Генри воспринял эту клятву спокойно и ничего, по обыкновению, не сказал. Сказать по правде, сейчас его не так уж заботило, найдет миссис Харрис его отца или не найдет – все было превосходно и так, и Генри не собирался слишком уж жадничать, искушая судьбу.
Маркиз проводил их до парадного подъезда посольства, где уже ожидал синий «роллс-ройс», сверкающий хромом и никелем, с блестящим Бэйсуотером за рулем.
– Можно я сяду впереди, дядя Ипполит? – спросил мальчик.
– Если мистер Бэйсуотер позволит.
Шофер сдержанно кивнул.
– А можно тетя Ада тоже сядет впереди?
К собственному изумлению, Бэйсуотер опять согласно кивнул. А ведь никогда еще никому, кроме только лакеев, не позволялось ездить рядом с водителем на переднем сиденье «роллс-ройса».
– До свидания, дядя Ипполит, – горячо воскликнул Генри, обнимая маркиза за шею. – Ты такой добрый!
Маркиз потрепал Генри по плечу и ответил:
– До свидания, милый мой племянник и внук. Удачи тебе, и будь умником. И вам удачи, мадам, и до свидания – и надеюсь, что, когда вы найдете отца Генри, он окажется хорошим человеком, который будет любить мальчика.
Маркиз стоял у подъезда, пока «роллс-ройс» не свернул за угол. Странно, но отчего-то он больше не чувствовал облегчения. Ему вдруг сделалось как-то одиноко, и он почувствовал тяжесть своих лет.
Итак, элегантный «роллс-ройс» маркиза катил по Национальной магистрали из Вашингтона, а в нем, в водительском отсеке, сидели и беседовали Бэйсуотер, миссис Харрис и Генри, одетый в новый костюм и новые туфли (купленные для него маркизом) – мальчик сейчас более, чем когда-либо, походил на юного аристократа со страниц великосветских журналов вроде «Татлера» или «Куин».
Миссис Харрис думала про себя, что ей никогда не приходилось видеть столь элегантного и привлекательного джентльмена, как мистер Бэйсуотер в его габардиновом костюме благородного серого цвета и серой же фуражке с гербом маркиза на околыше. Мистер Бэйсуотер в свою очередь втайне дивился тому, насколько ему приятно общество миссис Харрис. Обыкновенно в такой поездке, как эта, он не прислушивался ни к чему, кроме еле слышного урчания двигателя «роллса», шелеста шин и безукоризненно беззвучной работы рессор. А вот теперь он позволил себе уделить часть внимания болтовне миссис Харрис, уютно угнездившейся на мягком кожаном сиденье. Более того, он даже сам заговорил – а такого с ним, когда он был за рулем, не случалось с 1937 года (в тот раз ему пришлось прикрикнуть на лакея лорда Бутси, чтобы тот сидел смирно, а не зыркал по сторонам).
– Мне довелось бывать в Висконсине, в Мэдисоне – улицы там широкие и застройка приятна для глаз; однако в Кеноше я не был. И что, по вашему мнению, является самой большой достопримечательностью этого города? – спросил он.
– Оладьи по-северному с маленькими свиными сосисками и кленовым сиропом, – не колеблясь отвечала миссис Харрис. – Они подают это в кафе при гостинице, и я в жизни ничего вкуснее не ела. Сказать правду, я уплела четыре порции и мне потом даже было нехорошо. Но дело того стоило!
– Умеренность – путь к здоровью, – нравоучительно заметил мистер Бэйсуотер.
– Полноте, Джон, – отвечала миссис Харрис, впервые позволяя себе назвать достойного шофера просто по имени. – Да вы хоть раз пробовали эти их оладьи по-северному?..
Оправившись после шока – впервые за долгие годы особа женского пола обратилась к нему столь фамильярно! – мистер Бэйсуотер холодновато улыбнулся и ответил:
– Нет, Ада, сказать по правде, не пробовал; но вот что мне пришло в голову – раз уж вы так любите полакомиться: тут милях в пяти впереди есть ресторанчик, так мы там пообедаем. Похлебку из устриц по-новоанглийски вам доводилось пробовать? Точно вам говорю, без переедания у вас опять не обойдется. Ничего подобного в мире не найдете. А на десерт возьмем мороженое – там его тридцать семь сортов.
– Господи! – воскликнула миссис Харрис. – Тридцать семь сортов! Да столько и на всем свете-то быть не может! Генри, ты можешь в это поверить?
– Раз он так говорит, значит, все так и есть, – отвечал Генри, с доверием глядя на мистера Бэйсуотера.
Они припарковали машину у длинного красно-белого здания ресторанчика «Говард Джонсон», подле нескольких десятков других автомобилей, похожих на поросят у корыта, и устроили настоящий лукуллов пир, наслаждаясь изысками американской придорожной гастрономии.
Впрочем, в этот раз с миссис Харрис ничего не случилось. Зато плохо стало Генри. Он одолел девять порций знаменитого джонсоновского мороженого, но десятая – мороженое чернично-лакричное с шоколадной подливкой – одолела его самого. Генри стошнило – впрочем, когда его умыли и почистили, он был в полном порядке, и наша троица продолжила свой путь к гигантскому городу на Гудзоне.
По дороге мистер Бэйсуотер разговорился и поведал миссис Харрис о популярности Генри среди обитателей дипломатического анклава, связанной, в частности, с его подвигами (прерванными ветрянкой) в области спорта – Генри, судя по рассказам, бегал быстрее и прыгал выше и дальше отпрысков посланников Испании, Швеции, Индонезии, Ганы, Финляндии, Голландии и Бельгии.
– Надо же, – сказала миссис Харрис. Затем, подмигнув Бэйсуотеру, она спросила: – А вот как вышло, что никто из них не догадался, что Генри… ну, что он не…
– Хо! – ответил Бэйсуотер. – Да как им догадаться, если все они говорят по-английски еще хуже Генри? А мальчишке суждено стать лидером…
Тут в разговор вступил сам Генри, нарушив свое долгое молчание:
– Веселее всего было на Пасху, – сообщил он. – Надо было искать спрятанные пасхальные яйца, а потом мы устроили гонки с яйцом на ложке. Дядя Айк сказал, что я был лучше всех и когда-нибудь стану чемпионом.
– Правда? – переспросила миссис Харрис. – Очень мило с его стороны. Как, ты сказал, его звали – дядя Айк? Кто он такой, этот дядя Айк?
– Не знаю, – махнул рукой Генри. – Какой-то лысый дядька, нормальный такой. Он сразу понял, что я из Лондона.
– Он имеет в виду президента Соединенных Штатов, – усмехнувшись в усы, объяснил Бэйсуотер, – и традиционный пасхальный утренник для детей дипломатического корпуса на лужайке у Белого дома. Мистер Эйзенхауэр лично вел этот утренник. Я сам стоял подле него, и мы даже обменялись несколькими словами.
– Боже правый, вы двое запросто болтали с президентом! – восхитилась миссис Харрис. – Вот я тоже как-то раз оказалась недалеко от королевы – это во время рождественской распродажи в «Хэрродс».
«Роллс-ройс» почти бесшумно несся, точно плыл или летел, по гигантской эстакаде Скайвей над болотами Джерси.
На горизонте сверкали в предвечернем солнце башни Манхэттена. Солнечные лучи сияли на шпиле Эмпайр-стейт-билдинг и золотистом куполе Крайслер-билдинг в тысяче футов над землей, отражались огненными бликами в окнах других гигантов – казалось, в городе полыхает пожар.
Миссис Харрис любовалась этим огненным зрелищем, пока лимузин не нырнул в туннель Линкольна. Тогда она откинулась на спинку сиденья и пробормотала:
– Да-а, а я-то думала, что Эйфелева башня что-то значит!..
«Кто бы мог подумать, – размышляла она, – что Ада Харрис из номера пять по Уиллис-Гарденз, Баттерси, будет вот так сидеть в “роллс-ройсе” подле такого славного и элегантного джентльмена – да, настоящего джентльмена, мистера Бэйсуотера, – и будет любоваться таким удивительным видом Нью-Йорка?..» А седеющий шофер в это время думал так: «Кто бы мог подумать, что мистер Джон Бэйсуотер из Бэйсуотера будет смотреть на изумленное и радостное лицо обыкновенной лондонской уборщицы, чудесным образом перенесенной в Америку и любующейся одним из самых удивительных и величественных зрелищ в мире – в то время как этому мистеру Бэйсуотеру следовало бы смотреть исключительно на дорогу и слушать только голос мотора?..»
Конспирации ради миссис Харрис попросила высадить их на углу Мэдисон-авеню, и они попрощались с Бэйсуотером и еще раз поблагодарили его за чудесную поездку и угощение, и мистер Бэйсуотер с удивлением услышал собственный голос:
– Не думаю, что мы встретимся снова. Желаю удачи с парнишкой – надеюсь, вы найдете его отца. И надеюсь, что вы тогда нас известите – маркизу, безусловно, будет интересно узнать, как все закончилось.
– Если будете в наших краях, позвоните, – весело сказала миссис Харрис. – Наш номер – Сакраменто девять, девяносто девять ноль-ноль. Может быть, сходим вместе в мюзик-холл – я очень его люблю и мы с миссис Баттерфилд ходим туда каждый четверг.
– А если вам случится быть в Вашингтоне, – ответил мистер Бэйсуотер, – заходите. Маркиз будет вам рад.
– Договорились!
«Роллс-ройс» отъехал, а миссис Харрис и Генри стояли на углу и глядели вслед, пока лимузин не затерялся в потоке машин. А мистер Бэйсуотер смотрел на них в зеркало заднего вида, пока чуть было не зацепил крылом крыло желтого такси. И только обмен любезностями с водителем последнего (который высказал все, что думает о «разэтаких лимузёрах») вернуло его в реальный мир.
А миссис Харрис заскочила в аптеку-закусочную – позвонить миссис Баттерфилд, известить о своем прибытии и проверить, не дома ли Шрайберы.
16
Устроить Генри в комнатах прислуги апартаментов Шрайберов не составило труда. Миссис Харрис просто провела его черным ходом с 69-й улицы – и служебным лифтом подняла в заднюю дверь пентхауса.
Равным образом и в дальнейшем особых проблем не возникло – Генри мастерски владел искусством избегать нежелательного внимания, а Шрайберы никогда не заходили на половину прислуги и не пользовались черным ходом. Запасы продуктов в холодильниках и морозильниках были более чем достаточны, и один маленький мальчик никак не мог нанести им сколько-нибудь заметного ущерба. Генри, с его молчаливостью, мог жить в доме Шрайберов незамеченным сколь угодно долгое время так, словно его здесь вовсе и не было, – если не считать прискорбного влияния присутствия мальчика на нервы миссис Баттерфилд, которая поминутно вздрагивала при мысли