– Мы хотим сказать, – прервал меня мистер Бартлетт, – что этот По сделал из вашего стихотворения неверные выводы. Кажется, он вообразил, что может флиртовать с вами на виду у жены, лишь бы при этом вы оба заявляли, что вы просто друзья.
– Я вовсе не для этого написала свое стихотворение.
Обычно приветливое лицо Элизы исказило выражение озабоченности.
– Мы ни в чем не обвиняем тебя, Фанни. Но если даже мы видим его привязанность к тебе, то как насчет остальных?
– Пошли разговоры, – сказал мистер Бартлетт.
От мысли о том, что многие замечают привязанность мистера По ко мне, я почувствовала волнение и гордость, но отмела их прочь. Истина состоит в том, что, если мужчина и женщина, связанные супружескими узами не между собой, начинают привязываться друг к другу, это может уничтожить их репутацию. Тот, кто нарушает правила, будет жестоко наказан теми, кто судит безжалостно. Разбить брачные цепи может лишь смерть одного из супругов.
– Я предупреждал вас о непостоянстве По, – сказал мистер Бартлетт. – Вы не можете в должной мере рассчитывать на то, что он поведет себя как джентльмен.
Я постаралась сдержаться.
– У вас есть доказательства его неподобающего поведения?
– Да он глаз не мог от тебя отвести, – сказала Элиза.
– Ну, смотреть – это еще не преступление, – сказал мистер Бартлетт и положил трубку на подлокотник своего кожаного кресла. – Меня беспокоит его заинтересованность в вашей карьере.
– Точно так же ею заинтересован и преподобный Гризвольд. Я ничего не могу поделать с тем, что все издательства принадлежат мужчинам.
Мистер Бартлетт, нахмурившись, отмел мою отговорку.
– Нет уверенности, что По будет вести себя подобающе.
Мистер Бартлетт не должен был видеть нашего поцелуя. Кажется, пришло время отказаться от мистера По, пока по-настоящему не пострадали ни моя репутация, ни хорошие отношения с Бартлеттами. Но смогу ли я это сделать? Одна лишь мысль о том, чтобы так поступить, повергала меня в отчаяние.
– Мы боимся за тебя, Фанни, – сказала Элиза. – Никто не знает, на что он способен. Похоже, ему нет дела до традиций и условностей.
– Откуда вам это знать? – отозвалась я. – Даже если он ведет себя не так, как принято, что в этом дурного?
В коридоре зазвенел дверной звонок.
Оставшись каждый при своем мнении, мы слушали звуки шагов на лестнице и приглушенные голоса снизу. Потом в комнату вошла горничная Кэтрин:
– Пришел мистер По. Он спрашивает миссис Осгуд.
– А что я вам говорил? – сказал мистер Бартлетт. – Этот человек даже бесцеремоннее, чем я думал.
– Скажи, что нас нет, – распорядилась Элиза.
– Нет, – сказала я.
Все посмотрели на меня.
– А если дело касается моей статьи для «Трибьюн»? Я не могу ставить под угрозу свои заработки. – Я почти смеялась над собственным скандальным поведением. Как будто я собиралась заканчивать эту статью! Да меня тошнило от одной мысли о ней!
Элиза переглянулась с мужем и поджала губы:
– Можешь пригласить его, Кэтрин.
Вошел мистер По. Когда я увидела его, красивого мрачной, таинственной красотой, похожего на едва прирученного дикого зверя, мое настроение стремительно поднялось. Мистер Бартлетт поднялся, чтобы поздороваться с ним за руку, Элиза поприветствовала его, не вставая. Он подошел ко мне. Когда я протягивала ему руку, мое сердце бешено стучало. Он коротко посмотрел на меня.
– Миссис Осгуд. – В его манерах идеально сочетались профессиональное дружелюбие и вежливая осторожность, дикий зверь был надежно спрятан где-то внутри. – Спасибо, что согласились принять меня в такой час.
– Что привело вас сюда? – грубовато спросил мистер Бартлетт.
– Приглашение для миссис Осгуд от моей жены.
Я внутренне сжалась. Ну почему она не оставит меня в покое?
Он обратил на меня взгляд опушенных темными ресницами глаз.
– Она желала бы пригласить вас отправиться с нами в среду в студию Мэтью Брэди. Кажется, он настоял на том, чтобы сделать наши портреты.
– Она очень добра, – сказала я, – но, боюсь, я буду только мешать вам.
– Напротив, вы бы сделали ей очень большое одолжение. Она предвкушает это событие, и присутствие при нем очевидцев приумножит ее удовольствие. Боюсь, для нее нехорошо, что я без энтузиазма отнесся к этому прожекту.
Мистер Бартлетт пыхнул своей трубкой.
– А что сказал бы мистер Осгуд о таком вторжении на его территорию?
Я почувствовала приступ гнева:
– Простите?
Мистер Бартлетт зажал трубку зубами:
– Что сказал бы мистер Осгуд о визите в мастерскую его конкурента?
– Мистеру Осгуду нечего бояться, – сказал мистер По. – Кювета с химическими веществами никогда не сможет заменить художественное ви́дение, как совершенно верно заметила его супруга в разговоре со мной. – Он обернулся ко мне. – Я хотел бы пригласить и вашего мужа. Это может оказаться очень интересно для него.
– Спасибо, но он все еще не вернулся из поездки.
Мистер По кивнул:
– Возможно, тогда он сможет присоединиться к нам в другой раз.
– Уверен, что он захочет с вами переговорить, – многозначительно сказал мистер Бартлетт.
Мистер По не обратил внимания на колкость.
– Я слышал, вы затеяли грандиозное начинание. – И он одарил мистера Бартлетта столь редкой улыбкой. – Собрание специфических американских слов и выражений… снимаю перед вами шляпу.
Мистер Бартлетт поднял светлые брови:
– Вы слышали?
– Мне говорил мистер Уиллис. Достойный проект.
– Что за проект, Рассел? – спросила Элиза.
Мистер Бартлетт сдержал улыбку:
– Ох уж этот Уиллис… он не способен хранить тайны. Я пока не хотел говорить тебе, Элиза, но – да, я работаю над этим проектом, довольно впечатляющим. Это «Словарь американизмов». – И он откровенно просиял.
– Рассел! – воскликнула Элиза. – Как замечательно! Как ты умудрился скрыть от меня это?
Мистер Бартлетт бодро пыхнул трубкой:
– Это было нелегко.
Избавившись от необходимости хранить тайну, мистер Бартлетт провел счастливый час, обсуждая с мистером По методы сбора слов и критерии их классификации. Элиза тем временем бросала на меня изучающие взгляды. Наконец напольные часы пробили девять, и мистер По откланялся, сказав, что жена станет беспокоиться, если он вскоре не вернется домой.
– А он не такой уж плохой парень, – сказал мистер Бартлетт, когда за нашим гостем закрылась входная дверь.
– Не желаешь ли сравнить свои выводы с френологическими выкладками? – спросила Элиза, незаметно мне улыбнувшись.
Все еще пребывая в жизнерадостном настроении от обсуждения очевидно приятной ему темы, мистер Бартлетт невозмутимо постучал трубкой по пепельнице:
– Возможно.
На подлокотнике кресла, где сидел мистер По, я заметила его перчатки. Я поднялась настолько быстро, насколько это возможно было сделать без ущерба для достоинства, и взяла их.
– Думаю, я еще успею его догнать.
– Бессмысленно, – сказал мне мистер Бартлетт. – Он, должно быть, уже далеко ушел. Его контора неподалеку от моего книжного магазина. Я захвачу его перчатки утром.
– Попробую на всякий случай. – Я бросилась к дверям и поспешила вниз по каменной лесенке, не обращая внимания на вечерний холодок. Распахнув чугунную калитку, я почти побежала по тротуару и вдруг резко остановилась. На углу, под растущим на дворе баптистской церкви деревом, стоял мистер По.
Подойдя к нему с бьющимся где-то в горле сердцем, я протянула перчатки. Он поймал мое запястье:
– Ты нужна мне.
– Это невозможно.
– Почему тогда ты пришла?
– Мы станем изгоями.
– И наплевать. – Он прижал меня к себе. В тусклом свете газового фонаря я увидела, как из его глаз выглянул дикий зверь. Его откровенное томление заставляло меня трепетать и ужасаться, а в голосе у него звучала яростная настойчивость:
– В тебе все, о чем я когда-либо мечтал. Я ждал тебя всю жизнь.
Я отшатнулась.
– Ваша жена. Боюсь, она не выдержит такого удара.
– Ты ее совсем не знаешь.
– И не хочу узнавать. Мне не вынести мысли о том, что с ней может статься.
Он выпустил мою талию.
– Да, ты права. Для тебя лучше не знать ее.
Я смотрела на него, и мои губы страстно жаждали его губ. Мне не было дела до его жены. Я хотела только, чтоб его тело прижалось к моему.
Он взял мою руку. Я вскрикнула от неожиданности, когда он быстро повел меня обратно к дому. Коротко попрощавшись, он зашагал прочь, а я осталась стоять, держа в руках его перчатки.
Он обошелся со мной как с ребенком. Я ненавидела его. Больше того – я его боялась.
Я поднесла его перчатки к губам. Они пахли кожей, холодным воздухом и его плотью.
Я хотела обладать им, пусть даже это меня убьет.
16
Стоял солнечный весенний день, но лучи светила почти не проникали в мрачную утробу наемного экипажа, который вез меня по Бродвею. Сложив на ридикюле руки в перчатках, на манер связанной птички на вертеле, я вдыхала запахи дыма сигар и пота, оставшиеся от предыдущих пассажиров, и внимала подробному рассказу миссис По о званом вечере, который они с мистером По посетили накануне. Казалось, что ни угощение, ни всеобщее одобрение, которого они с мужем там удостоились, не имели аналогов в мировой истории. Во всяком случае, именно это следовало из ее восторженного рассказа, который я выслушивала, пока мы тряслись в экипаже.
– Там были все-все влиятельные господа, – говорила миссис По своим серебряным голосочком, – и Уильям Астор, и Белмонты, и Вандербилты. Вы с ними знакомы?
– Да. – Все это были нувориши из числа тех, кого активно обхаживал Сэмюэл. При мысли о муже в моем сердце ярко разгорелся уголек ярости.
– О, а дамы были так милы! Вы знаете, что наряд миссис Белмонт, включая ее драгоценности, стоит тридцать тысяч долларов? Это правда, я ее спрашивала. – Миссис По улыбнулась. – Мне показалось, она была рада об этом рассказать.
Может быть, миссис Белмонт действительно была рада такой возможности. Стоимость вещей в богатых кругах обычно не афишировалась, все понимали все и так. Наверно, возможность назвать точную сумму бодрила и освежала.