Впереди у нее сколько угодно времени, чтобы вдоволь наплакаться, ведь Алистер Карсингтон скоро уедет, и они никогда больше не увидятся. Не надо стремиться сделать разрыв менее болезненным – это лишь усугубляет страдания. Нет, лучше уж порвать отношения вот так, сразу. Правда, сразу все-таки не получилось: мистер Карсингтон успел признаться ей в своих чувствах, и она проявила слабость. Со временем, конечно, оба они исцелятся, она знала. А сейчас на карту поставлено нечто более важное, чем ее сердце.
У нее нет выбора: она должна отделаться от мистера Карсингтона…
Алистеру потребовалась примерно минута, чтобы оправиться от удара и последовать за Мирабель, но именно на эту минуту он опоздал и потерял ее из виду, хотя шел так быстро, как позволяла нога. Лишь когда вышел на главную улицу возле гостиницы, он увидел ее – вернее, увидел ее спину, удалявшуюся на двуколке с низкорослым грумом, устроившимся на запятках.
Он поспешил в гостиницу с намерением приказать подать лошадь, и едва не столкнулся нос к носу со слугой.
– А-а, вот и вы, сэр! К вам…
– Мне нужна лошадь! – прервал его Алистер. – И поспешите, умоляю, поторопитесь.
– Да, сэр, но…
– Лошадь под седлом! – оборвал его Алистер.
Слуга выскочил во двор.
– Куда ты так спешишь, Карс, позволь поинтересоваться? – услышал знакомый голос Алистер.
В дверях, что вели в частные апартаменты, стоял лорд Гордмор. Плащ его был забрызган грязью, а сапоги выглядели так, словно побывали в болоте и были изжеваны крокодилом.
Алистер быстро взял себя в руки, поскольку уже начал привыкать к потрясениям, и заметил:
– Ну и видок у тебя! Я бы с радостью выслушал, что привело тебя сюда, но очень спешу. Почему бы тебе не принять ванну и чем-нибудь не заняться? А поговорить мы успеем, когда я вернусь.
– Э-э нет, приятель. Думаю, поговорить нам надо прямо сейчас.
– У меня неотложное дело! – возразил Алистер.
– Карс, я проехал сто пятьдесят миль в почтовом дилижансе, – возмущенно сообщил друг. – Пьяный идиот, который правил четверкой лошадей, вечером в субботу перевернул нас в канаву в чистом поле. Большую часть следующего дня мы потратили на то, чтобы отыскать кого-нибудь, кто согласился бы, нарушив священный день отдохновения, починить нашу повозку. Я не спал ни минуты с тех пор, как пришла экспресс-почта от Олдриджа – кстати, письмо, судя по всему, было написано его дочерью, – меня разбудили в субботу ни свет ни заря.
Услышав последнюю фразу, Алистер остановился как вкопанный.
Письма, о которых упоминала мисс Олдридж, были отправлены экспресс-почтой более недели назад.
– Экспресс-почтой? Из Олдридж-холла? В прошлую субботу? Всего три дня назад?
– Совершенно верно, – кивнул Гордмор. – Я рад, что травма не лишила тебя способности производить простейшие арифметические действия.
– Травма… – Алистеру не потребовалось много времени, чтобы сложить два и два. – Понизив тон на целую октаву, он спросил: – Какие еще интересные подробности любезно сообщила тебе мисс Олдридж?
Мужчины удалились в номер Алистера, и Гордмор передал ему послание, полученное из Олдридж-холла.
Пока его светлость поглощал завтрак, Алистер читал письмо.
Хоть оно и было подписано мистером Олдриджем, писала его, судя по изобилующему завитками почерку, мисс Олдридж. Стиль свидетельствовал о том, что автор обладает живым воображением и так же легкомыслен и непослушен, как и его волосы.
В то же время мисс Олдридж никогда не лукавила: ее искренность не вызывала сомнений, и, обладая острым умом, не витала в облаках.
Диагноз доктора Вудфри «нервное переутомление» она истолковала как «нервный срыв», шишку на голове – как травму мозга. Описывая ввалившиеся глаза мистера Карсингтона, она намекала, что состояние его ухудшилось, и сравнивала его бессонницу с лунатизмом леди Макбет и беспокойством Гамлета, намекая тем самым, что Алистеру грозит безумие. Ей тоже показалось, что доктор Вудфри невежественный деревенский шарлатан, и она считала, что мистера Карсингтона должен осмотреть в Лондоне «практикующий врач, психиатр».
Мирабель скромно призналась, что может ошибаться, но внешние признаки налицо, поэтому сочувствует лорду Гордмору, который вынужден был доверить свой бизнес человеку, у которого с головой не все в порядке.
Еще долго после того, как дважды прочел послание – сначала с яростным возмущением, а потом со сдержанным восхищением, – Алистер сидел, уставившись на испещренную завитками страницу. Будь он один, обвел бы эти завитки пальцем, но сейчас в достаточной степени владел собой. Гордмор не потребовал вернуть письмо, поэтому он аккуратно его сложил и засунул в потайной карман жилета – поближе к сердцу.
– Не сомневаюсь, что Олдридж – или его дочь – преувеличивают опасность, – сказал герцог. – И все же тебе надо показаться компетентному лондонскому врачу. Падение в горную реку не улучшило твое состояние, а ведь для нас с тобой не секрет, что твой мозг основательно пострадал еще после Ватерлоо.
– У меня тогда был жар, – возразил Алистер, – и я бредил.
– Но когда жар прошел, ты не мог вспомнить, что происходило на поле боя и каким образом ты был ранен. И если бы я не привел к тебе тех парней, которые рассказали о твоих подвигах, ты не поверил бы мне.
– Но ты об этом знал.
– Конечно, знал, – согласился Гордмор. – Я знал тебя с детства и понимал: что-то не так. Ты не подумал, что недавний ушиб головы усугубил твое состояние?
– У меня была амнезия, – сказал Алистер, и друг с сомнением взглянул на него. – А после того, как я ударился головой, память вернулась.
– Но ты плохо выглядишь, Карс: не лучше, чем когда мы с Зорой унесли тебя из палатки хирурга.
– Это все из-за бессонницы.
– Понятно. Амнезия и бессонница. Что-нибудь еще?
– Я не сошел с ума, – заявил Алистер.
– Я этого не говорил, и тем не менее…
– Мысль, что я психически не здоров, тебе внушила мисс Олдридж, – теряя терпение, заметил Алистер. – Она манипулирует тобой: неужели не понимаешь? – чтобы избавиться от меня.
Брови Гордмора поползли вверх.
– Вот как? Это что-то новенькое. Гораздо чаще женщин приходится буквально с кожей отрывать от тебя. Даже Джудит Гилфорд сменила бы гнев на милость, если бы ты поползал перед ней на коленях.
– Я гнусно использовал ее, – пробормотал Алистер. – Стыдно вспоминать.
– Карс, мы с тобой оба знаем, что она была невыносима.
– Это не повод для того, чтобы изменить ей, да еще в открытую, – возразил Алистер. – Неудивительно, что мисс Олдридж не доверила бы мне представлять ее интересы.
Лорд Гордмор поставил на стол кружку:
– Прошу прощения, я не ослышался? Ты сказал: ее интересы?
– Общие интересы, – уточнил Алистер. – Она выступает и от имени других обитателей Лонгледж-Хилла, поскольку они с чрезмерным благоговением относятся к моему отцу и моим так называемым героическим подвигам и не решаются высказывать свои возражения.
Ошеломленный, его светлость долго молчал, потом заключил:
– Иными словами, только мисс Олдридж возражает против строительства каната. Нашим единственным противником является женщина. Но она не имеет права голосовать, не контролирует ни единого места в палате общин.
– Возражает не она одна, – заметил Алистер, – но только она осмелилась сказать об этом вслух.
– Дружище, в наши обязанности не входит выслушивать мнения, – заявил Гордмор. – Наша задача – проложить канал. Поскольку наш единственный противник – женщина, на это можно просто не обращать внимания. Надо ковать железо, пока горячо.
– Мы не готовы, – возразил Алистер. – Я на две недели был выведен из строя. Этот старый индюк Вудфри запретил общаться с кем бы то ни было, так что ни с кем из землевладельцев я еще не обсуждал вопрос о строительстве канала.
– Тебе и не нужно ничего обсуждать.
– Горди, эти люди нам не враги. Мы должны договориться с ними, а не лезть на рожон.
Лорд Гордмор поднялся:
– Ты мой самый близкий друг, Карс, но я не могу допустить, чтобы из-за твоей совести, или травмы головы, или чего-то другого мы упустили такую великолепную возможность. Слишком многое поставлено на карту. И если бы ты мог собраться с мыслями, то понял бы это. Я не могу ждать, пока к тебе вернется самообладание, как бы ни хотел этого, а прямо пойду в редакцию газеты, чтобы поместить объявление о заседании комитета по вопросу строительства канала.
– Сейчас? – удивился Алистер. – На какой день?
– На следующую среду. В местной «Дерби меркьюри» объявление появится в эту среду. Хочу предупредить всех заблаговременно, чтобы не было претензий и жалоб, хотя всему Дербиширу уже известны наши планы.
Глава 15
Мать Мирабель была похоронена не на погосте в Лонгледже, а в семейном склепе.
Построенное в начале прошлого столетия, это округлое сооружение в греческом стиле стояло на склоне холма, на некотором расстоянии от дома, за мостом, перекинутым через искусственный ручей, появившийся примерно в то же время.
Прошло два часа с тех пор, как Мирабель покинула Матлок-Бат, чтобы навестить место захоронения матери. Окружающая красота умиротворяла ее душу, пусть даже в тот момент жизнь казалась ей беспросветной.
– Ох, мама, что, скажи на милость, мне делать?
Ответом ей была тишина. Не было на свете ни одной живой души, которой она могла бы открыть свое сердце, вот она и пришла сюда.
Мирабель не спеша продвигалась от одной колонны к другой и рассказывала матери, а также другим похороненным здесь предкам, обо всем, что произошло за последние несколько дней.
Сильный мартовский ветер заглушал ее голос, а также цоканье лошадиных копыт по мосту. Ей послышалось было негромкое ржание, но ветер сразу же унес звук и она решила, что это опять чем-то недовольна Софи. Сегодня кобыла вдруг ни с того ни с сего уперлась, и Мирабель с трудом удалось заставить ее пройти по нему. Оказавшись на другом берегу, она не пожелала везти хозяйку вверх по склону к склепу, и Мирабель, привязав кобылу возле моста, отправилась дальше пешком. У Софи время от времени возникали подобные причуды.