Небе, обудущем Небесном Царстве, где высохнут слёзы, отбежит печаль ивоздыхание.
А когда мыподнимаем глаза наши вверх, когда хотим получше узнать обэтом будущем Царстве, Тызаставляешь нас опустить глаза наземлю ипоказываешь нам зерно, ирыбу, ивиноград. «Царство Небесное,— говоришь Ты,— подобно зерну горчичному, посаженному винограднику, пойманной рыбе...» Так мыипроводим жизнь, тозадирая голову, тоопуская её,тоутешаясь мыслями оНебе, торассматривая земное, чтобы лучше понять небесное.
Отец Димитрий.
По вечерам Почаевская Лавра похожа наплывущий корабль. Тяжёлой исильной громадой она возвышается над равниной, будто плывёт. Натеррасе возле Успенского собора, словно напалубе, горят огни исмело дует освежающий ветер. Авнутри, между кельями ихрамом, вмаленьком дворике неправильной формы— тихо. Внебе мерцают звёзды. Уже давно прочитали братское правило, имонахи, как строгие чёрные птицы, удалились вкельи, чтобы водиночестве разговаривать сГосподом.
Я стою удверей инедыша слушаю отца Димитрия. Онговорит, аятаю отсчастья истараюсь навсегда запомнить его белую бороду, схимнический куколь, певучую речь иосвещённое луною лицо. Онрассказывает оголодном детстве, омонастырской жизни смалых лет, омитрополитах, которых знал ещё молодыми иеромонахами. Самый подробный рассказ был оботце, кажется, Митрофане. Димитрий был тогда мальчишкой-послушником, ибыла война. Ихмонастырь был вРумынии, аМитрофан был единственным служащим вэтой обители священником. Остальные, восновном, подростки, пели наклиросе, работали напослушаниях иобетов ещё недавали.
— Слухай, слухай,— говорит Димитрий, прикасаясь кмоей руке. Аяитак готов слушать его досамой полунощницы.
— Німці дали нам поле, і мийого обробляли. Вставали вп'ять. Читали утрені молитви, полуношницю, утреню, часи і потім служили літургію. Після дев'ятої ішли вполе.
— Аели что-нибудь?— спрашиваю.
— Яке їли, слухай! Дополя йшли годину, атоібільше. Мітрофан вдорозі Псалтірю читає, хоч він її напам'ять знав. Потім працюєм. Вобід назад ідем. Мітрофан подорозі читає канони дослужби. Приходим, служим вечірню, авже потім— їсти. Перед сном— повєчєріє зканонами, і спати. Наранок підйом, і все спочатку. Внеділю ті жслужби, тільки нароботу неходили.
— Ичто, Митрофан один служил?
— Один, день вдень, і так вісім років. Зате коли він служив, весь час плакав. Мидурні були. Співаєм накліросі, авін раптом замовчить. Чого, думаєм, мовчить? Авін потім так протяжно говорить: «Мі-і-і-ром... Господу... помо-о-олімся», — асам плаче і рясою очі витирає. Ряса, слухай, докінця служби мокра. Після війни закілька років йому щедали монаха напоміч. Так він ажзахворів через те,щослужить став поочереді.
— Так онсвятой,— вырывается уменя.
— Незнаю,— резко перебивает меня отец Димитрий.— Господь знає. Потім мирозійшлися. ЯвХрещатицькому монастирі був, потім вПочаїв перейшов, атут мизним знов зустрілися. Мітрофан напару днів сюди доБожої Матері приїхав. Атут раптово захворів і помер. Тут його йпоховали.
Схимник замолчал, аяпродолжал слушать, теперь уже его молчание.
— Титоже служи. Служи часто. Тиякговориш, коли робиш проскомідію? «Ввоспоминание Господа иБога иСпаса нашого Иисуса Христа». І апостол Павел говорить: Поминай Господа Иисуса Христа, воставшаго отмертвых поблаговестию моему. Чуєш, синок? «Поминай». Роби проскомідію, служи літургію.
Наш разговор перебила странница, невесть откуда взявшаяся здесь среди ночи.
— Батюшка, благословіть.
Схимник перекрестил еёидал поцеловать руку.
— Батюшка, можна япособоруюся? Скоро жсоборування.
— Соборуйся,— ответил старец. Потом добавил:— Тобі помирать скоро.
— Спаси Господи,— ответила женщина и,грузно покачиваясь, видимо, набольных ногах, пошла кдвери, ведущей квыходу.
Я помню туночь отчётливо, вдеталях, хотя прошло уже много лет. Уже упокоился отец Димитрий иуже встретился, наверное, сранее почившим отцом Митрофаном. Уже поют они вместе, как пели раньше, «аллилуия» перед лицом Господа. Только Митрофан уже неплачет. ИДимитрий уже неседовласый старец вмонашеской шапочке, аюный исияющий, похожий наАнгела.
О миссионерстве.
Пригласили священника в школу с детьми побеседовать. И пока по коридору в аудиторию шли, завуч священника просит: «Вы им скажите, чтоб они себя вели хорошо, не курили на переменах, на уроках sms-ками не обменивались, в туалетах на кафеле гадости не рисовали фломастером».
Пригласили священника в армию. И пока через плац с дежурным офицером в актовый зал шли, офицер священника просит: «Вы им скажите, чтоб они приказы командиров исполняли безропотно, чтоб с оружием вели себя осторожно, чтоб в село за самогонкой в самоволку не бегали, чтоб деды младших сильно не обижали».
Привели родители ребенка первый раз на исповедь. Говорят ему: «Ты ж обязательно батюшке скажи, что ты нас с папой не слушаешься». А батюшке говорят: «Уж вы его пожурите, чтоб он не был таким строптивым, чтоб ел то, что дают, не спорил с нами, слушался».
Куда бы священник ни пришёл и кого бы к нему ни привели, всем, в первую очередь, желательно, чтобы в мире умножилось послушание. Чтобы умножилась молитва и родилось богопознание – так этого нет. Главное – послушание подавай. Архимеду нужен был рычаг и точка опоры, чтобы перевернуть мир. Начальники и командиры всех сортов, кажется, видят в священниках рычаг для переворачивания мозгов подчиненных в сторону послушания. Это неправильно.
Упрекают дореволюционную Церковь в том, что она слишком была связана с монархическим режимом, что она превратилась в одну из главных его подпор. И пострадала, дескать, затем так жестоко из-за крушения режима, который подпирала и поддерживала. Может быть, это и так, но ведь сегодня от Церкви хотят того же самого – подпирать и поддерживать. В Церкви ищут не Церковь, но некоторые из ее функций, далеко, кстати, не основные. Любая власть стоит пред соблазном потребительского отношения к Церкви в своем государстве. «Помогите нам бороться с наркоманией, скажите народу, чтоб не бунтовал, помогите бедным терпеливо дожить до смерти и не смейте учить нас, как нам самим поступать».
Рабовладельцы были бесовски прозорливыми миссионерами. Они сознательно крестили рабов, чтоб дядя Том смиренно жил в соломенной хижине, сочиняя очередной «спиричуэл», и нож в руки брал только для срезания плодов при уборке урожая. Может, русская Церковь до революции и была виновата, но тогда не стоит забывать, что под угрозой оказаться в таком состоянии находятся все Церкви в любом христианском народе.
Бога надо любить не за то, что Он даст. Бога надо любить как Бога, а не как спонсора. Лучшие сыны Израиля до пришествия Христова поняли, что Тору нужно читать и изучать не «для», а ради сладости самой Торы.
Известны слова Христа из Евангелия: Милости хочу, а не жертвы (Мф., 9, 13). Эти слова процитированы из книги пророка Осии, и у них есть продолжение: Милости хочу, а не жертвы, и Боговедения более, нежели всесожжений (Ос., 6, 6). Боговедение – это знание Бога, такая память о Нём, которая стремится стать непрестанной, поучение в Его слове, исполнение заповедей. Послушание младших старшим и подчиненных – начальникам, милосердие, справедливость в судах, верность в браках – это лишь плоды боговедения. Нельзя искать плодов, не окапывая и не поливая корни. Когда умножаются грехи, тогда Господь готов в гневе судиться с жителями земли, и суд у Него с людьми потому, что нет ни истины, ни милосердия, ни Богопознания на земле (Ос., 4, 1).
Все пророки говорят о Мессии, даже если мы не всегда видим это и понимаем. И все пророки словно едиными устами и единым сердцем говорят: Итак, познаем, будем стремиться познать Господа; как утренняя заря – явление Его, и Он придет к нам как дождь, как поздний дождь, оросив землю (Ос., 6, 3). Не нужно думать, что этот горячий вопль обращён только к ветхозаветным людям. Не нужно думать, что нам, верующим во Христа, людям Нового Завета, уже нечего познавать больше и стоит успокоиться чтением Символа веры. Познавать Господа, искать Его с раннего утра до позднего вечера обязаны все, кто знает, что Бог есть. Более того, сыны Евангелия должны распаляться большей жаждой благодати, чем сыны Закона. Слова Исайи и Осии должны быть более нам близки, нежели современникам пророков.
История христианского мира – это история драматических взаимоотношений между Богом и Его новыми людьми. Господь избирал и возвышал неизвестные дотоле, сидевшие в исторической тьме народы. Господь дарил им Себя, и было им хорошо, покуда Он был их главным богатством. Когда же они хотели превратить Его благодать в свою частную собственность или начинали хвалиться Его подарками, будто своими заслугами, Он отворачивал Своё Лицо. Он также мог гневаться на людей, когда они больше внимания уделяли религиозному искусству: резьбе по камню, церковному злату, стройному пению, витийствующему богословию – и забывали о Боге как о Центре, о сердце, об Источнике. Любили лучи и забывали солнце – можно так кратко сказать. Это было не богопознание, но цветистый культурный обман, разросшийся на месте бывшего богопознания. Тогда исполнялись слова: Истреблен будет народ Мой за недостаток ведения: так как ты отверг ведение, то и Я отвергну тебя от священнодействия предо Мною (Ос., 4, 6).
Всё это было у евреев, но не у них одних. Просто на их истории эти процессы видны, как на матрице. Впоследствии они проявились многократно в истории разных народов, познавших Бога, в том числе и нашего.
Когда священника зовут в школу или армию, это уже хорошо. И не страшно, что его просят повлиять на подчиненных с целью улучшения их дисциплины. Пусть просят. А священник все равно пусть главной своей задачей считает разговор с людьми о Боге. Улучшение дисциплины будет побочным продуктом светлых знаний о Господе Иисусе Христе. И передача этих святых знаний – главная задача священника, ибо уста священника должны хранить ведение, и Закона ищут от уст его, потому что он – вестник Господа Саваофа (Мал., 2, 7).