Мистер Бэйсуотер опустил свежий выпуск ежемесячного бюллетеня фирмы «Роллс-Ройс», который изучал, прислушиваясь, впрочем, к разговору, и фыркнул:
– Вы в этом уверены? Хо-хо… подождите, пока вам придется предстать перед инспектором Иммиграционной службы – вот кто действительно знает, что такое настоящий допрос! Никогда не забуду свой первый приезд в Штаты. Это было сразу после войны. Поверьте, они таки заставили меня попотеть! Вы слышали про Эллис-Айленд? Это что-то вроде такой тюрьмы на острове, куда вас запрячут, если им не понравится выражение вашего лица. Так что погодите, увидите, на что похоже это собеседование. Если у вас в паспорте запятая не так стоит или печать чуток смазалась – пиши пропало!
– Господи, неужели правда?! – ужаснулась миссис Тиддер.
Миссис Харрис почувствовала, как где-то в желудке у нее возник этакий ледяной камушек. Она, пытаясь не замечать его, повернулась к мистеру Бэйсуотеру:
– Просто не верится! Может быть, это просто слухи, в конце концов, это ж демократическая страна, правда?..
– Не считая случаев, когда вы пытаетесь в нее въехать, – объяснил заслуженный шофер. – Тогда это просто испанская инквизиция. «Кто вы такой? Откуда? Сколько зарабатываете? С кем едете? Чем занимаетесь? Когда? Зачем? Почему? На какой срок? Вы совершали преступления? Какие и когда? Вы коммунист? Если нет, то кто вы? Почему? Есть ли у вас дом в Англии, и если да, что вам здесь нужно?..» – и все такое. А потом они берутся за ваши документы. И господь вас спаси, если там хоть одна закорючка не так стоит. Будете сидеть на этом самом острове, покуда кто-нибудь вас не выручит.
Камушек внутри миссис Харрис стал заметно тяжелее и холоднее, и не замечать его стало куда труднее. Стараясь, чтобы вопрос звучал как можно невиннее и естественнее, она спросила:
– Ну уж к детишкам-то они наверняка не так суровы, правда? Все американцы, которых я знала в Лондоне, были добры к ребятишкам…
– Ха! – фыркнул мистер Бэйсуотер, – только не эти церберы. – Тут от волнения он сбился на просторечный кокни (что с ним бывало крайне редко). – Да они ж просто едят их живьем, детишков-то! Ребятенок в руках им хуже бомбы будет. Им надо, чтоб были и свидетельство о рождении, и прочие все бумаги, и чтоб без единой зацепочки… – он справился с собой и продолжал уже на почти правильном английском. – Вас загоняют в большой зал, и вы уже никуда не денетесь. Отстоите очередь до такого барьера, а за ним – офицер в форме, вроде тюремного надзирателя. И смотрит он прямо сквозь вас, будто глаза у него рентгеновские, и тут уж лучше отвечать без ошибок. Помню, одну семью мурыжили часа три – у них была какая-то описка в документах на ребенка. На таких штуках – с детьми – они просто обожают подлавливать иностранцев! Ну а потом будет еще таможня – эти ненамного лучше. Фью! – он присвистнул. – Вот я вам сейчас расскажу…
Камень вырос до размеров арбуза и стал холоднее льда.
– Прошу прощения, – непослушными губами пробормотала миссис Харрис, – что-то мне нездоровится. Я, пожалуй, пойду прилягу в каюте…
Вот так она это и узнала. Двенадцать часов кряду миссис Харрис промаялась, думая о грозящих опасностях, и в результате эти опасности стали казаться ей буквально смертельными. Неосторожное упоминание эрудированным мистером Бэйсуотером инквизиции заставило бедную миссис Харрис вспомнить все слышанное ею про темницы, застенки, дыбу, испанские сапоги и раскаленные клещи – и мелькавшие в ее воображении картины ничуть не поднимали ее дух.
В Англии – и даже во Франции – вряд ли нашлось бы что-то, что могло бы устрашить лондонскую уборщицу. Но рассказ мистера Бэйсуотера об ужасах американской иммиграционной службы и бюрократических преградах на пути в США поколебал ее уверенность в себе, пусть даже мистер Бэйсуотер несколько преувеличивал. В Америке не будет сутолоки, так выручившей их на вокзале Ватерлоо и в Саутгемптоне, не будет дружелюбно настроенных британских пограничников, способных посочувствовать потерявшему голову главе семейства; там малышу Генри уже не удастся пристроится к семейству рассеянного профессора… ни один трюк не сработает, и деваться некуда. У Генри нет никаких – вообще никаких! – документов, и его, самое малое, отошлют обратно, если не удумают чего похуже.
Более всего миссис Харрис ужасала не перспектива очутиться вместе с миссис Баттерфилд за решеткой на страшном Эллис-Айленде (функции которого, кстати, к тому времени были переданы Стейтен-Айленду, и который совсем не походил на нацистские или коммунистические концлагеря, как бы ни пугал мистер Бэйсуотер своих спутников) – ее сердце сжималось от мысли о том, что Генри арестуют и отошлют во власть Гассетов и при этом они с миссис Баттерфилд не смогут защитить его от них, потому что останутся в Штатах. Миссис Харрис ломала голову, пытаясь изобрести способ провести Генри сквозь сети иммиграционной службы – и не смогла придумать ничего. Как сказал мистер Бэйсуотер, даже мышь не могла попасть в Соединенные Штаты Америки, не обладая соответствующими документами.
Она боялась не за себя, а за Генри, за бедную миссис Баттерфилд, которая от предстоящего потрясения может серьезно заболеть от страха… И потом – что будут делать милейшие Шрайберы, если она, на которую они полагались, окажется за решеткой, в тот момент, когда миссис Шрайбер будет особенно в ней нуждаться?
Миссис Харрис требовалась помощь. Но кто мог ей помочь? К кому пойти? Конечно, не к миссис Баттерфилд; да и Шрайберов пугать раньше времени не стоит. И тут она вспомнила про мистера Бэйсуотера. Он был, несомненно, опытным человеком и, невзирая на предрассудки закоренелого холостяка, благоволил миссис Харрис. Даже угощал ее несколько раз в баре портвейном с лимоном.
И вот вечером, после ужина, по дороге в курительный салон, куда они обыкновенно заходили выпить чашечку кофе и выкурить сигаретку, миссис Харрис шепнула:
– Могу я попросить у вас совета, мистер Бэйсуотер? Вы столько повидали – вы сумеете мне помочь.
– Разумеется, миссис Харрис, – любезно отвечал мистер Бэйсуотер, – я был бы рад иметь возможность оказать вам услугу, поделившись толикой своего опыта. Что вам хотелось бы знать?
– Может быть, нам лучше пройти на палубу? Там нам никто не будет мешать, – предложила миссис Харрис.
Мистер Бэйсуотер несколько изумленно взглянул на нее, однако же последовал за спутницей на шлюпочную палубу «Виль де Пари», где царила тьма, озаряемая лишь звездами и фосфоресцирующим пенным следом за кормой судна.
С минуту длилось молчание, наконец миссис Харрис произнесла:
– Боже правый, вот я вытащила вас сюда – и даже не знаю, как начать…
Мистер Бэйсуотер встревожился и, собравшись с духом, вгляделся в лицо пожилой уборщицы. Более четырех десятилетий он защищал свои права холостяка от бесчисленных покушений – и отнюдь не намеревался сдавать позиции сейчас. Однако в лице маленькой седой женщины он не прочел ничего, кроме тревоги.
– Боюсь, я попала в беду, мистер Бэйсуотер, – сказала она.
Достойный шофер ощутил (с некоторой неловкостью) облегчение и естественное для джентльмена желание защитить слабое существо. Да, несомненно, ему было весьма приятно, что дама обратилась к нему за помощью! Он мягко сказал, расправляя усы:
– Так может, вы расскажете мне о своих затруднениях, миссис Харрис?
– Вы – вы же знаете нашего мальчика… я имею в виду малыша Генри?..
– Хм, да, – кивнул мистер Бэйсуотер. – Славный парнишка. Рта зря не раскроет.
– Ну так вот: он не мой. Он вообще ничей!.. – и она, спеша и сбиваясь, рассказала историю мальчика: мерзкие Гассеты, милейшие Шрайберы, похищение ребенка и укрывательство его на судне, наконец, весь план по воссоединению Генри с его отцом.
Когда она закончила свой рассказ, несколько минут царило молчание. Наконец, мистер Бэйсуотер произнес, вновь сбиваясь на говор кокни, выдавший его волнение:
– Господи Исусе! Это, скажу вам, делишки неважнецкие!
– Вы ведь бывали уже в этой Америке, – жалобно сказала миссис Харрис, – неужели ничего нельзя придумать, чтобы как-то его спрятать или протащить мимо всех этих пограничных ужасов?..
– Э-ээ, – сокрушенно отвечал мистер Бэйсуотер, – с ихними парнями это не пройдет. Только хуже сделаете. Коли они ловят вас на попытке их провести, ваша песенка спета. Вот чего, как насчет его папаши? Если мы ему дадим телеграмму, чтоб встречал на пристани, – по крайней мере, он скажет, что это его сын, все ж таки будет уже дело их, американское.
Как ни была встревожена миссис Харрис, она заметила, что мистер Бэйсуотер сказал «мы», а не «вы», и это придало ей толику мужества и спокойствия. Однако ненадолго…
– Но я не знаю его адреса! – простонала она. – Я знаю, где буду жить сама – но это же все! Его отца надо сначала найти, понимаете? Это просто ужас!
– Он самый, – мрачно согласился мистер Бэйсуотер, кивая, – ужас.
В звездном свете сверкнула слезинка, сбежавшая по щеке миссис Харрис.
– Это я во всем виновата, – проговорила она. – Я просто старая упрямая дура. Почему я не подумала об этом прежде?..
– Не говорите так, – мягко возразил мистер Бэйсуотер. – Вы всего лишь хотели помочь мальчику…
На некоторое время он умолк, а потом вдруг сказал:
– Послушайте-ка, миссис Харрис… вы говорили, помнится, что хорошо знаете моего хозяина – маркиза, он ведь действительно приглашал вас на коктейль в капитанскую каюту?
Миссис Харрис покосилась на элегантного шофера: уж не намекает ли он на сословные различия между ними?..
– Это правда, – спокойно ответила она, – а почему бы и нет? Мы с маркизом давние друзья, еще с Парижа.
– Прекрасно! – воскликнул мистер Бэйсуотер, возбужденный собственной придумкой до того, что опять сбился на миг с изысканного языка джентльменов на говорок простых кокни. – Если вы его так хорошо знаете – почему бы вам не попросить о помощи его самого?
– Его? Маркиза? Чем он может помочь? Он, конечно, милый и он мой добрый знакомый – но именно поэтому я не хочу, чтобы его сослали на этот самый Эллис-Айленд, или как его там.