Для его слушателей он, должно быть, олицетворял непобедимый британский флот и великую нацию, которой служит.
Неудивительно, что в зале сразу же наступила тишина. Все слушали затаив дыхание.
Лучшего представителя мисс Олдридж не могла бы выбрать.
Когда капитан Хьюз сравнил преимущества от строительства канала с ущербом, который оно причинит, сославшись на озабоченность некоторых уважаемых торговцев и попутно отметив их труд и жертвы в период недавних войн с французами, по залу прокатился одобрительный гул. Вопросы, связанные с водой, вызывают самую большую озабоченность, продолжал читать капитан. Он искренне надеется, что джентльмены приняли во внимание сухость известняковых холмов Дербишира. Точно ли они подсчитали объем требуемого водохранилища и стоимость строительства такого гигантского сооружения? Подсчитали ли джентльмены то, это и еще вот это? Включили ли джентльмены то-то и то-то в свои расчеты?
К счастью, эта часть письма, которая, словно прожектором, высвечивала все недостатки и неточности плана, была краткой, хотя вызывала тревогу.
Потом капитан, обращаясь к людям поименно, стал задавать конкретные вопросы:
– Разве не правда, мистер Радлер, что… Верно ли, Хайрам Ингсоул, что…
Это людям нравилось, они вставали один за другим и сначала неохотно, а потом все смелее, признавались, что и у них имеются оговорки. Их возражения, четко сформулированные, становились все более яростными. Те, кто их поддерживал, а также жены, дочери, сестры и матери, сидевшие на галерее позади леди в первом ряду, аплодировали им и подбадривали криками.
Когда закончили высказывать свои претензии торговцы и фермеры, выступил с кое-какими возражениями викарий мистер Даннет, а после него поделились своими критическими замечаниями еще несколько джентльменов.
К тому времени как все закончили высказываться, толпа, которая поначалу была такой покорной и готовой идти на уступки, стала шумной и агрессивной. Люди неодобрительно шикали, выслушивая ответы Гордмора, а инженеру и вовсе не дали говорить. Напрасно сэр Роджер стучал председательским молотком. Политики вдруг вспомнили, что у них множество дел, и покинул собрание.
Алистер взглянул на мисс Олдридж. На ее лице было выражение святой невинности, как будто она не имела ни малейшего отношения к столпотворению, происходившему внизу, и как будто все это, в том числе и он, ее совершенно не интересовало.
Она тем самым бросала ему перчатку, а он был слишком Карсингтоном, чтобы отступать, и согласился, пусть и неохотно, представить план – не более того.
– Ты слишком щепетилен и добросердечен, – сказал ему Гордмор. – В политике ничего не делается без влиятельных связей и денег. Поскольку в деньгах мы не купаемся, нам нужно извлечь максимальную пользу из влияния.
А это означало, как узнал накануне вечером Алистер, что ему предстояло играть роль свадебного генерала: одетым как на парад, быть по-рыцарски галантным и держать язык за зубами, предоставив вести переговоры Гордмору.
Он бы так и сидел, сложив руки и прикусив язык, если бы на губах Мирабель Олдридж не появилась вызывающая улыбка, и это после всего, что он ради нее сделал.
Она предупредила его, что будет бороться с ним всеми видами оружия, имеющимися в ее распоряжении, заметив при этом, что не слишком щепетильна в выборе средств.
Возможно, она надеялась, что из рыцарских побуждений он откажется отвечать ударом на удар? Думала, что привлекательная внешность – единственное оружие в его арсенале? Что внушить благоговение своей известностью и влиятельностью семьи, соблазнив при этом женщину, которая этого благоговения не испытывала, является единственной стратегией, на которую он способен?
Он не мог с уверенностью сказать, что она думает. Впрочем, это не имело значения. Его возмутил ее взгляд. Он не мог больше молчать. Честь, гордость, преданность и долг – все требовало, чтобы он боролся, и боролся до победного конца.
Он встал, превозмогая боль в ноге, и обратился к собравшимся в зале:
– Джентльмены! – Его низкий рокочущий голос достиг самых отдаленных уголков, и шум несколько поутих. – Джентльмены и леди! Я почту за честь рассмотреть один за другим все волнующие вас вопросы. Начнем с самого важного, о воде и водохранилищах.
В это же время мистер Олдридж со своим бывшим управляющим шел совсем не в том направлении, куда следовало, – скорее к Лонгледж-Хиллу, чем к Матлок-Бату, – и встретились по чистой, но тщательно спланированной случайности.
Калеб непринужденной походкой направлялся в сторону Матлок-Бата, когда повстречал мистера Олдриджа, который бодро шел, чтобы по просьбе дочери исполнить свой долг.
Встретив Калеба Финча, он был приятно удивлен. Когда управляющий был уволен, мистер Олдридж пребывал в глубочайшей меланхолии, из которой совсем недавно стал выбираться. Дочь не тревожила его неприятными подробностями: просто сообщила, что Финч решил от них уйти, поэтому поздоровался он с бывшим управляющим любезно, спросил о его здоровье, о семье, о работе.
Калеб весьма туманно ответил на вопрос о работе, зато подробно рассказал о недавнем открытии. Именно этот вопрос они и обсуждали, шествуя в направлении, противоположном тому месту, где проходило собрание, посвященное важному вопросу о строительстве канала.
– Вы уверены, что они имеют такую форму? – уточнил мистер Олдридж. – Вроде маленьких сигар?
– Крошечных, – кивнул Калеб. – Меньше муравья. Коричневых. Сначала я подумал, что это просто грязь, но что-то заставило меня разглядеть их внимательнее. Я был уверен, что уже видел такие. Когда еще работал в Йоркшире, мне пришлось отрядить людей, чтобы счистить их со стены, потому что хозяйке это не нравилось, но мне было жаль их счищать, поскольку они могли представлять интерес.
– Да уж, действительно, – согласился Олдридж. – Никогда не слышал о таком мхе. И вы говорите, что встретили его снова, не так ли?
– На холме, сэр, – заявил Калеб, жестом указав на гребень горы. – Всего в каких-нибудь пяти милях отсюда.
Для мистера Олдриджа, который нередко проходил за день до двадцати миль, осилить каких-то пять вверх по Лонгледж-Хиллу было сущим пустяком. Он вернется за несколько часов до ужина.
Прошло немало времени, прежде чем он вспомнил, что в тот день ему следовало успеть не только к ужину, но было уже поздно.
Собрание закончилось вскоре после полудня. Большинство проголосовало за канал, был создан комитет, который быстро набросал проект петиции в парламент, после чего зал опустел. Остались только лорд Гордмор и его партнер. Его светлость был так потрясен последними событиями, что даже не пытался напустить на себя обычный небрежно-равнодушный вид.
– Мы были буквально на волоске от гибели! Мне показалось даже, что я нахожусь на корабле, потерявшем управление во время шторма. Я пытался удержаться, но тут викарий, этот милейший, этот добрейший человек, принялся упрекать нас. «И ты, Брут?» – подумал я. И тут же упал за борт и быстро пошел ко дну. В появлении этих морских метафор был виноват, несомненно, этот похожий на пирата капитан с его блестящей формой и лихими бакенбардами.
Карсингтон промолчал, поглощенный скатыванием плана канала в трубочку самого минимального диаметра.
– Каким же я был дураком, когда предупреждал тебя, чтобы держал язык за зубами и ограничивался декоративной функцией! – продолжал лорд Гордмор, смущенно поглядывая на друга. – Мне следовало помнить, что ты становишься совершенно другим, когда у тебя появляется боевой задор. Надеюсь, ты простишь меня.
Карсингтон резко обернулся.
– Хочешь сказать, что я стал трусом?
Что, черт возьми, с ним происходит? Они сегодня одержали большую победу, хотя шансов практически не было. Неужели он расстроился из-за этой ужасной особы?
– Что за вздор! И прошу тебя, не расстраивайся из-за мисс Олдридж. Только не сегодня. Ты ее в конце концов переубедишь. А сейчас ты одержал великую победу, буквально вырвав ее из рук противника. Я испытываю огромное облегчение. Ведь то письмо… то блестяще сформулированное, жестокое письмо… Насколько я помню, это было делом ее рук?
– Она тебя предупреждала, Горди.
– Предупреждала. Как и моя сестра. Она сказала, что эта леди опасна. Кто бы мог подумать, что Генриетта ошибается?
– Мне не нравится, что все получилось так легко и просто.
– Ты это серьезно? Она чуть не уничтожила нас. Если бы ты не вмешался…
Гордмор не договорил, потому что не мог даже думать об этом без дрожи. Тогда им грозила бы полная катастрофа, все пошло бы прахом: его экономия, бережливость и планирование, все надежды, ведь Алистер отнес все, что оставалось от его пособия, в игорный дом, а выигранные деньги отдал Гордмору.
Если бы Карсингтон не встал и не изобразил с поразительным правдоподобием лорда Харгейта, когда тот воздействует на аудиторию своей неотразимостью и красноречием, эта рыженькая в неописуемой шляпке разорила бы их дотла.
Эта особа обладала дьявольской хитростью. Поскольку Алистер оказался не в состоянии обуздать ее, решить эту проблему должен был его друг.
К тому времени как двое мужчин вышли из гостиницы, на улице, где в туристический сезон всегда множество гуляющих и зевак, сейчас было безлюдно.
Вскоре к ним подошел опрятно одетый мужчина, в котором Алистер узнал одного из стороников Гордмора, и сообщил, что мисс Олдридж и мисс Энтуисл отправились в Лондон.
– В Лондон? – воскликнул Гордмор. – Так быстро?
– Дорожный экипаж с багажом уже ждал их, сэр. Как мне сообщили, леди первыми вышли из зала, меньше чем через четверть часа сели в экипаж и отправились в путь.
Алистер не стал больше слушать и направился в сторону центральной улицы. Там было довольно оживленно: экипажи и пешеходы двигались в обоих направлениях, – но он едва замечал их, устремив взгляд в том направлении, куда уехала Мирабель, и пытаясь понять, что за этим кроется.
Она нанесла им сокрушительный удар, почти уничтожила их, и все-таки… все-таки…