– Вчера Мирабель получила письмо из Лондона от своей тетушки, в котором содержался подробный отчет о любовных похождениях мистера Карсингтона, – сообщила миссис Энтуисл. – Она прочла мне его. Судя по этой информации, он не способен страдать от любви. В его стиле скорее драматические сцены, пламенные речи и мятежи. А для всего этого требуются физические усилия, несовместимые с томлением и страданиями.
– Мятежи? – удивился капитан. – Из-за женщин?
Легкомысленная шляпка миссис Энтуисл кивнула.
– Ну что ж, это похоже на правду: он человек действия, как я и предполагал.
– К сожалению, вы далеко не так проницательны, как может показаться со стороны, – заметила миссис Энтуисл. – Мистер Олдридж, например, убежден, что только вы понимаете, что происходит с мистером Карсингтоном.
– Я? – удивился капитан.
Шляпка опять кивнула:
– Что-то связанное с египтянами, маком и…
Она на мгновение задумалась, закусив губки, и капитан Хьюз совсем потерял терпение:
– Египтяне? Маки? Какого чер… Как прикажете понимать все это?
– Мистера Олдриджа удивило, что доктор Вудфри не прописал успокоительное. Если я правильно поняла, он не верит, что проблема в сотрясении мозга, не сомневается, что вы знаете, что у него за недуг, и не раз говорил об этом.
– Я знаю лишь, что мистер Карсингтон плохо спит, но не признается в этом. Мне казалось, что причина его беспокойства – этот канал и возможное противодействие мистера…
Хьюз умолк на полуслове. В памяти мелькнуло какое-то воспоминание. Оно было подобно белому парусу на горизонте, который находится на таком большом расстоянии, что идентифицировать его пока невозможно. Он ждал, но парусник так и не приблизился.
– Делать нечего, – сказал он наконец. – Придется поговорить с мистером Олдриджем. Знаю: это непросто, – но готов рискнуть ради доброго дела.
Тем временем Мирабель тоже выслушивала мнения о мистере Карсингтоне, но только от простых женщин, которых беспокоило лишь одно: как прокормить свои семьи.
Такие собрания начала проводить еще ее мать. Женщины собирались раз в месяц и обсуждали назревшие проблемы, высказывали свои претензии в присутствии хозяйки Олдридж-холла.
На одном из таких собраний одиннадцать лет назад ей впервые открыли глаза на махинации Калеба Финча.
Темой сегодняшнего обсуждения был мистер Карсингтон.
Все знали, зачем третий сын лорда Харгейта прибыл в эту часть Дербишира. Это известие обрадовало нетитулованных мелкопоместных дворян, в чьих семьях имелись замужние дочери.
Мельник Джейкоб Ридлер, как и остальные мельники из районов, где предполагалось прокладывать канал, категорически возражал, по словам его жены, против строительства. Возражали даже те, кому строительство канала сулило выгоды: обжигальщики извести с севера, которым нужен был уголь для печей для обжига кирпича, поставщики различных минералов, которым приходилось перевозить тяжелые грузы, а также фермеры, заинтересованные в расширении рынка сбыта своей продукции и навоза.
– Большое беспокойство вызывает вода, мисс, – сказала Мэри Энн Ингсоул, жена фермера, пока все они готовили одежду для одной нуждающейся семьи. – Если из-за канала высохнет вода у Джейкоба Ридлера, мельница не сможет работать. Где тогда молоть зерно?
– Мой Том говорил, что всю нашу баранину, говядину и зерно они отправят на баржах в Лондон, а нам придется довольствоваться одной картошкой, – мрачно произнесла другая женщина.
– Джейкоб еще сказал, что им придется построить водохранилище, – сообщила миссис Ридлер. – Но где, мисс? Где найдется достаточно большой участок земли, на котором не было бы фермы, каменоломни или пастбища для скота?
– И водохранилища они строят не так, как обычно, – добавила одна из женщин. – Взрывают. При этом гибнут люди.
Мирабель выслушала всех и сказала:
– Я возражаю, и говорю об этом открыто, но я всего лишь женщина, а последнее слово за мужчинами.
Она объяснила, что мистер Карсингтон непременно проведет общее собрание, чтобы создать комитет по проблеме канала и составить проект петиции в парламент. Это даст хорошую возможность высказаться всем противникам строительства канала.
– Не будут они высказываться, – заявила Мэри Энн Ингсоул. – Даже Хайрам, который всегда говорит, что думает, не пойдет против сына лорда Харгейта.
– Как и все они, – сказала одна из женщин. – Они могут дома ворчать и судачить между собой, но скорее дадут пригвоздить себя к позорному столбу, чем выступят против него прилюдно.
– Джейкоб говорит, что почувствовал бы себя предателем. Всем известно, как пострадал мистер Карсингтон, а ведь он рисковал жизнью ради простых солдат.
– Кроме того, лорд Харгейт и его старший сын сделали много хорошего для этих мест.
– Если б это кто другой, наши мужчины развязали бы языки, уж будьте уверены, мисс.
Мирабель поняла, что местные мелкие земельные собственники предпочтут избежать конфликта с членом семьи лорда Харгейта, удовольствовавшись материальными выгодами, которые получат от строительства канала, хоть и представить себе не могла, что преуспевающие торговцы и фермеры поведут себя как средневековые вассалы.
Но если никто не пожелает высказаться, ей не удастся сколотить надежную оппозицию и ее встречное ходатайство в парламент будет немедленно отклонено.
После собрания она в отвратительном настроении уселась в двуколку.
Проекты строительства канала заваливались и раньше, и она знала, как это делается. У нее достаточно средств, чтобы загрузить парламентский комитет до скончания века работой с адвокатами, свидетелями и петициями, но она не могла сделать это в одиночку: женщины и не имели права голоса. Парламент просто проигнорирует ее возражения. Они, разумеется, не поверят, что она говорит от имени местных жителей, если никто из них не выступит против строительства канала.
Сама виновата, сказала себе Мирабель. Надо было лучше все организовать. Если бы уделяла меньше внимания мужскому обаянию мистера Карсингтона, а больше – каналу, думала о деле, вместо того чтобы искать предлог броситься в его объятия, то могла бы существенно ослабить его позиции.
Тем временем он без малейших усилий продвигался к своей цели семимильными шагами. Все, начиная с сэра Роджера, сложили оружие перед прославленным героем Ватерлоо. Но как она могла их винить, если сама капитулировала перед ним. Хоть по-прежнему и противилась строительству канала, она забыла о здравом смысле, нравственных устоях и женской гордости.
Повторялась история с Пойнтоном. Почему она разнообразия ради не могла влюбиться в мужчину, чьи планы и амбиции не оказывались бы в непримиримом противоречии с ее планами и амбициями?
Она вздохнула, пытаясь успокоиться.
День клонился к вечеру. Было прохладно. По небу плыли серые облака. Домой она поехала по одной из тех деревенских дорог, которые так не нравились мистеру Карсингтону. Весной трава по обе стороны дороги будет пестреть полевыми цветами, кроны деревьев образуют над дорогой изящную зеленую арку, а сейчас лужайки представляли собой этюд в грязно-зеленых и скучно-коричневых тонах. Некоторым он казался безжизненным и унылым, но только не ей.
Она слышала, как под порывами ветра вечнозеленые кустарники словно перешептывались между собой, видела, как ветер подхватывает пригоршни опавших осенних листьев и рассыпает по дороге.
Мерное цоканье копыт лошади, шелест ветра, жизнерадостное чириканье птиц, трескотня белок – все эти простые сельские звуки постепенно успокоили ее. Надо просто набраться смелости, и выход найдется.
Главное – верить в себя, а уж способ убедить мистера Карсингтона непременно отыщется.
В доме тетушки Клотильды собирались только избранные, поскольку ее супруг, лорд Шерфилд, был активным политическим деятелем. С политиками ей приходилось общаться ежедневно, но даже она признавала, что мистер Карсингтон весьма необычен. Для мужчины, писала леди Шерфилд, он поразительно интеллигентен и по-рыцарски благороден. Даже его любовные интрижки только подтверждают его благородство. Он был чрезвычайно лоялен даже по отношению к проституткам и воровкам, галантен и честен.
И тут у Мирабель затеплилась надежда.
Разве он не говорил, что хотел бы понять смысл возражений против строительства канала и устранить их? Интересно, какова будет его реакция, если она расскажет, о чем говорили сегодня женщины? Если узнает, что из уважения к нему самому и его героизму, а также к его семье за их добрые дела люди не высказывают своих возражений?
Если бы ей удалось его убедить, как велико и несправедливо его преимущество, то он, возможно, уехал бы в Лондон, а сюда прислали бы кого-нибудь другого. Будь на его месте сам лорд Гордмор, у простых людей появилось бы больше шансов. Уважение к его титулу не остановит их, и они выскажут свои претензии.
Мистеру Карсингтону не чуждо такое понятие, как честь, и он согласится покинуть Дербишир.
А что будет, когда он уедет?
Она не должна сейчас думать об этом.
К счастью, ехать ей было недалеко, так что ее решимость не успела растаять от воспоминаний о мальчишеских улыбках, трогательных каламбурах и страстных поцелуях.
Когда она подъехала к дому капитана Хьюза, к двуколке подошел его дворецкий и, рассыпаясь в извинениях, сказал, что они не принимают посетителей. Сам хозяин уехал, строго приказав не беспокоить мистера Карсингтона ни при каких обстоятельствах.
– Но это абсурд, Нанкарроу! – возмутилась Мирабель. – Ты ведь знаешь, что мистер Карсингтон совсем недавно жил в Олдридж-холле. Доктор Вудфри не мог запретить мои посещения.
– Извините, мисс: приказ есть приказ. И я не могу его нарушить.
Нанкарроу, бывший боцман, был фанатично предан своему капитану.
– Тогда, может, дашь мне перо, чернила и бумагу – я напишу мистеру Карсингтону записку?
– Никаких записок, мисс! – твердо стоял на своем дворецкий. – Это слишком большая нагрузка для мозга джентльмена.
– Всего несколько строчек, – попыталась уговорить его Мирабель, но поняла, что он не сделает исключения даже для нее. И если она будет настаивать, то взбудоражит нервы себе и заставит страдать дворецкого.