– Если перед битвой при Ватерлоо герцог Веллингтон сумел самостоятельно побриться без каких-либо роковых последствий, то и я смогу с этим справиться перед верховой прогулкой по сельским тропинкам в компании с рассудительной и практичной деревенской леди.
Кру погрузился в мрачное молчание, и Алистер благополучно закончил бритье.
Как только было покончено с этим, начался менее опасный для жизни процесс одевания, и Кру снова разговорился. Вчера вечером, когда его хозяин отсутствовал, он побывал в таверне, где частенько собирались местные слуги, и кое-что разузнал – например, почему представитель лорда Гордмора получил от ворот поворот, – и эта информация подтвердила его собственное впечатление о ситуации в Лонгледж-Хилле.
Однако об Олдриджах Кру ничего нового не сказал.
Героическому сыну лорда Харгейта было смертельно скучно.
Мирабель сказала себе, что этого следовало ожидать. Через час после начала этой ознакомительной прогулки она уже ругала себя за то, что согласилась показать ему свой мир, тем более сейчас, когда все вокруг было окрашено преимущественно в коричневые, серые и грязно-зеленые тона.
При всем желании ему не удастся увидеть ландшафт таким, каким его видела она: не многим мужчинам это удавалось.
Даже в Лонгледже мало кто по-настоящему понимал, почему она посвятила этому месту более десяти лет жизни, что пережила, отдав молодые годы и распростившись с юношескими надеждами и мечтами. Мирабель отказалась даже от своего единственного шанса на любовь, потому что любимый мужчина не пожелал распрощаться с надеждами и мечтами, и чтобы строить вместе с ней жизнь в этих местах.
Она не хотела, чтобы все сложилось таким образом, но у нее не было выбора. Она верила, что состояние отца со временем улучшится, но этого не произошло. Он позволил всем вокруг поступать так, как им заблагорассудится, и, как и следовало ожидать, кое-кто этим воспользовался. Пока она находилась в Лондоне, его некомпетентный – а может быть, просто бесчестный – управляющий имением привел все дела в хаотическое состояние и за несколько лет почти полностью уничтожил то, что создавалось поколениями.
Сначала Мирабель взяла все в свои руки по необходимости: больше было некому, но со временем полюбила землю так же страстно, как ее отец – растения, с той лишь разницей, что его интересовала теория воспроизводства в растительном мире, а она строила идиллический мир.
Она заменила более современными устаревшие и неэффективные методы сельскохозяйственного производства, повысила производительность, перестроила деревню на территории поместья и начала восстанавливать лесной массив.
Но для мистера Карсингтона ее лесонасаждения были всего лишь рощицей, а современные коттеджи – деревенскими домиками. Внедренные ею методы культивации казались ему примитивными, а стадо крупного рогатого скота, на его взгляд, состояло из ничем не примечательных домашних животных.
И сейчас, когда они остановились, чтобы полюбоваться невозделанными склонами Лонгледж-Хилла, Мирабель знала, что он не станет впитывать, как она, его красоту и обратит на него не больше внимания, чем на прочие красоты, которые она ему показывала. Он окидывал их равнодушным взглядом и ждал, когда наконец она закончит говорить.
Он даже не удивился, что воздух здесь чист и свеж, – видимо, просто не заметил. Угольный дым, тяжелый лондонский смог, к которому он привык, лишил его обоняния, и не только. Он был глух, слеп, невосприимчив к красоте и радостям сельской жизни.
Только зря потратила время: он так и не понял, что она пытается защитить.
Сквозь отчаяние и обиду до нее донесся его низкий голос:
– Если ваш управляющий не справляется со своими обязанностями, мисс Олдридж, почему бы вам не найти другого? Или вы держите его из чувства жалости? Он, видимо, некомпетентен, если нуждается в постоянном контроле?
Она удивленно взглянула на него. Он, очевидно заметив ее удивление, с улыбкой добавил:
– Я очень внимательно вас слушал.
Ее сердце опять сбилось с ритма, и словно почувствовав волнение хозяйки, ее кобыла Софи шарахнулась от мерина мистера Карсингтона.
– Да? А мне показалось, что вы задремали.
– Я размышлял.
– Это мне в голову не пришло.
– К сожалению, я сначала делаю, а потом думаю. И вообще у меня много недостатков, но я стараюсь исправиться.
– А я думала, все Карсингтоны – образцы добродетели.
– Два моих старших брата – возможно.
– Но вы прославленный герой.
Он поморщился:
– Я просто старался не опозориться за то короткое время, что находился на поле боя.
– Вы слишком скромны: ведь рисковали жизнью.
Он хохотнул:
– Как все недальновидные, бросился навстречу опасности, не думая о последствиях. Едва ли бесшабашность можно назвать героизмом. У меня совершенно не было опыта, и я старался не путаться под ногами и случайно не убить никого из соотечественников.
Интересно, подумала Мирабель, почему он приходит в замешательство, стоит упомянуть о его участии в боевых действиях? Хоть он и старался говорить об этом небрежно, она улавливала в его голосе горькие нотки. Она внимательно посмотрела на Алистера, но он теперь был начеку и лицо его оставалось бесстрастным.
– Хотите сказать, что вы импульсивны? Именно от этого недостатка мечтаете избавиться?
– К сожалению, как я уже сказал, у меня их много. Я не принадлежу к числу образцовых Карсингтонов и никогда им не стану.
– Да, неприятностей от вас предостаточно, – заметила Мирабель.
Он оказался действительно более серьезной проблемой, чем она себе представляла.
Ознакомительная поездка явно не удалась: он не заметил, чего она достигла и чем ей пришлось ради этого пожертвовать; не понял, почему она строго контролирует деятельность управляющего. Она не станет объяснять ему причину своего беспокойства: возможно, не вполне оправданного, – это ее личное дело, а он чужак, из столицы, и не способен оценить по достоинству Лонгледж-Хилл, а поэтому никогда не поймет, что канал причинит этим местам огромный вред.
Но ее смятение было вызвано не только этим: Мирабель смогла рассмотреть в нем того, кто скрывался под безупречной внешностью, и ей захотелось узнать о нем больше, но она сдержала свое любопытство.
– Ну, насмотрелись на Лонгледж-Хилл? Как только пожелаете, повернем обратно.
– Нет, еще не насмотрелся.
Мирабель пожала плечами и, ослабив поводья, продолжила путь. Алистер на своем мерине последовал за ней. Шествие замыкал ее грум Джок, державшийся от них на почтительном расстоянии.
Алистер между тем уже жалел, что напросился в эту поездку. Мисс Олдридж мешала ему здраво мыслить, но на этот раз не потому, что была несуразно одета, хотя ее вид по-прежнему выводил его из себя: покрой ее синевато-серого платья для верховой езды устарел по меньшей мере на пять лет, шляпка с полями не сочеталась с платьем, а зеленые сапожки и вовсе были ни к селу ни к городу.
Клоунское одеяние тем более вызывало досаду, что Мирабель была прекрасной наездницей и элегантно держалась в седле. Алистер знал немало хороших наездниц, но вряд ли хоть одна из них – не считая его матери – рискнула бы поехать по этой древней тропе для вьючных лошадей, которая с каждой минутой становилась все у́же и круче, но мисс Олдридж на своей нервной кобыле по кличке Софи ехала с непринужденной грацией. Мощный мерин Алистера, напротив, отличался спокойным нравом. Обычно Алистер тоже предпочитал норовистых коней, но сегодня понял, что ошибался.
Вообще Алистер пренебрегал опасностью, но если рисковал, то лишь собственной жизнью.
Та ночь, когда он возвращался верхом в гостиницу под ледяным дождем, была редким исключением. Он все еще не простил себя за то, что подверг опасности лошадь мистера Уилкерсона, которая могла бы получить серьезное увечье. Алистер старался не думать о том, какие мучения пришлось бы ей вынести, и о единственном способе прекратить их, поэтому послушался совета мисс Олдридж и воспользовался для прогулки одной из ее лошадей, более привычных к этой местности.