Когда-то Сэлли была той еще оборванкой. Чтобы добраться до Бортона, ей пришлось заложить бабушкино кольцо.
Ах да, вспомнила Сэлли, кольцо до сих пор у нее – прадедушкин перстень с рубином от Марии-Антуанетты. В юности у нее не было ни гроша, и для поездок в Бортон приходилось всячески изворачиваться. Если бы не Бортон, вряд ли бы ей удалось сохранить рассудок – дома она была совершенно несчастна. Впрочем, теперь все в прошлом – все давно кончено. Мистер Перри умер, а мисс Перри еще жива. Такого потрясения он в жизни не испытывал, признался Питер Уолш. Кто бы мог подумать! Похоже, брак у них удачный, предположила Сэлли. А вон та красивая, сдержанная девушка в розовом платье – Элизабет.
(Как тополь, как река, как гиацинт, думал Вилли Титком. Эх, насколько приятнее было бы жить за городом и заниматься тем, что нравится! Элизабет слышала, как тоскливо воет ее бедный пес.) На Клариссу ничуть не похожа, заметил Питер Уолш.
– Ох уж эта Кларисса! – воскликнула Сэлли Сетон.
Сказать по правде, она многим обязана Клариссе. Они были настоящими подругами – не просто знакомыми, а подругами, и до сих пор у нее перед глазами стоит Кларисса в белом платье с охапкой цветов – до сих пор душистый табак напоминает ей о Бортоне. Питер и сам наверняка заметил: Клариссе чего-то не хватает. Чего именно? Как бы поточнее сказать… Обаяния у нее в избытке, она необычайно обаятельна. Откровенно говоря (Питер – старый добрый друг, настоящий друг – разве имеют значение годы или расстояния? Сэлли часто порывалась ему написать, правда; и все же уверена, что он понимает, ведь с возрастом близкие люди начинают понимать друг друга без слов, ведь годы идут, и сегодня она навещала в Итоне своих сыновей, у них свинка), откровенно говоря, как Кларисса могла это сделать? – выйти замуж за Ричарда Дэллоуэя? За спортсмена, которому нет дела ни до чего, кроме собак. Когда он входил в дом, от него буквально просто разило конюшней! И что в итоге? Она обвела гостиную рукой.
Мимо вальяжно прошествовал Хью Уитбред в белом жилете – упитанный, подслеповатый, не замечающий ничего, кроме себя любимого и собственной выгоды.
– На нас даже не смотрит, – проговорила Сэлли, так и не решившись окликнуть неподражаемого старину Хью. – Чем же он занимается?
Начищает королевские ботинки или считает бутылки в подвалах Виндзора, ответил Питер. Все так же остер на язык! Сэлли, откровенничать так откровенничать: что насчет того поцелуя?
Прямо в губы поцеловал, заверила она, в курительной комнате. Она в ярости помчалась к Клариссе. Хью на такое просто не способен, – заявила Кларисса, – неподражаемый Хью. Ведь у него самые красивые носки, которые ей довелось увидеть! И сегодня одет с иголочки. Дети у него есть?
– У всех присутствующих по шесть сыновей в Итоне, – заметил Питер, кроме него самого. Слава Богу, ни сыновьями, ни дочерьми, ни женой не обзавелся. Похоже, его это не очень-то расстраивает, сказала Сэлли. Выглядишь моложе нас всех, подумала она.
Питер признался, что изрядно сглупил, женившись на такой наивной дурочке, и все же они «прекрасно провели время». Сэлли задумалась: что же он имеет в виду? Сколько лет знакомы, а она совершенно ничего о нем не знает. Не сказал ли он это из гордости? Наверное, ведь в конце концов остаться без домашнего очага в его-то годы очень горько (впрочем, Питер всегда был чудаковатым, эдакий неприкаянный дух, личность, безусловно, незаурядная). Пусть приезжает к ним и гостит сколько хочет! С удовольствием, конечно, он поживет у них, и так выяснилось: все эти годы супруги Дэллоуэй не приехали к ним ни разу! Их приглашали неоднократно, но Кларисса (разумеется, это решала она) так и не сподобилась. Ведь в глубине души Кларисса – тот еще сноб, заявила Сэлли, да-да, самый натуральный сноб. Потому и избегает общения – Кларисса считает, что Сэлли вышла за простолюдина, за сына шахтера. Сэлли ужасно им гордится – каждое пенни он заработал сам, а в детстве (тут ее голос дрогнул) он таскал тяжелые мешки.
(Про сына шахтера Сэлли может рассказывать часами, понял Питер Уолш, как и про неравный брак, про пятерых сыновей… Что там еще? Ах да, растения – гортензии, сирень, очень-очень редкий сорт гибискусной лилии, которая севернее Суэцкого канала не встречается, а у нее, всего с одним садовником и в пригороде Манчестера – целые клумбы, буквально клумбы этих лилий! Вот чего удалось избежать Клариссе, подумал он, поскольку материнство ее особо не увлекло.)
Сноб ли она? Да, причем во многих отношениях. Кстати, где она пропадает? Время уже позднее.
– Едва я услышала, что Кларисса дает прием, как поняла: я не могу не прийти, не увидеть ее снова! К тому же остановилась неподалеку, на Виктория-стрит. Вот и решила заявиться без приглашения. А это еще кто? – прошептала Сэлли. – Знаешь ее?
Миссис Гилбери озиралась в поисках двери. Ох, как поздно, бормотала она, и чем темнее становится, тем больше встречаешь старых друзей по укромным уголкам, и виды восхитительные открываются. Знаете, что вокруг зачарованный сад? Огоньки фей, деревья, чудесные сверкающие озера и небо. Всего лишь несколько светильников, объяснила Кларисса Дэллоуэй, в саду за домом. Волшебница! Настоящий парк… Она не знает, как их зовут, впрочем, друзей видно сразу – друзья без имен, песни без слов всегда самые лучшие. Здесь столько дверей, столько комнат, что заблудиться недолго.
– Старая миссис Гилбери, – пояснил Питер, а это еще кто? Что за леди весь вечер простояла у шторы, ни с кем не разговаривая? Лицо ему знакомо по Бортону. Кажется, постоянно кроила белье на большом столе у окна. Ее звали Дэвидсон?
– Нет, Элли Хендерсон, – вспомнила Сэлли. Кларисса обращалась с ней просто ужасно! Они кузины, однако Элли очень бедна. Кларисса и правда бывает очень сурова к людям.
Пожалуй, согласился Питер. И все же, порывисто добавила Сэлли в своей экспансивной манере, которую он прежде так любил, теперь же побаивался ее восторженности, как щедра Кларисса к друзьям – что за редкое качество, дружба для нее превыше всех благ – перед сном или в канун Рождества она всегда благодарила Бога в первую очередь за дружбу. Они были юными, в том-то все и дело. Кларисса была чистой сердцем, в том-то все и дело. Питер считает ее сентиментальной, ну и что же! К Сэлли наконец пришло понимание: говорить стоит лишь то, что чувствуешь. Умничать ни к чему. Говори лишь то, что чувствуешь.
– Я не знаю, что чувствую, – сказал Питер Уолш.
Бедный Питер, вздохнула Сэлли. Почему Кларисса к ним не подошла и не поговорила? Именно этого он и ждет весь вечер, думает только о Клариссе и поигрывает ножиком.
Питеру жизнь вовсе не казалась простой, как и его отношения с Клариссой. Испортил себе жизнь, заметил он. (Когда-то они с Сэлли Сетон были так близки, что секреты между ними – абсурд.) Серьезная любовь приходит лишь раз. Что тут скажешь? Лучше так, чем никак (но Питер сочтет ее сентиментальной – раньше бы спуску точно не дал). Пусть непременно приезжает к ним в Манчестер! Она совершенно права, признал он, совершенно права. Как только закончит с делами в Лондоне, непременно отправится к ним погостить.
Кларисса любила его больше, чем Ричарда. Сэлли это знала наверняка.
– Нет-нет-нет! – запротестовал Питер (Сэлли не следовало так говорить – она зашла слишком далеко). Ричард – славный малый, держится молодцом, как всегда, – вон он стоит на другом конце комнаты. С кем он разговаривает, поинтересовалась Сэлли, что это за импозантный мужчина с ним рядом? Живя в глуши, она отличалась ненасытным любопытством – ей хотелось знать, кто есть кто. Но Питер понятия не имел. Неприятный тип, наверное, из кабинета министров. Из всей этой публики Ричард казался ему самым лучшим – самым бескорыстным.
– И чем он занимается? – спросила Сэлли. Наверное, общественной деятельностью. Они счастливы вместе? Сама Сэлли ужасно счастлива, а про Дэллоуэев ей не известно практически ничего, да и можно ли узнать хорошенько даже тех, с кем живешь под одной крышей? Разве все мы не узники? Она прочла дивную пьесу про человека, который царапал на стене своей камеры, и поняла, что в жизни то же самое – все мы царапаем на стенах. Падая духом из-за непонимания между людьми (какие они все-таки трудные!), она уходит в сад и обретает среди цветов умиротворение, какого не дают ни мужчины, ни женщины. Ну уж нет, капусту он не любит, напомнил Питер, люди гораздо лучше. Конечно, согласилась Сэлли, наблюдая за Элизабет, особенно молодые. Ничуть не напоминает Клариссу в юности! Что он про нее думает? Губ не разомкнет. Пока нет, согласился Питер. Похожа на лилию, заметила Сэлли, на лилию у озера. Насчет того, что мы ничего не знаем, Питер бы поспорил. Нам известно все, по крайней мере ему.
Вот пара, которая собралась уходить, прошептала Сэлли (кстати, ей тоже пора, разу уж Клариссы все нет), представительный мужчина и его ничем не примечательная жена, беседовавшие с Ричардом, – что можно знать про подобных людей?
– Что эти двое – поганые жулики, – ответил Питер, взглянув на них мельком. Сэлли рассмеялась.
Выходя, сэр Уильям остановился у картины, поискал в углу имя художника. Жена тоже присмотрелась. Сэр Уильям Брэдшоу очень интересовался живописью.
В юности, заметил Питер Уолш, слишком рьяно рвешься узнать людей. Ближе к старости, точнее, в свои пятьдесят два года (Сэлли призналась, что ей пятьдесят пять, хотя в душе она так и осталась двадцатилетней девчонкой), достигнув зрелости, ты способен наблюдать и понимать, еще не утратив силы чувств. И то верно, согласилась Сэлли. С каждым годом она чувствует все глубже и сильней. Увы, способность чувствовать растет, сказал он, но, может, это и к лучшему. В Индии у него женщина. Ему захотелось рассказать о ней Сэлли, познакомить их. Она замужем, признался Питер. У нее двое маленьких детей. Приезжайте к нам в Манчестер, воскликнула Сэлли, непременно приезжайте!
К примеру, Элизабет не чувствует и половины того, что чувствуем мы, проговорил Питер Уолш. Глядя, как девушка идет к отцу, Сэлли заметила, что они очень привязаны друг к другу. Это видно сразу.