Она подумала, что, наверное, это кто-то из слуг: если возникла серьезная проблема, то скоро узнает об этом, и вернулась к письму поверенного.
– Я должен поговорить с вами, – пророкотал совсем рядом знакомый голос, и она едва не вскочила с кресла. Пришлось приложить немалое усилие, чтобы остаться сидеть, хотя перо все-таки выпало из рук, а все мудреные юридические термины вылетели из головы.
Мистер Карсингтон стоял в дверях, опираясь на трость, полностью одетый. Его рубашка была безукоризненно белой и основательно накрахмаленной. Элегантный коричневый сюртук облегал широкие плечи. Она затруднялась определить, как называются его брюки – бриджи или панталоны, поскольку плохо разбиралась в мужской моде, – но сидели они как влитые, обрисовывая длинные мускулистые ноги.
На нее нахлынула горячая волна желания, и как раз в этот момент она увидела правду – голую правду, от которой уже невозможно отмахнуться: она перешла границы дозволенного, увлеклась.
Это произошло помимо ее воли, и пути назад, в ее безопасный мир, не было. Ей придется терпеть, не показывать вида, притворяться равнодушной или…
– Не думаю, что вы достаточно окрепли для того чтобы бродить по дому, – заметила Мирабель.
– Доктор Вудфри сказал мне сегодня, что можно понемногу ходить, но только с тростью, чтобы поменьше нагружать ногу.
Она поднялась и оперлась руками о стол:
– Очень сомневаюсь, что доктор Вудфри позволил бы вам совершить марш-бросок из гостевого крыла вниз по длинной лестнице, потом несколько сотен футов по коридору – в самую холодную часть дома.
– Мне это безразлично! – заявил мистер Карсингтон. – Я должен поговорить с вами. О вчерашнем. Вы обвинили меня в том, что я вас соблазняю.
– Совсем не обязательно сообщать об этом всему дому, – заметила Мирабель и, обойдя письменный стол, направилась к двери, закрыла ее, но не сделала в комнату ни шагу – на тот случай, если придется спешно ретироваться, чтобы не совершить еще какую-нибудь глупость.
– Вы сообщили об этом в присутствии моего камердинера, – проговорил Алистер, оставаясь на месте, всего в одном-двух шагах от нее.
– Я не знала, что он в комнате, – смутилась Мирабель. – Кру умеет быть практически невидимым.
– В отличие от своего хозяина, который склонен совершать опрометчивые поступки, порой неразумен, но никогда не соблазняет женщин для того, чтобы достичь каких-то целей в бизнесе.
– Значит, вы это делаете исключительно для того, чтобы поразвлечься.
Он смотрел на нее потемневшими от гнева глазами.
– Ведь это не я уехал из Лондона, оставив там множество разбитых сердец.
Он что, издевается над ней?
– Я уже говорила, что это вздор.
– А теперь вы пытаетесь разбить мое сердце, – произнес он без тени улыбки.
– Что-о? – Она ушам своим не верила. – Вы бредите?
– Вы обвинили меня в том, что я вас соблазняю, но, как видно, забыли, кто сделал первый шаг.
Разумеется, она, и притворяться, что это не так, не имело смысла. Горячая волна прокатилась по ее телу, причем не только от стыда.
Она вспомнила ощущение его губ на своей руке и, взглянув на него, заметила усмешку. Казалось, он поддразнивает ее, вынуждает противоречить, а ей этого не хотелось, как не хотелось ни говорить, ни слушать, ни думать, не хотелось быть благоразумной, как всегда – обдумывать каждый свой шаг. Ей тридцать один год. Почему бы ради разнообразия хоть раз не побыть дурочкой?
– Ну что ж, если вам желательно вдаваться в подробности… – Голос ее дрогнул.
– Разумеется, желательно, – подтвердил Алистер. – И еще: я не обхаживаю вашего отца. Он проявил ко мне доброту и дружелюбие, его невозможно не любить даже ради того, чтобы угодить вам. Уж если кого и склонили на свою сторону, так это меня. Вот почему… – Не договорив, он тихо охнул, когда она ухватилась за лацканы его сюртука. – Мисс Олдридж!
Мирабель смотрела ему в лицо, а он, глядя на ее руки, в притворном ужасе воскликнул:
– Вы порвете мой сюртук!
Она усмехнулась, хотя сердце у нее бухало, словно артиллерийская канонада.
Он перевел взгляд с ее рук на губы, глаза ее потемнели, с лица исчезло притворство.
Она учащенно дышала, колени у нее подгибались, и он наклонился было к ней, но тут же отпрянул.
– Нет. Слишком многое поставлено на карту. Я не могу…
Мирабель привлекла его к себе и страстно поцеловала, но ощущение было такое, что перед ней деревянный чурбан.
От радостного возбуждения не осталось и следа, она словно свалилась в черную пропасть и стала потихоньку отстраняться от него.
– Ох, не смотрите вы так! Это не потому, что я не хочу… впрочем, все это бесполезно.
Он выпустил из рук трость и, взяв в ладони ее лицо, посмотрел в глаза, а потом прикоснулся губами к ее губам – и весь мир словно перевернулся.
Мирабель целовали и раньше – бывало, что целовали страстно. И она отвечала тоже страстно, потому что любила. Но сейчас все было по-другому. Она не знала, страсть это или любовь, понимала лишь, что это приятно и что у нее подкашиваются ноги.
Он обнял ее, привлек к себе ближе и снова поцеловал. Ее бросило в дрожь, и она прижалась к нему всем телом. Желать и быть желанной – вот чего она лишала себя все эти долгие годы.
Неожиданно он подхватил ее на руки, уложил на письменный стол и принялся покрывать ее поцелуями. Она инстинктивно раздвинула ноги, чтобы он мог подойти ближе, и обвила его шею руками. Застонав, он оторвался от ее губ и, запустив пальцы в волосы, взглянул ей в лицо. Глаза у него потемнели, дыхание стало прерывистым.
– Сейчас самое время приказать мне остановиться, – прошептал Алистер.
– Да. Спасибо. Я не знала когда… – «Не знала. И знать не желаю».
– Я так и думал. – Он печально улыбнулся, отпустил ее и отступил на шаг. – Вам повезло, что именно сейчас я стараюсь исправить свои привычки. Должен признаться, мне это дается с трудом.
«Не самое подходящее время для исправления привычек», – подумала Мирабель. Он откашлялся:
– Вы сильно рисковали, когда понадеялись, что я смогу вовремя остановиться. Еще немного, и я расстегнул бы все ваши пуговки, развязал все ленточки и уже не думал бы о последствиях.
Еще немного. Когда смысл его слов дошел до ее сознания, она подумала: «Интересно, как бы все это было?»
– Зачем держать компаньонку, если она отсутствует в нужный момент? – спросил он раздраженно. – Если бы эта леди выполняла свои обязанности, ничего подобного не произошло бы.
– Не думайте, что мне так уж необходима компаньонка, словно я какая-нибудь распутная дама, – возмутилась Мирабель.
– А я и не думаю.
Она соскользнула со стола.
– Извините, если моя неопытность вас раздражает. Я была бы более умелой, если бы практиковалась, но мои возможности весьма ограниченны. – Она вздохнула. – Фактически их вообще не существует.
– Дело в том, что вы не знаете, как защитить свою добродетель. Кто-то должен был научить вас этому много лет назад.
– Меня учили, но это было так давно, что я все забыла. К тому же не вижу больше смысла защищать свою добродетель.
– Не видите смысла? – переспросил Алистер.
– Это совсем не важно, – бросила она. – А в сложившейся ситуации вообще противоестественно.
– Не надо докапываться до смысла. – Он взлохматил пальцами волосы. – Это нравственный принцип. Часть высшего порядка вещей. Дело чести.
– Мужчины придают такое значение чести! Вот и заботились бы о ней. Вам следовало бы бороться со мной, как вы сражались с французами. Вы не должны были перекладывать всю ответственность на мои плечи. Ведь у меня не было стольких любовных интрижек, как у вас, чтобы набраться опыта. Несправедливо надеяться, что неопытная женщина сможет устоять перед привлекательным мужчиной, поднаторевшим в подобного рода делах.
– Да, несправедливо, – процедил он сквозь зубы, – но так уж повелось. Просто не верится, что я вынужден объяснять прописные истины женщине тридцати одного года от роду. Мужчины – животные, мисс Олдридж. Весьма неразумно полагаться на нас в подобных вопросах. И вот вам пример. Я твердо решил не замечать ваших прелестей.
– Моих пре…
– Я приехал по очень важному делу, – делу всей моей жизни, – но стоит мне встретиться с вами, как я забываю о цели своего приезда. Так продолжаться не может. Я не вправе увлечься вами, как бы мне того ни хотелось.
– Как бы вам того ни…
– Когда вы рядом, я забываю обо всем на свете. Вы не поверите, но я пустился на всякие хитрости, чтобы подстеречь вас сегодня. И видите, к чему это привело? Если я здесь останусь, то превращусь в дрожащего от возбуждения идиота – и ваша репутация будет загублена.
Если он останется? Любовное томление мигом исчезло. Мирабель сразу пришла в себя и заявила:
– И думать не смейте о том, чтобы уехать! Доктор Вудфри вам не разрешит.
Заметив валявшуюся на полу трость, она добавила:
– Вашей лодыжке пока нельзя давать большую нагрузку.
Конечно, ему не следовало поднимать на руки женщину, которая весит значительно больше воздуха. Если его состояние ухудшится, виновата будет только она.
Он подобрал с пола трость.
– Прошу вас, не добавляйте меня к списку ваших обязанностей: их у вас и так хватает, – думаю, что смогу сам о себе позаботиться. – Хромая, он подошел к письменному столу и собрал пригоршню шпилек. – Позвольте мне сделать хоть что-нибудь полезное. Слуги будут меньше шептаться, если вы не выскочите из этой комнаты с растрепанными волосами.
Сознавая, что должен уехать, пока ограниченный запас силы воли не иссяк окончательно, Алистер торопливо соорудил ей некое подобие прически и, не обращая внимания на ее протесты, поспешил в свою комнату, где приказал Кру уложить вещи.
Верный камердинер не возражал: лишь кашлянул и придал физиономии скорбное выражение, словно хотел сказать: «Вы совершаете роковую ошибку».
Минуту спустя в комнату вошел капитан Хьюз и с ходу заявил, что мистер Карсингтон может жить у него в доме.