12
И вот наконец настал день, когда «Искушение» было полностью готово, и пришло время для миссис Харрис вступить во владение ее сокровищем, закутанным во множество слоев тонкой гофрированной бумаги и уложенным в роскошную картонную коробку с вытисненной в золоте огромными буквами надписью «Диор».
По этому случаю около одиннадцати часов в салоне Дома Диор было устроено маленькое торжество (миссис Харрис улетала вечерним рейсом). Появилась бутылка шампанского, и миссис Харрис принимала поздравления от мадам Кольбер, Наташи, мсье Фовеля и всех закройщиц, подгонщиц, портних и гладильщиц, которые не покладая рук работали, чтобы в рекордный срок сшить ей платье.
Они выпили за ее здоровье и благополучное возвращение домой; и еще были подарки – дамская сумочка настоящей крокодиловой кожи от благодарной мадам Кольбер, наручные часики от не менее признательного мсье Фовеля, перчатки и духи от более чем благодарной Наташи.
Мадам Кольбер обняла миссис Харрис, поцеловала и прошептала на ухо:
– Вы и правда принесли мне счастье, моя дорогая. Скоро, я думаю, я смогу написать вам о большом событии в жизни моего мужа.
Наташа тоже прижалась к миссис Харрис и сказала:
– Я никогда не забуду ни вас, ни того, что своим счастьем я обязана вам. Мы с Андре поженимся этой осенью. Вы будете крестной нашего первого ребенка!
Мсье Андре Фовель поцеловал миссис Харрис в щечку и захлопотал, давая советы быть осторожнее на обратном пути; в числе прочего он, как человек, привыкший работать с деньгами, особенно с наличностью, заметил:
– Вы уверены, что ваши деньги для оплаты сборов надежно спрятаны? Их лучше было бы не класть в сумочку – оттуда их могут вытащить.
Миссис Харрис улыбнулась своей поразительной улыбкой немного щербатого чертенка. Впервые за всю жизнь она целую неделю хорошо питалась, хорошо отдыхала и была счастлива – и потому выглядела на пару десятков лет моложе. Она открыла свою новую крокодиловую сумочку, продемонстрировав билет на самолет, паспорт, а также билет в один фунт, билет в пятьсот франков и несколько завалявшихся французских монет – эти деньги должны были помочь ей добраться до аэропорта.
– И это все, – весело сообщила она. – Но на сборы хватит. Да и что мне собираться-то? Все тут! Так что и красть у меня нечего.
– О-ля-ля! Мэ нон![21] – воскликнул мсье Фовель, и голос его дрогнул, а собравшиеся замолчали, ощутив ледяную тень надвигающегося несчастья. – Я говорю о таможенных сборах, о пошлине на британской таможне! Мон дье! Неужели вы об этом не подумали?! При пошлине в шесть шиллингов на фунт, – он быстро подсчитал, – сбор составит сто пятьдесят фунтов. Разве вы не знали об этом?!
Миссис Харрис, потрясенная, уставилась на него – и постарела на глазах на двадцать лет.
– Госпо-ди… – простонала она. – Сто пятьдесят! Но где мне их взять?! Почему никто меня не предупредил?! Откуда мне было знать?..
Мадам Кольбер взъярилась.
– Что за чушь, Андре? Кто же в наше время платит пошлины? Думаете, эти аристократки и американские богачки платят хоть франк? Все, все провозят свои покупки контрабандой – и вы, милая Ада, сделаете то же самое, и все! Вы провезете ваше…
Голубые глазки миссис Харрис наполнились ужасом.
– Но ведь это была бы ложь, разве не так? – спросила она, беспомощно переводя взгляд с одного лица на другое. – Я могу иногда присочинить, конечно, но я никогда не лгу! Это нарушение закона – меня могут посадить в тюрьму!
И тут весь смысл сказанного мсье Фовелем дошел до нее, и она вдруг осела на серый ковер, закрыла лицо натруженными руками и испустила такой вопль отчаяния, что он дошел до ушей самого Патрона, и тот прибежал узнать, что случилось.
– Я не могу иметь его! Оно не для таких, как я! Я должна была знать свое место! Унесите его, уберите – делайте что хотите, я поеду домой и постараюсь забыть о нем!
Известие о возникшей проблеме быстро распространилось по Дому Диор, как лесной пожар. Со всех сторон сыпались советы – в том числе даже и составить петицию послу Великобритании. Но тут кто-то напомнил, что почтение британцев к закону велико, что ни посол, ни даже сама королева не смогут содействовать его нарушению, даже и в таком особом случае…
Вопрос решил сам Патрон, который знал историю миссис Харрис, одним ударом он разрубил гордиев узел – то есть думал, что разрубил.
– Сделайте этой славной женщине скидку, – приказал он бухгалтеру Фовелю, – а разницу выдайте ей наличными для оплаты пошлины.
– Но мэтр… – возразил в совершенном ужасе мсье Фовель, который только теперь увидел, в какую ловушку попала его благодетельница. – Это никак невозможно!
На него посмотрели так, словно он был не главой финансового отдела, а ядовитой змеей.
– Но разве вы не понимаете? Мадам, не зная того, уже нарушила британские законы – она вывезла из страны одну тысячу четыреста долларов США, которые были, в нарушение закона, проданы ей ее американской знакомой на территории Соединенного Королевства. И если она, небогатая женщина, заявит на таможне в британском аэропорту платье стоимостью в пятьсот фунтов, да еще выложит сто пятьдесят фунтов наличными для оплаты пошлины, – тут же возникнут вопросы, откуда она, британская подданная, получила такие деньги. Будет скандал…
Все по-прежнему смотрели на него как на королевскую кобру, хотя и понимали, что он прав.
– Отпустите меня, я уеду домой и умру, – причитала миссис Харрис.
Наташа обняла ее; голоса присутствующих слились в сочувственный гул. Но тут мадам Кольбер осенило.
– Стойте! – крикнула она. – Я нашла!
Она тоже опустилась на колени возле миссис Харрис.
– Дорогая, послушайте меня! Я могу вам помочь. Я принесу вам удачу, как вы принесли ее мне…
Миссис Харрис убрала руки, открыв личико старой испуганной обезьянки-капуцина.
– Но я не сделаю ничего непорядочного, и не буду лгать…
– Нет, нет. Доверьтесь мне. Вы не скажете ни слова, которое не было бы абсолютной правдой. Но вы должны сделать все в точности так, как я скажу, потому что, дорогая Ада, мы ВСЕ хотим, чтобы ваше прекрасное платье благополучно доехало с вами домой. Так вот, слушайте… – и мадам Кольбер, нагнувшись к самому уху миссис Харрис, зашептала, чтобы никто, кроме нее, не услышал.
И вот миссис Харрис стояла в зоне досмотра лондонского аэропорта. Ей казалось, что стук ее сердца слышен всем вокруг, но тем не менее, когда молодой и симпатичный таможенник подошел к ней, врожденные мужество и живость взяли свое, и хитрые глазки даже помаргивали в предвкушении удовольствия.
На барьере перед ней лежала уже не шикарная коробка Дома Диор, а изрядно потертый пластиковый чемодан, из самых дешевых. Таможенник вручил миссис Харрис карточку с перечислением облагаемых пошлиной товаров, ввозимых из-за рубежа.
– Вы уж, голубчик, прочтите мне это сами, – промолвила миссис Харрис, улыбаясь при этом самым бесстыжим образом. – Я, знаете, очки дома забыла.
Таможенник поднял на нее взгляд, чтобы увидеть, не издеваются ли над ним; но розовая роза на зеленой шляпке кивнула ему – он увидел, с кем имеет дело, и улыбнулся.
– Ну и ну! И что же вы делали в Париже?
– Просто съездила немного отдохнуть.
Таможенник ухмыльнулся. Английская уборщица за границей – это что-то новенькое. Должно быть, подумал он, метла и щетка приносят недурной доход; затем он спросил, уже для проформы:
– Везете с собой что-нибудь?..
Миссис Харрис ухмыльнулась в ответ.
– А как же! Настоящее платье от Диора. Называется «Искушение», вот тут, в чемодане. Стоит пять сотен монет. То, что вам надо, а?
Таможенник рассмеялся. Ему было не впервой сталкиваться с образчиками юмора лондонских уборщиц.
– Вы будете в нем царицей бала, держу пари! – сказал он и, поставив мелком крестик на чемодане, направился со своей карточкой к следующему пассажиру, приготовившему свой багаж.
Миссис Харрис взяла чемодан и пошла (не побежала, хотя ей стоило огромных усилий удержаться от бега) к эскалатору, который вел на свободу. Ее переполняло чувство не только облегчения, но и своей правоты: она сказала чистую правду, и ничего, кроме правды. Мадам Кольбер была права: коль скоро таможенник не поверил ей – это уже не ее вина.
13
Вот так в четыре часа пополудни, чудесным весенним лондонским утром, преодолев последнее препятствие, миссис Харрис, счастливая обладательница «Искушения», вышла из аэровокзала Ватерлоо. Она наконец была дома. Ее душа была спокойна, если не считать одной мелочи: миссис Харрис заботила судьба актрисы Памелы Пенроуз и ее квартиры.
Все прочие клиенты миссис Харрис были богаты, а мисс Пенроуз – бедна и боролась за существование. Что, если миссис Баттерфилд не все делала как надо?..
Было еще рано, и ключи от квартиры мисс Пенроуз лежали в новой крокодиловой сумочке, которую миссис Харрис достала из чемодана, едва покинув аэропорт. Она сказала себе: «Бедняжка мисс Пенроуз. Еще рано; а что если сегодня она принимает какую важную шишку? Зайду-ка я к ней и, сюрприза ради, приберусь как надо».
Она села на соответствующий автобус и вскоре уже открывала уличную дверь дома мисс Пенроуз.
И стоило ей открыть эту дверь, как она услышала громкие всхлипывания. Миссис Харрис бегом поднялась по лестнице в крохотную комнатку и обнаружила девушку лежащей на кровати лицом в подушку и безутешно рыдающей.
Миссис Харрис ласково положила руку на вздрагивающее плечо и произнесла:
– Ну-ну, дорогая, в чем дело? Не может быть, чтобы дело было совсем уж плохо. Если у вас беда – может, я смогу помочь?
Мисс Пенроуз села.
– ВЫ?! – сердито повторила она, вытирая опухшие от слез глаза. Затем, уже более мягко, она сказала: – Ах, это вы, миссис Харрис… Нет, никто в мире мне не поможет. Я хочу умереть… А если уж вы так хотите знать – режиссер, мистер Корнголд, пригласил меня поужинать в «Каприс». Это – мой единственный шанс произвести на него впечатление и получить хорошее место. Почти ВСЕ девушки… то есть друзья… мистера Корнголда вышли в звезды…