Миссис Ингланд, сидя с Чарли на полу перед каминной решеткой, играла с деревянными лошадками. Рядом на подносе стояла пустая чайная посуда.
– Ш-ш-ш, Милли, – тихо проговорила хозяйка. – Я просила тебя не будить няню Мэй!
– Но она пропустила чай! – возмутилась Милли.
– Все в порядке, мисс, я уже не сплю. – Я села в кровати. – Мэм, я позабочусь о детях.
– И не думайте! Когда последний раз кто-нибудь заботился о вас?
Я прислонилась к изголовью.
– Вы навестили мастера Саула? – поинтересовалась я у Милли.
– Да. И кое-что тебе припасла. – Она протянула мне булочку с изюмом.
– Очень мило, спасибо! Как у него дела?
Милли пожала плечами, и я взглянула на ее мать.
– Полагаю, у него все хорошо, – ответила миссис Ингланд.
Раз дети вернулись, значит, их отец тоже был дома. Чувствуя, как желудок сжимается в тугой узел, я смотрела на миссис Ингланд и Чарли, игравших на ковре с лошадками. Он знает, кто я.
Я вспомнила свою первую ночь в Хардкасл-хаусе, когда мистер Ингланд лично забрал меня со станции. Неужели он знал с самого начала? Мой мозг лихорадочно работал, словно ткацкий станок. Как странно, что миссис Ингланд меня не ждала. Она постоянно путала время, почти ничего не ела, забывала выключить газ. Презирала своих родителей, а на ночь ее, как малое дитя, запирали в спальне. Мистер Ингланд поблагодарил меня за доброе отношение к его супруге… Медленно на меня снизошло озарение: все это время я была соучастницей!
Раздался стук в дверь, и в детскую зашла Тильда за чайным подносом. Не желая подвергнуться очередному допросу, пусть и в мягкой форме, я закрыла глаза и притворилась спящей.
На фоне позвякивающей посуды я расслышала негромкий голос Тильды:
– Будут ли еще приказания, мэм?
– Нет, вы свободны, – ответила миссис Ингланд. – Думаю, няне Мэй нужно просто отдохнуть. Тильда, – чуть погодя вспомнила она, – попросите мистера Ингланда подняться к нам.
«Нет! Нет! Нет!» – забухало мое сердце.
Несколько минут спустя дверь открылась, и моего лица коснулось дуновение ветра; мистер Ингланд заполнил собой все пространство детской, как заполняет аромат. Стараясь угомонить громко бьющееся сердце, я заставила себя лежать смирно. На пару мгновений – очевидно, пока мистер Ингланд оценивал мое состояние – повисла тишина. Затем он спросил:
– Ей не лучше?
– Нет, Чарльз, – последовал ответ.
– Может, послать за доктором?
– Вряд ли в этом есть необходимость. Доктор пропишет лишь покой.
Радостно загулив, малыш Чарли стукнул деревянных лошадок друг об друга.
– Думаю, кто-то должен остаться сегодня здесь на ночь. Няня Мэй не в силах ухаживать за детьми в таком состоянии.
– Мне казалось, она просто упала в обморок.
– У няни Мэй до сих пор кружится голова. Не хватало еще, чтобы она поднялась с кровати и упала.
– Можно попросить Тильду.
– Тильда в шесть часов начинает растапливать камины.
В моем кармане тикали часы, в камине плевалось и шипело пламя. Я чувствовала, что между хозяевами происходит безмолвный диалог, смысл которого невозможно понять, не видя их мимики и жестов. Я знала, что мистер Ингланд смотрит на меня; я ощущала, как от его взгляда покалывает кожу.
Почему миссис Ингланд не осталась в Кроу-Нест? Почему она ковыляла в ванную так, словно каждый шаг причинял боль? «Возятся, как две собаки в канаве». А что, если дело совсем в другом?
– Пусть с нами ночует мама! – закричала Милли.
Хозяйка шикнула на нее, скрипнули половицы. На несколько секунд воцарилась тишина, такая плотная, что я осязала ее физически. На память пришли слова, которые сказала мне миссис Ингланд в тесной спаленке в Кроу-Нест, когда хотела остаться с Саулом: «Представьте дело так, будто это его идея».
– Ну, как тебе предложение? – спросил он.
– Какое, Чарльз?
– Остаться на ночь здесь, с детьми.
Некоторое время хозяйка вроде бы обдумывала его слова.
– Няня Мэй так хорошо о нас заботится… Полагаю, мой долг ответить ей тем же.
– Верно, – произнес мистер Ингланд. – Значит, решено.
Когда хозяин ушел, я открыла глаза. Миссис Ингланд взяла Чарли на руки, не сразу нашла под подушкой в колыбели ночную рубашку малыша и уселась переодевать его на кровать Саула. Она начала неловко расстегивать пуговки на одежде Чарли, снимать все его рубашки и чулочки.
– Мэм? – позвала я, не отрывая головы от подушки.
Миссис Ингланд держала маленькие пухлые ножки Чарли. Малыш повизгивал от восторга, а мать смотрела на него с улыбкой. Но когда миссис Ингланд взглянула на меня, улыбка на ее губах застыла.
– Вы не брали мои письма, так ведь? – догадалась я.
Повисла тишина. Пристально глядя на меня, миссис Ингланд едва заметно качнула головой. Нет.
Отца нашли под утро рядом с вокзалом. Он промок до нитки и бредил. Сначала констебль принял его за пьяного. В кармане папиного пальто обнаружилось несколько шиллингов и письмо от аукциониста, который подтверждал, что приедет на Лонгмор-стрит и оценит лавку со всем ее содержимым. Отец назвал свое имя и адрес, а полицейский защелкнул на нем наручники и повел в участок. Папа сдался без сопротивления, и они пошли по тихим темным улицам. В участке отцу дали горячий бульон и вызвали доктора. Утром состоялось слушание в магистратском суде[62]. Отец не делал никаких заявлений и лишь изъявил желание навестить нас с Элси в больнице. Его просьба была отклонена, и больше я своего отца не видела.
Мне снилось, будто я стою возле оглушительно стрекочущего ткацкого станка. Полотно двигалось туда-сюда, и я боялась, что меня затянет внутрь. Сквозь высокие окна били косые солнечные лучи, а вокруг, словно снег, кружился хлопок. В дальнем конце просторного зала я увидела моего брата Робби – теперь уже молодого мужчину. Робби сложил ладони рупором и что-то крикнул, но чудовищный грохот заглушал его голос. Брат стал показывать рукой – я обернулась и увидела, что ко мне между станков пробирается отец. Он выглядел, как в ту ночь на мосту: в мокром пальто, шляпе и шарфе, который я подарила ему на Рождество.
– Руби…
Перед моим лицом возник фонарь, затем в круге теплого света проявилось бледное лицо в обрамлении распущенных волос.
– Где Элси?.. О, прошу прощения, – извинилась я, сообразив, где нахожусь.
– Все хорошо. Вы кричали во сне.
– Дети в порядке, мэм?
– Конечно.
Миссис Ингланд стояла на коленях возле моей кровати, и я чувствовала легкое дыхание на своем лице.
– Вы говорили об отце и, кажется, были напуганы, – добавила она.
– Он умирает.
– Это правда? Отчего же вы сразу не сказали? Вам следует к нему поехать.
– Я не могу.
– Почему? – Фонарь застыл в тишине, наконец миссис Ингланд произнесла: – Мне жаль, что приходится делать это именно сегодня. Лучше бы все вышло иначе.
– Делать что, мэм? – Я слушала вполуха, все еще под впечатлением от сна о ткацких станках и об отце, который шел ко мне.
– Пообещайте, что позаботитесь о детях. Вы ведь не оставите Милли и Чарли? – зашептала миссис Ингланд, поднимаясь на ноги.
Моя голова словно была набита ватой.
– Что вы имеете в виду? – пробормотала я.
В темноте слышалось, как посапывает Милли.
Несмотря на плотно запахнутый халат, миссис Ингланд дрожала.
– Вам уже лучше? – спросила хозяйка, хотя именно она стояла передо мной бледная и трясущаяся.
– Что нам предстоит утром? – не унималась я.
– Все будет хорошо, – уверила меня миссис Ингланд. – Не волнуйтесь.
– Нужно запереть дверь, – напомнила я.
– Я уже заперла. Засыпайте, – ответила она, заботливо укрывая меня одеялом.
Я зарылась под покрывала и смежила веки, позволив усталости взять надо мной верх.
Глава 21
Меня разбудил плач Чарли. В комнате царил непроглядный мрак, стояла глухая ночь. Пару мгновений я не вылезала из-под теплых одеял в надежде, что малыш успокоится, но он опять захныкал и встал на ножки. Зевая, я поднялась с постели и, дойдя до окна, слегка раздвинула шторы, чтобы лунный свет проник в детскую. Я взяла Чарли на руки. В висевшей на изножье моей кровати сумочке с принадлежностями для мытья у меня хранилось несколько пеленок. Стараясь не разбудить остальных, я тихонько разговаривала с Чарли, а малыш довольно гулил в ответ. Миссис Ингланд легла на кровать Саула, а Милли, несмотря на желание спать вместе с мамой, осталась у себя.
Я отлепила мокрый подгузник от ножек Чарли и бросила в свой ночной горшок, а затем, повернувшись к умывальнику, где стоял кувшин с водой, намочила полотенце. Глаза уже привыкли к темноте, и я заметила, что одеяло Милли сползло на пол. Подняв его, я озадаченно нахмурилась: кровать девочки была пуста. Я стала всматриваться в дальний угол детской, пытаясь определить на кровати Саула два силуэта. Но и там никто не лежал. Дверь детской оказалась открыта. Чарли из своей кроватки наблюдал, как я щупала одеяла и переворачивала подушки, словно Милли или ее мама могли там прятаться. И как я ничего не услышала? Я протянула руку, чтобы закрыть дверь, и нащупала ключ в замке с внутренней стороны. Я отказывалась понимать происходящее. Чиркнув спичкой три или четыре раза, я наконец засветила ночник.
В холле царили мрак и тишина – как в могиле. Входная дверь была заперта. Я босиком отправилась в игровую. Одинокие, кажущиеся без солнечных лучей бесцветными, игрушки и детская мебель выглядели в темноте немного пугающе. Я зябко повела плечами и вернулась в спальню.
– Все уси, – пробормотал Чарли.
Я изумленно уставилась на него.
– Что ты сказал, Чарли?
Он поднял раскрытые ладошки и повторил еще раз. «Все ушли!» – вот его первые слова. Малыш ждал, что я скажу в ответ, но мне хотелось плакать. Миссис Ингланд просила позаботиться о Милли и Чарли. Так куда же она делась? Я хранила ключ от детской в кармане своего фартука, который висел на вешалке, однако накануне вечером дверь запирала хозяйка и, видимо, оставила его в замке. Может, миссис Ингланд ушла к себе в спальню? Тогда где Милли? Я уложила Чарли. К счастью, он послушно повернулся на бочок и тут же уснул.