Его голос задрожал от бешенства:
– Вы хотите, чтоб я тоже умер?
Он отпустил мои плечи. Меня ошеломило его смятение.
– Вы не умрете. Что вы такое говорите?!
– Она заберет меня с собой на тот свет. Не успокоится, пока этого не сделает.
Неужели от всех этих бед он повредился умом? Я дотронулась до его гордого, страдальческого лица.
– Эдгар, что с нами творится?
Он смотрел на меня, будто желая заставить понять.
– Безумие, – тихо сказал он, – подобно попавшей в воду капле чернил. От того, кого поразил этот недуг, в разные стороны тянутся причудливые завитки, пока, наконец, все кругом не окрашивается черным, и вскоре уже невозможно понять, кто в своем уме, а кто нет.
Распахнулась входная дверь.
– Вот вы где! – воскликнула миссис Клемм. – Вы пойдете посмотреть набросок?
– Да, – сказал мистер По, – идем.
Миссис Клемм вернулась в дом, шелестя завязками вдовьего чепца.
Когда она ушла, мы некоторое время безмолвно созерцали друг друга. Поэт выглядел одновременно взбудораженным и замкнутым, и я пыталась понять, как такое возможно. Потом он открыл передо мной дверь:
– Если ваш муж действительно так хорош, ему не понравится то, что он найдет в моей жене.
Когда мы вошли, Сэмюэл штриховал набросок и сказал нам: «Тсс!» – кивнув в сторону миссис По. Ее голова с покрытым каплями лихорадочного пота лицом лежала на бордовой подушке и выглядела какой-то отдельной, не имеющей отношения ко всему остальному телу. Казалось, жена поэта пребывает в плену смерти. Она спала, и грудь ее неровно вздымалась. Затаив дыхание, чтобы не разбудить больную, я попробовала прокрасться мимо нее к мольберту.
Ее глаза внезапно распахнулись.
Я ахнула.
Она медленно потянулась взглядом к мистеру По.
В гостиную вошла Кэтрин с маленькой лампой в руках.
– Прошу прощения, но уже темнеет, а у нас гости. Хозяйка желала бы, чтобы я зажгла газ.
– При газовом свете невозможно рисовать, – откладывая карандаш, сказал Сэмюэл. – Нет-нет, это не имеет значения, все равно дневного света уже недостаточно. Зажигайте, на сегодня я закончил.
Кэтрин открутила газовые краники в нижней части люстры, и комнату наполнило тихое монотонное шипение, похожее на шепот демонов.
– Можно посмотреть? – спросила я Сэмюэля.
Он сделал приглашающий жест в сторону мольберта.
Я посмотрела на набросок и отшатнулась. Обычно на портретах художники льстиво изображают людей в четверть оборота, иногда кто-то может попросить запечатлеть его в профиль. Но три четверти нарисованного лица миссис По утопали в подушке, словно ее шея была сломана. Нижняя челюсть и горло как-то странно привлекали к себе внимание. На портрете был виден только один полуприкрытый глаз, зрачок которого даже под таким диким углом, казалось, неотступно преследовал тебя взглядом.
Я посмотрела на миссис По. Она заставила себя принять вертикальное положение и теперь внимательно наблюдала за тем, как Кэтрин, достав из кармана щепку, подожгла ее от лампы и поднесла к газовому рожку. Вспыхнул свет.
Кэтрин обошла газовые лампы, последовательно зажигая их, а Сэмюэл сказал:
– Я прямо-таки слышу твои мысли, Фанни. Да, ты права, я никогда не писал людей в таких позах. Даже не знаю, почему так вышло в этот раз, но я будто почувствовал какой-то зов. У меня словно бы не было выбора. – Потом он обратился к миссис По: – Быть может, мадам, вы предпочтете зайти в другой раз, когда я смогу мыслить более здраво. Прошу прощения, я не знаю, что сегодня на меня нашло.
Миссис По, казалось, его не слышала:
– А что произойдет, если ты не зажжешь их так быстро? – спросила она Кэтрин.
Та подняла взгляд, поняла, что вопрос адресован именно ей, и ответила:
– Комната взорвется, мэм. Разве нет?
Осень 1845
26
Спустя три недели Сэмюэл, я, Бартлетты, дети и мистер По прогуливались по Бродвею.
На взгляд стороннего наблюдателя, мы были хорошо одетой, респектабельной и благодушной компанией: воссоединившаяся супружеская чета, еще одна, состоящая в давнем прочном браке, дети и друг обеих семей, супруга которого вынуждена была остаться дома из-за недуга. Полагаю, большинство прохожих обращали внимание лишь на «друга семей». После выхода нового сборника рассказов мистера По его популярность взлетела до небес. Невозможно было ступить и двух шагов, чтобы какой-нибудь восторженный поклонник страшных историй не пожелал бы поговорить о них с их прославленным автором.
На углу Амити и Бродвея нас приветствовали мистер Клемент Мур и его немолодая супруга.
– Мои поздравления, сэр. – Мистер Мур возвысил голос. – Похоже, ваш «Ворон» окончательно побил моего «Святого Ника».[75] Я должен поблагодарить вас за это. Возможно, моя старая глупая сказка наконец-то забудется.
Мы прошли два коротких квартала, и напротив отеля «Нью-Йорк» мистера По остановил мистер Сэмюэл Морзе, отчего человеческая река немедленно оказалась запружена. Я немедленно узнала мистера Морзе по портрету, который видела в статье о его изобретении, и тайком улыбнулась. Телеграфная линия между Нью-Йорком и Вашингтоном, о которой рассказывал Эдгар, была почти завершена, и уже строилась другая, в Бостон. Говорили, что скоро паутина таких линий раскинется по всей стране, и человечество получит власть над временем и пространством. В обычный осенний денек, когда лошади стучали копытами по мостовой, катились экипажи и по тротуарам шли переговаривающиеся пешеходы, такая перспектива казалась совершенно невообразимой.
– Мистер По, – сказал мистер Морзе, – прошу прощения, но я должен спросить вас о месмеризме. Скажите, с загипнотизированным человеком действительно можно беседовать уже после его смерти, как это произошло с мистером Вэнкерком из вашего рассказа «Месмерическое откровение»?
– Это художественный вымысел, – сказал мистер По.
Белокурый, сухой обладатель выразительного, красивого лица, мистер Морзе почти не уступал Эдгару своим вниманием к деталям.
– Но вы привели достаточно убедительных доказательств тому, что это может быть правдой.
– Значит, рассказ мне удался, – поклонился мистер По. – Благодарю вас.
– Я заинтригован вашей идеей, сэр. Я думаю, что потенциал месмеризма не используется в полной мере.
Мистер По вежливо кивнул.
– Тогда вы, возможно, будете рады услышать, что я работаю над новым рассказом на эту тему.
Мистер Морзе улыбнулся.
– Заглядываете еще дальше в неведомое?
– На этот раз речь идет о месмеризме как средстве обмануть смерть. О том, что может произойти с тем, кого загипнотизировали в момент кончины.
– В самом деле? Превосходно! – Мистер Морзе казался опечаленным. Возможно, он вспомнил о своей покойной жене. – Если бы только это могло быть правдой!
Они продолжали разговор, Бартлетты стояли рядом и слушали, а дети под присмотром Мэри резво скакали впереди. Сэмюэл отвел меня в сторону:
– Ну, Фанни, расскажи мне, что ты написала за последнее время?
Мы двинулись вслед за детьми, и мои юбки шуршали в такт нашим шагам. Сэмюэл с улыбкой ждал ответа.
– «Иду Грэй», – сказала я наконец.
– Ты написала «Иду» еще при мне, в прошлом году. Отрадно, что она пришлась ко двору у Грэма.
Я поблагодарила мужа, хотя была уверена, что он не пытался сделать мне комплимент.
– Я нахожу весьма забавным, что читатели ищут в стихотворении второе дно, чтобы связать его с тобой и старым добрым По. Ваш литературный роман просто сенсация современности.
– Как ты сам сказал, – холодно заметила я, – я написала это стихотворение где-то год назад.
– Да, я помню, Грэм тогда отклонил его. Интересно, с чего вдруг оно понадобилось ему сейчас.
– Сэмюэл, на что ты намекаешь?
Он нацелил на меня свой массивный нос:
– Я также читал твои стишки и в газетенке По.
Я сердито посмотрела на него. Он не улыбался.
– Мне хотелось бы знать, Фанни, тебя действительно волнует то, о чем ты пишешь в последнее время? – Прежде чем я успела ответить, он продолжил: – Конечно, ты написала не только это. – Он достал из кармана журнальную страничку, конечно же, вырванную из издания Эдгара. Быстро пробежав ее глазами, он прочел:
Бьется сердце, любовью пылая
Благородной… я знаю, к кому,
Адресата любви этой знаю,
Но вовек его не назову.
Тише! Чу! Эхо вновь повторяет:
«Я вовек его не назову».
Сложив листок, Сэмюэл сунул его обратно в карман.
– Было время, когда ты смеялась над стихами вроде этих.
Я поморщилась. Он был прав.
– Я все удивлялся, почему это ты стала писать такие милые маленькие стихотворения, а число подписчиков По растет, как хорошо унавоженная кукуруза.
– Омерзительное сравнение.
– Ты поняла, о чем я.
Я действительно поняла. И меня это задело.
– В последнее время моя жизнь была полна всевозможных потрясений, – многозначительно сказала я.
Он кивнул, будто принимая на себя часть вины за эти потрясения.
– Должно быть, нелегко наблюдать за тем, как миссис По медленно умирает от чахотки.
– Она не умирает! – воскликнула я. – Два года назад, когда она пела, у нее в горле порвался какой-то кровеносный сосуд, и она никак не может его вылечить.
– Потому что она умирает, Фанни.
– Как грубо с твоей стороны говорить такие вещи! – сказала я, приходя в ярость от того, что он со мной спорит.
– Почему? Потому что это правда? – Он потянулся ко мне и слегка постучал рукой по моему виску. – Что у тебя там? Что этот мужчина делает в твоей голове, в твоих мыслях? Я едва могу выносить изменения, которые с тобой произошли. Фанни, которую я знал, называла вещи своими именами и скептически относилась к тем, кто поступал иначе. Скептическая Фанни, где ты? Кажется, тебя уничтожила Фанни импульсивная.
– И это говорит мужчина, который волочится за любой хорошенькой женщиной, привлекшей его внимание! – Я отбросила его руку. – Да любой мартовский кот куда сдержаннее тебя! Если бы ты только знал, как я сопротивлялась, как старалась поступать правильно и справедливо по отношению ко всем, кого это касается, ты никогда не назвал бы меня импульсивной. Я ответственная, и я за это расплачиваюсь.