Она полагала, что он обладает той непробиваемой аристократической самоуверенностью, с которой ей нередко приходилось сталкиваться в Лондоне и которую она считала такой же непостижимой, каким ее отец считал процесс размножения лишайников. Но в броне, за которой укрывался мистер Карсингтон, имелась брешь. Он был не так уверен в себе, как казалось.
Она ошибалась и еще кое в чем. Неловкость, которую он испытывал при упоминании о своем героизме на войне, объяснялась не обычной в таких случаях скромностью – притворной или непритворной, и ей очень хотелось узнать причину. Хотелось, чтобы он выложил все начистоту и чтобы она смогла ему помочь.
Она обнаружила также, что, несмотря на всю озабоченность своей внешностью, он был далеко не доволен собой.
Она пришла к этому заключению не потому, что он говорил о собственном перевоспитании. Хочешь не хочешь, а мужчины – особенно повесы и прочие бездельники – обычно усыпляли бдительность женщин обещанием исправиться. Даже отец это делал раза два в год, причем с самыми искренними намерениями, о которых немедленно забывал, столкнувшись с очередной ботанической загадкой.
Нет, причиной послужил не разговор об исправлении его привычек, а тревожный взгляд мистера Карсингтона и то, как менялся у него голос, когда он говорил о своем отце. В нем звучала безысходность: уверенность в том, что ничего не выйдет, как ни старайся. Мирабель было хорошо знакомо это чувство.
– Я могу идти и разговаривать одновременно, – пророкотал за ее спиной глубокий баритон мистера Карсингтона.
Оглянувшись, она обнаружила, что расстояние между ними сократилось до минимума, и обронила:
– Я размышляю.
– Но женщины более сложные создания, чем мужчины, – произнес он. – Мне кажется, вы даже думать можете сразу много о чем, но это не мешает вам идти.
– Наверняка вы отрабатывали этот ленивый взгляд перед зеркалом? – спросила Мирабель. – У вас он так хорошо получается, только смотрите не свалитесь с лошади. Вы прочли книгу мистера Фэри, и то, что рассказала о Лонгледж-Хилле я, наверняка показалось вам нудным повторением.
– Меня интересует не то, что вы можете рассказать о сельском хозяйстве – я прочел об этом столько, что впору повеситься, – интересуете меня вы.
У Мирабель снова екнуло сердце, и она заметила:
– Я всего лишь управляю поместьем, и в этом нет ничего привлекательного.
– Почему бы вам не передать эти обязанности Хиггинсу? Пусть делает то, для чего его наняли, а вы отправляйтесь в Лондон, наслаждайтесь жизнью. Если светская жизнь покажется вам слишком пустой, наверняка найдутся и другие интеллектуалки, с которыми можно пообщаться или куда-нибудь сходить.
Она вспоминала, причем без сожаления, лондонские развлечения, участвовать в которых ее заставляла тетушка Клотильда. Возможно, когда-нибудь Мирабель на это решится, но не сейчас, когда все, что она любит, оказалось под угрозой.
– Вы очень добры: я пожелала вам оказаться в Калькутте, а вы мне – всего лишь в Лондоне.
– Вы дважды уклонились от ответа на мой вопрос, тем самым вдвое увеличив мое любопытство. У вас есть здесь любовник?
Любовник? У нее? Он, наверное, шутит?
Мирабель резко остановилась, он наступил ей на пятку, и она поскользнулась. Взмахнув руками, чтобы удержать равновесие, она подалась назад, он схватил ее за талию и помог удержаться на ногах. Все произошло в одно мгновение, но он ее не отпустил.
Алистер резко втянул воздух, она заметила, что взгляд его странно напряжен, и у нее участилось дыхание, а сердце едва не выскочило из груди.
У него были крупные теплые руки и крепкая хватка, и она подумала, что он, должно быть, заметил ее волнение. Ей надо бы высвободиться из его объятий, но так не хотелось! Вот бы, заглянув в его глаза, увидеть в них то же волнение, что охватило ее.
– Какая у вас тонкая талия, – с удивлением заметил Алистер. – Никогда бы не подумал.
Она не была миниатюрной – разве что по сравнению с ним. Ее голова доходила ему до безупречно выбритого подбородка. Она стояла так близко, что почувствовала его дыхание на своем лице, что вновь уловила тот ускользающий аромат, названия которому так и не придумала. Она заметила сеточку тонких шрамов у него под подбородком, и ей захотелось прикоснуться к нему. Она не знала, зачем и к чему это приведет: просто хотелось, и все.
Ей потребовалось собрать в кулак всю волю, чтобы не поддаться искушению и постараться не выдать своих эмоций:
– Если вы закончили измерять обхват моей талии, мистер Карсингтон, то, мне кажется, я смогу продолжить путь без посторонней помощи.
Он не спеша выпрямился и медленно и весьма неохотно отпустил ее, но даже после этого она все еще ощущала тепло его рук. Она понимала, что они перешли какую-то границу, и если не приложить усилий, то скоро вообще никаких границ не останется.
– Вы меня напугали! Я представил себе, как вы катитесь вниз по скользкому склону. У меня сердце до сих пор бьется как бешеное.
Сердце Мирабель тоже билось неровно, но совсем по другой причине.
– Возможно, если бы вы не шли за мной по пятам, мы бы не столкнулись, – сказала она, надеясь, что не поддастся искушению сделать это еще разок.
– Справедливо замечено. Мне тоже следовало внимательнее смотреть на дорогу, но я, видите ли, был поглощен восхитительным видом.
Справа, слева и прямо перед ними «восхитительный вид» составляли деревья, известняковые скалы, жалкий кустарник и грязь под ногами. Единственным ярким пятном, оживлявшим унылую картину, были вечнозеленые заросли.
– Чтобы полюбоваться этим видом, едва ли стоило подниматься сюда, – заметила Мирабель.
– Я рассматриваю его в другой перспективе, – заметил Алистер.
Теплая волна прокатилась по ее телу: она поняла, что он имеет в виду. Два сезона, проведенных в Лондоне, не прошли для нее даром: понимать намеки научилась. Сделать вид, что не понимает, у нее получилось, а вот притвориться, что это ее испугало, не смогла. Слишком много времени прошло с тех пор, как привлекательный мужчина отпускал на ее счет неприличные замечания. Она успела забыть, как это приятно.
Внутренний голос предупреждал об опасности, но она вспомнила, как вчера вечером Алистер без труда обворожил всех присутствующих мужчин.
– Надо внимательнее смотреть под ноги, – произнесла она.
– Я постараюсь, мисс Олдридж, – пообещал он.
Мирабель продолжила путь.
– Так как насчет любовника? – мгновение спустя вернулся он к интересовавшему его вопросу.
Мирабель не имела ничего против легкого флирта: никогда не была жеманной, но не могла позволить себе стать жертвой его обаяния. И уж конечно, не собиралась обсуждать с ним свои личные дела.
– Не могу поверить, что вы думаете, будто я предприняла все это для того лишь, чтобы соблазнить кого-нибудь, – сокрушенно покачала она головой.
– Какая жалость! А я-то представил себе тайные свидания – возможно, даже на утесе, с которого открывается романтический вид на вересковые пустоши.
– Вы, конечно, вправе дать волю своему неуемному воображению, – повторила она слова, которые он сказал ей покровительственным тоном несколько дней назад. – Я не собираюсь вас останавливать.
Он рассмеялся:
– Сдаюсь, мисс Олдридж.
Когда тропинка круто повернула за острый выступ, Мирабель почувствовала, как изменился воздух, и взглянула вверх. Облака сгущались. Она опять остановилась, но на этот раз он был наготове, и они не столкнулись.
Он остановился рядом с ней – строго говоря, ближе, чем допускали приличия, – и тяжело дышал – видимо, переводил дух после подъема. Едва ли он привык лазить по горам, и нога у него, должно быть, болела.
– Думаю, погода может измениться скорее, чем вы предполагали, – заметила она, явно встревожившись. – Нам, наверное, лучше повернуть назад.
Он окинул взглядом крутой склон:
– Давайте пройдем еще немного. Где эта Брайар-Бук?
– Недалеко, но туда вообще нет никаких троп да и подъем значительно круче.
– Прошло много лет с тех пор, как я последний раз взбирался по скалистому склону. Интересно, смогу ли я сделать это теперь.
Мирабель следовало бы возразить, но мечтательный взгляд, который он бросил на скалы, остановил ее.
Сейчас его нельзя было назвать абсолютно здоровым, и это наверняка раздражало его, хотя он виду не подавал. Должно быть, эта его элегантная непринужденная грация была результатом основательной работы над собой. И все же он не мог двигаться так же свободно и изящно, как до битвы при Ватерлоо.
Ей не хотелось, чтобы он огорчался по этому поводу. Едва ли кто-нибудь, глядя на него, мог решить, что он слаб. Но даже у нее хватило деликатности не затрагивать столь болезненную тему, хотя он все равно не прислушался бы к ее словам.
И Мирабель согласилась продолжить путь. Он успешно преодолевал подъем и был так доволен, что она увела его дальше, чем предполагала.
Ему давно следовало понять, что хромота не мешает взбираться на скалы, и он поделился с ней этой мыслью, добавив:
– Вспомните о крабах: они вообще передвигаются боком.
Мирабель рассмеялась, запрокинув голову. И в этот момент на лицо ей упали первые капли дождя.
Алистер не обратил на это внимания, продолжая взбираться на скалы с быстротой краба. Не прошло и пяти минут, как небо потемнело и начался ливень, а в следующее мгновение она увидела, как он поскользнулся, упал и покатился вниз, в горную речку с каменистым дном. Когда она добралась до него, он лежал там, пугая своей неподвижностью.
В мгновение ока вокруг потемнело. Когда пришел в себя, Алистер не понял, день это или ночь и вообще где он.
С низко нависшего неба цвета каменноугольного дыма лил холодный косой дождь. Он закрыл глаза и попытался успокоиться. Не получилось.
Серьезно ли он ранен? Сколько дыр проделал в нем враг? Сколько времени пройдет, прежде чем силы начнут убывать? Интересно, скоро ли вытечет из него жизнь? Не лучше ли это, чем ждать, пока тебя спасут и как-нибудь залатают, чтобы потом, искалеченному и не способному двигаться, медленно умирать несколько лет?