что высвобождали в нем мои стихи. Он ведь тоже был поэтом. Я знала, что делаю, когда молила его в стихотворении «Ответ Любви»: «напиши мне от сердца».
И он внял моей мольбе. Решительно и безоглядно. Он называл меня «возлюбленной», писал о «лучистых дорогих глазах», о «сияющей улыбке». Хотя он посвящал эти стихи «Кейт Кэрол», или «Ф…», или придумывал других адресатов, я знала, о ком в них шла речь. Раз в неделю я дрожащими руками открывала свежий номер «Джорнал» и искала там страницы с его новыми стихами. Жадно прочтя их, я прижимала журнал к груди, словно это был человек, написавший дорогие мне строки. Потому что в каком-то смысле так оно и было.
– По пустил эту утку в прошлом году, верно? – Мистер Бартлетт угощался с блюдечка первой в этом сезоне клубникой. – Многие ужасно огорчились.
– Он мастерски пересекает границу между реальностью и вымыслом, не так ли? – сказала мисс Фуллер. – Люди разозлились, потому что поверили ему, а потом почувствовали себя одураченными. Никому не нравится, когда его вот так водят за нос.
В этот миг на Семнадцатой улице появился марширующий оркестр, впереди которого, заполошно хлопая крыльями, бежали гуси. Под нестройный рев труб и тромбонов наше внимание обратилось к серой в яблоках лошадке в плюмаже, похожем на плюмаж милиционера, и красному зарешеченному фургону, в который она была впряжена. В нем, под плакатом, гласящим «ПОСЕТИТЕ МУЗЕЙ БАРНУМА», обреталось некое крупное шелудивое существо.
– Лев! – закричала Винни.
– Барнум, – проговорил мистер Бартлетт. – От него можно хоть где-то отдохнуть? Наверное, следы его присутствия можно будет найти даже в самом сердце девственной Африки, когда какие-нибудь исследователи смогут наконец туда добраться.
– Поздно, он там уже побывал, – сказала мисс Фуллер, – и лишил свободы нескольких благородных животных. Он совершенно бессовестно использует своих ближних. Несчастного малютку Страттона[63] он возил по всей Европе под видом Мальчика-с-пальчик. Бедняга хоть и разряжен в пух и прах, живется ему не лучше, чем этому злополучному зверюге.
– Можно нам пойти посмотреть льва? – взмолился старший из сыновей Элизы, и к нему немедленно присоединились все остальные дети.
– Сходи с ними, – попросила Элиза мужа, – а Мэри тебе поможет.
– Только если ты тоже пойдешь. – И он потянул Элизу за руку. – Эта музыка пугает меня куда больше, чем лев.
– Вы хотите пойти? – спросила Элиза у Винни и Эллен. Тем не нужно было предлагать дважды.
Когда я поднялась, чтобы присоединиться к остальным, мисс Фуллер похлопала рукой по сиденью своей двуколки:
– Френсис, вы не уделите мне минуточку?
Отказаться было бы грубостью, и я неохотно села рядом с ней.
– Я восхищаюсь вашими стихами в «Бродвей Джорнал», – немедленно заявила она.
Я беспокойно посмотрела на нее и поблагодарила.
– Эта ваша переписка с Эдгаром… Я так понимаю, Кейт Кэрол – это ведь вы? Все эти лучистые глаза и так далее.
Отрицать значило вызвать ненужные подозрения.
– Глупо, правда?
– Неужели?
– Да, – сказала я. – Я думаю, во всем виновата весна. Весной все делают глупости.
Она хмыкнула. Я притворилась, что разглядываю столпившихся вокруг льва людей. Воздухоплаватель, за спиной которого маячил его шар, изумленно разинул рот, разом перестав быть гвоздем программы.
– Сегодня я беседовала с миссис По.
Меня кольнуло чувство вины.
– Правда? Как она? Я слышала, они переезжают.
– Я тоже слышала. Мне удалось их отыскать. Они живут в пансионе в восточной части Бродвея, и кроме них там еще семь постояльцев.
Она дала мне время переварить информацию. Стараясь, чтоб мой голос не дрогнул, я сказала:
– Странно, они же присматривали дом на Амити-стрит. Интересно, что у них случилось.
– Да, она упоминала этот дом. Сказала, там что-то не было вовремя готово. Да только поверьте мне, никто из тех, кто может себе позволить дом на Амити, и на пять минут не задержался бы в лачуге, где они поселились.
Я постаралась сохранить приятное выражение лица.
– Что вы хотите этим сказать?
– То, что По беден.
– Не понимаю, почему вы сочли нужным мне об этом рассказать. Это же именно вы печетесь о малообеспеченных, пишете статьи об условиях жизни в трущобах, тюрьмах и лечебницах для душевнобольных.
– Меня заботит не бедность Эдгара, а то, что эта бедность с ним сделала. – Она поигрывала кнутом. – Он не такой, каким кажется, Френсис.
Кучер фургона Барнума слез с козел и принялся дразнить льва кочергой. Я повернулась к мисс Фуллер:
– А каким он кажется?
– Интеллигентным. Сдержанным.
– А каков же он, по-вашему? – холодно улыбнулась я.
Лев зарычал. Мисс Фуллер нахмурилась, прежде чем ответить.
– У бедняги было тяжелое детство.
Я засмеялась.
– Вряд ли это сильно ему повредило. Президент Джексон родился в бедной семье в глухом углу Северной Каролины через три месяца после смерти его отца, и с ним все было в порядке.
– Эндрю Джексон убил на дуэлях как минимум тринадцать человек, и еще сотни и сотни людей пали из-за него в сражениях. Он убивал индейцев, которые, к несчастью, оказывались на его пути, и забил человека до смерти палкой. Да, мы, американцы, в своей сомнительной мудрости избрали его президентом, но мне не кажется, что с ним все было «в порядке», как вы выразились.
– Я так и не поняла, почему вы мне все это говорите.
– Потому что мне не хотелось бы видеть людские страдания.
– Миссис По что-то говорила о наших стихах? – спросила я.
– Нет. А должна была?
Лев снова взревел, громче, чем в прошлый раз, лошадь дернулась, и мисс Фуллер пришлось натянуть поводья.
– Я друг вам, Френсис.
– Если вы мне друг, – сказала я, – вы не станете распускать обо мне слухи.
– А ходят какие-то слухи?
– Вы сказали, что миссис По жалуется.
– Она не жаловалась. На самом деле, она всего лишь сказала, что хотела бы проводить с вами побольше времени и учиться у вас, но болезнь держит ее дома.
Я глубоко вздохнула:
– Я постараюсь видеться с ней чаще.
– Не надо.
От ее приказного тона я ощетинилась.
– Думаю, вам лучше вообще держаться подальше от этой семьи, – сказала она.
– Странно слышать подобный совет от человека, который настаивал на том, чтобы я написала о них статью. А потом, я слышала, вы сами ее написали? И что же с ней все же произошло? Не припомню, чтобы видела ее в «Трибьюн».
– Я бы никогда не стала настаивать на том, чтобы вы дописали эту статью. Стоило мне самой как следует присмотреться к чете По, и я немедленно забросила мысль написать о них.
Я посмотрела на журналистку. Что же ее так обескуражило?
Мисс Фуллер опустила поводья.
– Я с самого начала желала вам успеха, Френсис, во всем, что связано с вашим мужем. Я считаю, вы поступаете очень правильно, когда сами растите дочерей и зарабатываете на жизнь своими стихами. Не разрушайте из-за мужчины свою репутацию серьезного писателя. История не помнит любовниц великих людей, даже если они были талантливы.
Дети вместе с Мэри уже вернулись к нашей подстилке, а Бартлетты под руку шли следом за ними.
– Понравился лев? – спросила я, вздрогнув.
Маленький Джонни покачал головой:
– Он совсем беззубый.
– Ему выбили все зубы! – воскликнула Элиза. – Это так мерзко.
Мисс Фуллер погладила свои бусы:
– Это один из способов справляться со львами.
22
В следующую субботу стояла прекрасная погода, сизые голуби разгуливали по теплой брусчатке, преследуемые смеющимися и кричащими детьми, а на эстраде на Вашингтон-сквер немецкий оркестр выводил развеселое «ум-па-па». Отряды милиции на плацу практиковались в строевой подготовке, их форма была великолепна, а лица – свирепы. Если мексиканцы, совершавшие набеги на Республику Техас, подойдут ближе к Нью-Йорку, Седьмой полк достойно их встретит. День был так чудесен, что моих девочек и старших детей Элизы было не уговорить вернуться домой, хотя Джонни пора было спать. Мы оставили их с Мэри, взяв с последней обещание, что она не поведет их дальше парка и, уж конечно, не станет встречаться с кавалером.
Уже у Бартлеттов я спустилась вниз выпить воды. Какое же это облегчение – хоть ненадолго стать собой! Постоянно ходить с веселой миной, игнорируя все заботы брошенной жены и невозможные, странные отношения с мужчиной, очень утомительно. Я несла стакан в гостиную, намереваясь немного разобраться в своих ощущениях, когда наткнулась на мистера Бартлетта, читавшего журнал у открытого цокольного окошка. Его умасленные светлые волосы блестели на солнце.
– Ох, а я и не знала, что вы тут.
Он адресовал мне долгий взгляд и бросил журнал на стол.
– У нас в доме живет знаменитость.
Я посмотрела на обложку журнала: «„Бродвей Джорнал“, издатель – мистер По».
– Ваш маленький роман вызвал суматоху.
– Что вы имеете в виду? – встревожилась я.
В кухню зашла Элиза, развязывая ленты капора. Над ее плотно застегнутым лифом виднелось несколько капелек пота:
– Что за маленький роман?
Мистер Бартлетт скрестил руки на груди:
– Между миссис Осгуд и мистером По.
Элиза на миг застыла, а потом принялась снимать капор:
– Рассел, это некрасиво.
– Что некрасиво? Они обмениваются любовными стихами на глазах у публики и не ожидают, что люди станут как-то это комментировать?
Я почувствовала приступ тошноты и головокружения.
– Это же просто стихи. Стихи, которые пишут поэты.
– Так ты их посылала ему? – Взгляд Элизы молил о том, чтобы я ответила отрицательно.
– Под псевдонимом. – Кожу головы покалывало. Так вот почему в последнее время никто не приходит с визитами? Я-то думала, что дело в болезнях детей Бартлеттов и моем собственном отшельничестве. Люди меня избегают?
– Ваша маскировка не возымела успеха, – сказал мистер Бартлетт. – Все знают, что вы Вайолет Вейн, а По прячется за буквой «М».