Как-то раз он зашел к ней и, немного поболтав о пустяках, выпалил:
— Люси, я прошу у тебя разрешения расторгнуть нашу помолвку.
Сердце девушки чуть не выпрыгнуло из груди, и она мелко задрожала. Бобби продолжал:
— Мне стыдно в этом признаться, но я люблю тебя недостаточно, чтобы жениться.
Она молчала. Слезы наворачивались на глаза. Бобби говорил так жестоко, что в благородстве его намерений не оставалось сомнения.
— Раз ты так думаешь, больше и говорить нечего, — ответила она.
Он посмотрел с такой тоской, что у нее уже не осталось сил на очевидное им обоим притворство.
— Я недостойна твоей любви! — воскликнула Люси. — Со мной ты будешь несчастен.
— Дело не во мне, — отозвался он. — Тебе незачем быть несчастной.
— Бобби, ради тебя я пойду на все, что пожелаешь.
— Я не могу жениться на тебе, если ты согласна только из жалости. Думал, что смогу, но нельзя такого от тебя требовать. Давай больше не будем об этом говорить.
— Мне очень жаль, — прошептала она.
— Ты все еще любишь Алека Маккензи.
Бобби надеялся, что она станет протестовать, хотя в глубине души знал — этого не случится.
— Да. И буду любить, несмотря ни на что. Я ничего не могу поделать.
— Это судьба.
Она стремительно поднялась.
— Бобби, неужели нет надежды, что все как-то разъяснится?
Он чуть помолчал. Вопрос был очень тяжелый.
— Теперь, когда все успокоились, ты должна знать: многие не верят Макиннери. Выяснилось, что этот человек — исключительный мерзавец, которого облагодетельствовал Маккензи.
— А ты все еще веришь, что Джордж погиб из-за Алека?
— Да.
Люси откинулась на спинку кресла и подперла голову рукой, словно над чем-то серьезно задумалась.
— А ты? — спросил Бобби.
— Нет, — твердо заявила она.
— Но почему?
— Потому что люблю его.
— И что ты собираешься делать?
— Не знаю.
Бобби встал, нежно поцеловал Люси и вышел. Больше они не виделись, а через пару дней девушка узнала, что Бобби куда-то уехал.
Люси решила, что должна увидеть Алека до его отъезда, однако из робости не решалась ему написать. Она боялась, что тот ответит отказом, и не хотела навязывать встречу, если он не желает ее видеть. Девушке хотелось от всего сердца попросить прощения. Унылая ноша ее жизни станет легче, если она увидит, что Алеку хоть чуточку ее жаль. Увидев, как ей тяжело, он непременно ее простит.
Однако время шло и приближался тот день, на который, по словам сиявшей от собственного счастья Джулии, был назначен его отъезд.
Джулия тоже много размышляла. После разговора с Алеком она не могла просить его увидеться с Люси, поскольку заранее знала ответ. Его ничто не убедит. Он не сомневался, что разговор причинит и ему, и Люси одни лишь страдания, и не желал рисковать, поскольку его душевные раны едва зажили. Джулия решила взять дело в собственные руки. Алек уезжал на следующий день и обещал заглянуть к ним ближе к вечеру, чтобы попрощаться. Джулия пригласила и Люси.
Дик был в ужасе.
— Это чудовищно! — воскликнул он. — Нельзя так поступать с человеком.
— Я знаю, что чудовищно, — ответила она. — У американки в Англии есть одно преимущество: иногда можно совершать чудовищные поступки. Мы для вас вроде индейцев — от нас всего можно ожидать. В Америке я подчиняюсь строгим правилам. Нельзя курить на публике, нельзя обедать с мужчиной в ресторане. Там благопристойное общество, и я в нем — образец благопристойности. Англичане же уверены, что в Нью-Йорке нет ни запретов, ни условностей, а американские женщины делают что хотят, поэтому здесь я могу пускаться во все тяжкие — никто и бровью не поведет.
— Но, дорогая, есть же еще приличия.
— Бывают случаи, когда нужно отбросить приличия, — возразила она.
— Алек тебя никогда не простит.
— Мне все равно. Я думаю, ему обязательно нужно увидеться с Люси. Если я попрошу, он откажет — значит, нечего давать ему такую возможность.
— А что, если он просто откланяется и уйдет?
— Он обещал вести себя безукоризненно.
— Я умываю руки, — заявил Дик. — По-моему, это совершенно недостойно.
— Не спорю, — согласилась она. — Но я — слабая женщина — понятия не имею, что достойно, что уместно. Так что позволь мне воспользоваться преимуществами слабого пола.
Дик с улыбкой пожал плечами:
— «Кровь твоя на главе твоей».
— «Если погибнуть — погибну».[53]
Так и получилось, что о приходе Люси объявили минут через десять после появления Алека в уютной гостиной Джулии. Чтобы сгладить неловкость, хозяйка бурно приветствовала девушку. Алек сильно побледнел, но ничем не выказал смущения. Один Дик был в замешательстве — он не мог подобрать нужных слов и был явно рассержен.
— Как замечательно, что ты пришла, — сказала Джулия, намекая Алеку, что она ждала появления Люси.
Люси бросила на него быстрый взгляд и покраснела. Алек поднялся и шагнул к ней, протягивая руку для приветствия.
— Добрый вечер, — сказал он. — Как поживает леди Келси?
— Спасибо, ей гораздо лучше. Она ведь ездила со мной в Спа поправить здоровье.
У Джулии перехватило дыхание. Взволнованная их встречей, она находила особую романтику, знак современной цивилизации в том, что эти двое, охваченные пламенем страсти, вынуждены обмениваться принятыми в обществе банальностями. Оправившийся от минутного замешательства Алек был крайне вежлив.
— Кто-то говорил мне, что вы уезжали за границу, — сказал он. — Случайно, не ты, Дик? Дик — поразительный человек — ходячий справочник светских сплетен.
Дик суетливо придвинул Люси стул и помог ей снять пальто.
— Прошу прощения, я не зашел к леди Келси перед отъездом, — сказал Алек. — Так много дел.
— Ничего страшного, — ответила Люси.
Джулия следила за Алеком. Он собирался и дальше поддерживать ничего не значащую беседу, словно Люси ему просто знакомая. Добродушные нотки в его голосе отлично скрывали любые проявления чувств. Она была в замешательстве.
— Лондон помогает человеку понять свое место в мире. Занимаешь определенное положение, считаешь себя важной персоной, но стоит только уехать и вернуться, как с удивлением обнаруживаешь, что твоего отсутствия никто и не заметил.
Люси слабо улыбнулась. Дик наконец успокоился и пришел на помощь.
— Алек, если бы ты не скромничал, то уже был бы великим человеком. Вот я всегда напоминаю друзьям о собственной незаменимости, и они любят поймать меня на слове.
— На твоем легкомыслии, как на дрожжах, поднимается густое тесто британской праведности, — улыбнулся Алек.
— Говорят, мудр тот, кто принимает серьезно лишь несущественное.
— Конечно, ведь гораздо мудрее предаваться утонченному безделью, чем быть министром, — заметил Алек.
— Вот это комплимент, Алек! — воскликнул Дик. — Ты повторяешь мои любимые слова.
Джулия перевела на него спокойный взгляд.
— Разве ты не говорил, что лишь невозможное стоит усилий?
— Боже правый! — воскликнул Дик. — Наверное, я просто цитировал изречение из школьной прописи.
Люси чувствовала, что надо что-то сказать. Она смотрела на Алека, и ее сердце обливалось кровью.
— Ты едешь в Саутгемптон? — спросила она Дика.
— Да, — ответил тот. — Поплачу горючими слезами, припав к груди Алека. Выйдет очень трогательная сцена, ведь в моменты душевного волнения я всегда срываюсь на эпиграммы.
Алек вскочил на ноги. Его мрачный вид контрастировал с веселой болтовней Дика.
— Ненавижу торжественные проводы, — заявил он. — Мне больше нравится прощаться с человеком кивком головы или улыбкой — не важно, уезжаю я навсегда или на денек в Брайтон.
— Я всегда говорил, что ты бесчеловечное чудовище, — сказал мистер Ломас и невесело рассмеялся.
Алек с мрачной улыбкой обратился к Джулии:
— Двадцать лет Дик твердит мне, что к жизни нужно относиться без лишнего почтения. Наконец я понял: серьезно то, что ты сам считаешь серьезным, — а это попросту глупо. Трудно быть серьезным, не будучи глупым. В этом главная сила женщин: жизнь и смерть для них лишь повод появиться в новом платье; брак — возможность надеть белое; а церковная служба — шанс показать новую парижскую шляпку.
Джулия поняла, что Алек и дальше собирается сводить разговор к дружескому подшучиванию, причем с такой суровостью, что она с трудом сдерживала улыбку. В каждом его слове слышалась горечь, в каждом звуке — мучительная страстность. Джулия была полна не меньшей решимости устроить так, чтобы эта неловкая для всех встреча не прошла даром, и потому перешла сразу к делу. Она встала.
— Вам двоим есть что сказать друг другу наедине.
Понимая, что его загнали в угол, Алек помрачнел, но она была непреклонна.
— Мне нужно отправить в Америку несколько писем, а Дик пока проверит, не погрешила ли я где-нибудь против британской орфографии.
Алек и Люси молчали, и хозяйка без колебаний вывела мужа из комнаты. Они остались вдвоем, но поначалу оба боялись заговорить.
— Я только сейчас поняла, что ты не ждал моего прихода, — наконец сказала Люси. — Я не знала, что тебя завлекли сюда обманом, иначе ни за что не пришла бы.
— Я рад возможности с тобой попрощаться, — ответил он.
Девушка подумала, что ей ни за что не пробиться сквозь эту подчеркнутую вежливость.
— Как хорошо, что Дик с Джулией теперь муж и жена. Они так любят друг друга.
— Я думаю, что любовь — худший повод для брака, — ответил Алек. — Любовь создает иллюзии, а брак их разрушает. Те, кто правда любит, не должны жениться.
Снова повисла тишина, и снова ее нарушила Люси:
— Ты уезжаешь завтра?
— Да.
Она посмотрела на Алека, но тот отвел глаза. Он отошел к окну и стал смотреть на шумную улицу.
— Ты рад, что уезжаешь?
— Ты не представляешь, какое это счастье — смотреть на Лондон в последний раз. Я мечтаю о бескрайних и чистых морских просторах.
Люси сдавленно всхлипнула. Алек вздрогнул, но не повернулся. Он по-прежнему разглядывал вереницу