Розоволицый, безупречный преподобный Гризвольд топтался в передней, когда я вошла в дом мисс Линч.
– Вот и вы! – воскликнул он. – Я надеялся, что вы придете.
– Вы слишком добры! – Отдавая горничной мисс Линч пальто и шляпку, я соображала, куда мне сбежать.
– Не знаете, По придет? – Он сделал вид, что не услышал моего ответа.
– Боюсь, что не знаю, – сказала я, – он не посвящает меня в свои планы.
Преподобный Гризвольд слегка улыбнулся.
Я услышала, как кто-то играет гамму на фортепьяно мисс Линч.
– Кто сегодня выступает?
– Пойдемте посмотрим? – Задержав мою руку, он погладил ее ладонями в лиловых перчатках; кажется, их у этого человека больше, чем голов у гидры.
– Сегодня тут будет крупный поэт из Бостона, – сказал он, ведя меня в гостиную. – Мой очень близкий друг – Ральф Уолдо Эмерсон. Быть может, вы тоже знакомы с ним по Бостону? – Увидев, что я хмурюсь, он усмехнулся: – Да, я наводил о вас справки и выяснил, что вы из Бостона и некоторое время жили в Лондоне.
– Жила, – сказала я, – вместе с мужем.
Он сжал мою руку, по-прежнему остававшуюся в ловушке его ладоней.
– Так печально было услышать, что ваш супруг уже несколько месяцев в отлучке.
– Благодарю за заботу. Вы наверняка будете рады узнать, что он вот-вот возвратится.
Он хитро посмотрел на меня.
– Очень на это надеюсь, хотя он, кажется, сейчас очень занят… в Цинциннати.
Мое сердце упало. Так вот где обретается Сэмюэл! Даже я этого не знала. Где преподобный Гризвольд черпает информацию?
Главную гостиную заполняли разбившиеся на кучки беседующие люди. Ближе всего к нам оказалось теплое трио: мистер Брэди, мистер Грили и мисс Фуллер. К своему разочарованию, я обнаружила, что все еще игравший гаммы пианист – не кто иной, как мистер Моррис, редактор «Миррор» и ценитель страшных рассказов.
Преподобный Гризвольд, скрепя сердце, позволил мне отбуксировать его к компании мистера Брэди. Там я ненавязчиво встала спиной к мистеру Моррису: мне было неловко от того, что у меня не нашлось творческой энергии на страшные рассказы для его издания. Вместо этого все мои мысли занимал мистер По.
Увидев меня, мистер Брэди прервал свою речь:
– А-а, миссис Осгуд! Смотрю, сегодня у вас есть голова. – И он улыбнулся, словно ожидая, что я рассмеюсь.
– Я что-то не поняла, – сказала мисс Фуллер, – в чем соль шутки?
Увеличенные линзами глаза мистера Брэди полнились благожелательностью.
– Миссис Осгуд неудачно пошевелилась во время съемки. Когда вы собираетесь снова приехать попозировать? – спросил он меня.
– А когда вы собираетесь сделать мой портрет, Мэтью? – поинтересовалась мисс Фуллер.
Я поняла, что мистер Моррис смотрит в нашу сторону.
– Я воспринимаю нашу неудачу как знак, что мне не нужно позировать для дагеротипа, – небрежно сказала я.
– Глупости, – сказал мистер Брэди, – хотя, конечно, вышло неловко. Эта красивая женщина, – объяснил он остальным, – с идеальной фигурой, в изысканном платье… лишилась головы! Этого оказалось бы достаточно, чтобы перепугать Икабода Крейна.[56] Она оказалась столь же безголовой, как всадник мистера Ирвинга.
– Жаль, что сам мистер Ирвинг в Испании и не может этого увидеть, – сказал преподобный Гризвольд. – Кто знает, на какую новую историю вдохновил бы его подобный дагеротип? У этого человека незаурядный дар. Вы знали, что он написал «Рип ван Винкля» за одну ночь? Он рассказал мне об этом за обедом пару лет назад.
– В каждом поколении есть свой гений, – сказал мистер Грили. – Мистер Ирвинг – гений поколения наших отцов. А в нашем поколении, я полагаю, это мистер По.
– Вы правы, – сказал мистер Брэди. – Когда он берется за перо, из-под его пальцев выскальзывают шедевры.
Преподобный Гризвольд фыркнул:
– Из его пальцев может выскользнуть только стакан.
– Надеюсь, вы неправы, – сказал мистер Грили. – Надеюсь, он выправился после Филадельфии. Ненавижу видеть, как гений губит себя.
Преподобный Гризвольд наглаживал мою руку, словно это был его любимый кролик.
– Вы, наверно, хотели сказать, губит всех вокруг себя.
За аркой, ведущей в заднюю гостиную, мистер Моррис согнулся над клавишами, и на его лбу подпрыгивал напомаженный завиток.
– Это же Лист, правда? – сказал мистер Брэди.
Мистер Грили усмехнулся:
– Опасайтесь листомании. Маргарет, миссис Осгуд, лучше заткните уши.
Все мы слышали о феномене, захлестнувшем Европу благодаря выступлениям пианиста Ференца Листа. От одного его вида женщины впадали в истерический экстаз; выступления Листа превращали их в диких зверей. Дамы ногтями прокладывали себе путь к маэстро, лишь бы оказаться подле него или разжиться какой-нибудь его вещицей – носовым платком, перчаткой, даже лопнувшей рояльной струной. Эти сувениры они потом носили на себе, будто драгоценности. Кофейную гущу из его чашек собирали и хранили в маленьких флакончиках. Одна женщина даже поместила окурок его сигары в инкрустированный брильянтами медальон с инициалами «Ф. Л.». Особенное беспокойство у людей, пересказывавших эти истории, вызывало то, что листоманией болели не горничные и продавщицы, а жены и дочери вполне респектабельных господ, хорошо воспитанные дамы и барышни, которым следовало бы проявлять больше благоразумия.
– Наши дамы могут смело слушать эту музыку, – сказал мистер Брэди. Трели мистера Морриса тем временем не смолкали. – Лихорадку вызывает сам Лист, а не его произведения. Хотел бы я обладать его притягательностью.
Преподобный Гризвольд оскорбленно отшатнулся, его рука в перчатке все еще сжимала мою.
– Вам хотелось бы, чтобы женщины дурно вели себя в вашем присутствии?
Мистер Брэди рассмеялся:
– Ну если вы ставите вопрос таким образом, то да.
Наше внимание привлекли возбужденные женские голоса у дверей. Под руку с мисс Линч в салон вошел мистер По, элегантный и хладнокровный. К нему, шурша юбками, устремились мисс Фиск и ее массачусетская подруга, мисс Алкотт. Горячая волна острой муки превратила мои колени в студень.
– Думаю, у нас есть свой собственный мистер Лист, – сказала мисс Фуллер.
– Этот человек – пьяница, – пробормотал преподобный Гризвольд.
– Это не имеет значения, дружище, – сказал мистер Грили. – Лист, может быть, наркоман. Женщинам нет дела до таких вещей.
– Женщинам есть дело, – сказала я.
Все воззрились на меня.
– Отчего же дамы находят мистера По столь привлекательным? – спросил мистер Брэди. – Если, конечно, вы не возражаете против такого вопроса.
Мисс Фуллер, играя своим костяным ожерельем, проговорила:
– Он невозмутим, холоден и остроумен внешне, а внутри него бурлит океан страсти. Женщины просто хотят окунуться в этот океан. Вы согласны, Френсис?
Преподобный Гризвольд потер мою руку.
– Задавая такие вопросы, вы оскорбляете миссис Осгуд. Об этом можно спрашивать лишь тех, кто лишен нравственных устоев.
Мисс Фуллер нахмурилась:
– Отчего вы, Руфус, считаете влечение женщины к мужчине столь грязным?
Над выбритой верхней губой преподобного Гризвольда проступили капли пота:
– Вот уж не думал, что есть нужда объяснять вам такие вещи! Превосходно, если замужняя женщина преклоняется перед супругом, но в результате необузданного поклонения перед мужчиной вне брака как раз и получается эта ваша листомания. Вы можете сколь угодно легкомысленно относиться к этому, мисс Фуллер, но, если отказаться от ограничений, женское вожделение может стать опасной патологией, вредной и для самой больной, и для общества в целом.
– А что насчет мужчин? – хмыкнула мисс Фуллер. – Они тоже не могут себя контролировать?
К нашему кружку подошел высокий джентльмен со стаканом воды в тонких пальцах. Его морщинистое лицо и длинный череп с пучком волос на макушке напомнили мне клубень ямса.
– Прошу меня простить, – сказал он, – но я невольно подслушал вас. Я полагаю, что необузданное вожделение в равной мере мужчин и женщин может привести к краху нашего общества, но все же не вожделение станет его причиной.
– Скажите на милость, – раздраженно проговорил преподобный Гризвольд, – а что же?
– Сильвестр Грэхем,[57] – представился джентльмен, пожимая всем руки, – из Коннектикута. А мой ответ на ваш вопрос таков: жадность.
Мистер Грили рассмеялся:
– Так вот где корень всех пороков?
– Не всех, – мудро улыбнулась мисс Фуллер.
– Я совершенно серьезен, – сказал мистер Грэхем. – Жадность и то, что мы едим. Именно жадность заставляет молочника снимать с молока сливки, делать из них разные продукты, а потом разводить в снятом молоке мел и с прибылью продавать это пойло. Жадность искушает мясника рубить вперемежку мясо больных и здоровых коров, а потом набивать этой смесью колбасы, добавив туда потроха и навоз. Жадность подвигает пекаря использовать муку из непророщенной пшеницы без питательных чешуек и добавлять в тесто квасцы и хлор, чтобы хлеб был белее и быстрее пропекался. Американцев постоянно травят во имя прибыли, порождая расу слабоумных людей, склонных к похоти и вожделению.
– И что же вы предлагаете, мистер Грэхем? – спросил мистер Грили.
– Вегетарианскую диету и продукты из цельнозерновой муки.
– О, я слышала о вас, – сказала мисс Фуллер. – Вы хотите, чтобы люди ели ваши крекеры – крекеры Грэхема.
– Так называют мой рецепт, – краснея, сказал мистер Грэхем. – Да пусть зовут как им угодно, лишь бы ели эти крекеры вместе с полезными овощами и фруктами.
Мистер По тихо, как рысь, возник рядом со мной. Я смотрела вперед, но пульс мой участился.
– И что будет, – тихо сказал мистер По, – если все мы станем есть ваши крекеры?
Мистер Грэхем кивнул ему и сказал:
– Это уменьшит влечение.
– А это желательно?
Я не осмеливалась на него посмотреть, лишь вытащила руку у преподобного Гризвольда.