Шелли ткнула ее снова, Джо села и посмотрела на открытую страницу. Объявление Корпуса мира, черный текст на желтом фоне: «Теперь, когда у тебя есть диплом, получи настоящее образование».
– Шелли, – Джо не выхватила журнал у подруги, не швырнула его в стену, а проговорила ровным голосом, – мы ведь все решили, помнишь?
Джо собиралась переехать в Нью-Йорк, стать писателем и жить с Шелли, но та долго увиливала под разными предлогами и наконец объявила, что хочет посмотреть мир перед тем, как осесть. «Чур, за мой счет!» – настаивала она, и Джо позволила ей оплатить билеты. Четырнадцатого августа они упакуют рюкзаки и сядут на самолет до Лондона. Увидят Индию, Турцию, Иран и Непал, поживут в ашраме[13] на Гоа, полазают по горам в Тибете и поплавают в теплых водах Индийского океана. Девушки запаслись билетами и бронью на три ночи в пансионе в Стамбуле, который посоветовал старший брат приятеля Шелли по студенческому братству. На этом обязательная программа заканчивалась – можно было ехать куда угодно и оставаться там сколько душе угодно. Джо надеялась, что путешествие растянется хотя бы на год. Никто не посмотрит косо на двух молодых женщин, лучших подруг, недавно окончивших колледж и путешествующих вдвоем. Они с Шелли смогут делить комнату и даже кровать, не вызывая подозрений, а если кто и заподозрит что-нибудь, то они соберут вещи и переедут в другой город или даже в другую страну. Джо хотела вести путевые заметки и составила список журналов с именами редакторов, кому можно послать свои произведения. Она надеялась подрабатывать уроками английского, если не получится – мыть посуду или заниматься уборкой домов, делая все возможное, чтобы удержаться на плаву.
– Я знаю, что у нас есть план, – сказала Шелли, садясь на пятки и очаровательно надувая губы. На ней была университетская футболка Джо, которая доставала ей до колена, длинные темные волосы перепутались со сна. – Только теперь мне кажется, что это слишком эгоистично. Сама подумай, разве хорошо жить в свое удовольствие, если наше образование может помочь людям?
– Давай сделаем так, – предложила Джо. – Если ты не передумаешь вступать в Корпус мира, когда мы вернемся из путешествия, я всерьез рассмотрю этот вариант.
– Всерьез рассмотришь?! – Шелли широко распахнула глаза и понизила голос.
Джо приготовилась спорить о необходимости поездки, Шелли прижалась к ней и поцеловала в щеку и в нос. Стоял жаркий июльский день, температура уже поднялась выше двадцати градусов, но густая листва дубов, растущих вдоль улицы, накрывала их дом куполом и спасала от жары. Из окна спальни виднелась лишь зелень, сквозь которую проглядывали лучи солнца; шум машин и голоса едва доносились. Как будто Джо с Шелли находились в своем личном домике на дереве, в солнечном летнем коконе.
– Конечно, – заверила ее Джо. – Только сначала мы отправимся на Большой базар и в восточную баню в Стамбуле. – Она опрокинула Шелли на спину и довольно ощутимо укусила ее в шею. Шелли взвизгнула и вздохнула, вытянув руки и ноги, раскрываясь под Джо как цветок. – А потом посмотрим на руины Эфесса. – Джо ласкала языком нежную кожу под ухом подруги, наслаждаясь тем, как Шелли ерзает. – Погуляем по Каппадокии, в Конье увидим танец кружащихся дервишей.
– Танец дервишей! – Шелли слегка задыхалась.
– Затем поедем в Индию. – Джо покрыла поцелуями шею девушки, сжав руками ее маленькие грудки. – Поживем в ашраме в Удипалье и научимся йоге. На автобусе доберемся до пляжей Гоа, будем сидеть на песке и греться на солнце.
Шелли схватила Джо за голову, пытаясь опустить ее еще ниже, однако Джо отстранилась и села на пятки. Шелли застонала, потянулась к рукам Джо, и та позволила держать их, при этом оставшись сидеть.
– А потом что? – спросила она.
– Нечестно! – выдохнула Шелли.
Кончиком пальца Джо провела линию от прелестного углубления пупка через шелковистые завитки черных волос и прижала подушечку к участку нежной розовой плоти. Шелли дернулась, хватая воздух ртом.
– Что дальше? – повторила Джо.
– Гринвич-Виллидж! – выпалила Шелли, и Джо наградила ее, легонько подвигав пальцем вверх-вниз. – Мы снимем квартиру… и поселимся в Виллидже. Я стану играть в пьесах, ты – писать для журналов и научишься готовить, а у меня будет диванчик возле окна, чтобы смотреть на прохожих, и мы пойдем на танцы… О-о! – вздохнула она, когда Джо наконец склонила голову и дала своей прелестной девушке то, чего ей так хотелось.
Нечестно использовать секс в своих целях, думала Джо, но если это единственный способ убедить Шелли, заставить согласиться с ее планами, то почему бы и нет? При необходимости Джо умела быть безжалостной.
Когда все закончилось, Шелли свернулась калачиком, повернувшись к Джо спиной, и лежала тихая и задумчивая, пока подруга принимала душ и одевалась. Последние полгода они были вместе постоянно. Предметы посещали разные, однако обязательно пересекались в течение дня. В библиотеке они садились друг напротив друга, открывали книги на столе, и под столом Джо поглаживала ногой ступню или лодыжку Шелли. В студенческом клубе за ланчем или кофе Шелли касалась руки Джо, что-нибудь рассказывая или объясняя, Джо придерживала Шелли за плечи или за талию, проводя ее мимо группы студентов. Шелли смотрела, как Джо играет в баскетбол или волейбол, и хлопала, стоило Джо попасть в корзину или заработать очко, а в сумерках они возвращались вместе домой, Джо – раскрасневшаяся и потная, Шелли – изящная и аккуратная.
Они спали вдвоем почти каждую ночь, в основном у Шелли. Ее спальня была раза в три больше, чем комната Джо, с огромной кроватью с резным изголовьем и изножьем, столом из того же дерева, платяным шкафом и туалетным столиком, книжным шкафом и столиком для винилового проигрывателя. На стенах висели репродукции картин в застекленных рамках – кувшинки Моне и балерины Дега – вперемешку с плакатами Фила Окса и Боба Дилана, которые крепились обычными кнопками. Над кроватью Шелли красовалась ее самая заветная реликвия – шведский плакат Beatles в ярких красных и розовых тонах с надписью HJALP!
На полу лежал бело-розовый ковер, двухместный диванчик покрывала пестрая индийская ткань с набивным узором. Джо воспринимала комнату как прямое отражение Шелли – девушки, пытающейся себя найти.
Иногда Шелли рассуждала о вступлении в Корпус мира. «Пора мне окунуться в реальность», – объявляла она, на что Джо замечала: «Реальность и так окружает нас со всех сторон, и совершенно ни к чему для этого ехать в Танганьику». Иногда Шелли заговаривала про поездку по Европе – «Большое путешествие, как его называют выпускники». Родители все оплатят, заявляла она, и Джо снова объясняла подруге, что ей неудобно пользоваться щедростью Финкельбайнов. В понедельник Шелли хотела переехать в Вашингтон, к среде загоралась идеей получить степень магистра изящных искусств или отправиться в Йельскую школу драмы или Род-Айлендскую школу дизайна и освоить скульптуру и ювелирное дело. Низкий и приятный голос девушки идеально годился для радио, симпатичное личико вполне подходило для телевидения. Шелли могла бы заняться чем угодно, версии собственного будущего рождались у нее одна за другой. Сначала Джо слушала ее терпеливо и с улыбкой, потом с досадой и злостью. Переехать в Голливуд и ждать, пока на нее наткнется какой-нибудь режиссер! Прийти на телевидение в Детройте, поговорить с руководством и попроситься на место ведущей прогноза погоды! Податься в Нью-Йорк и найти галерею, где можно продавать браслеты собственного изготовления!
Джо знала, чем хочет заняться сама. По настоянию матери она специализировалась на начальном образовании и получила диплом учителя, однако также посещала все литературные курсы, которые смогла втиснуть в свое расписание. Если бы это зависело только от нее, она подала бы документы в аспирантуру во все университеты подряд, выбрала тот, где предлагают лучшую стипендию, и получила бы научную степень. Целыми днями она читала романы и стихи – всю классику, до которой не успела добраться в колледже, по ночам писала собственную прозу. Джо всегда мечтала стать писателем, а если не получится этим зарабатывать, то пошла бы учителем и провела свою жизнь в окружении людских историй.
Преподаватели литературы всячески обнадеживали Джо. Они ставили ей круглые пятерки, хвалили ее способность рассуждать и сочинять, предрекали ей писательскую карьеру.
– Моя специальность – педагогика, – застенчиво призналась Джо, когда профессор по современной британской литературе посоветовала ей подумать об аспирантуре и о диссертации. – Может, я смогу преподавать литературу?
– Или изучать. – Профессор Клаас была одной из немногих женщин среди профессорско-преподавательского состава Мичиганского университета. Она стриглась коротко и одевалась как ее коллеги-мужчины – в простые рубашки на пуговицах и твидовые костюмы, только вместо брюк носила юбки. Профессор Клаас жила со своей ассистенткой, пышногрудой блондинкой по имени Донна, и ходили слухи, что они больше чем подруги. Джо слышала гадости, которые шептали у профессора за спиной – например, лесба, – но даже если профессор Клаас и знала, что говорят о ней люди, то ее это ничуть не волновало.
– У вас талант, мисс Кауфман. – Она склонила голову набок, как птица, внимательно изучая Джо яркими карими глазами. – Не вижу кольца выпускника. И этих жутких булавок с символикой студенческих братств вы тоже не носите.
– Нет.
– Не собираетесь выскочить замуж, сменив мантию выпускника на свадебное платье? – спросила профессор Клаас. – Не хотите получить звание миссис?
– Нет, – повторила Джо, думая, что от замужества с Шелли точно не отказалась бы.
– Почему бы тогда не пойти в аспирантуру? Подающим надежды студенткам стипендию дают охотно и в Энн-Арборе, и в любом другом университете.
– Я подумаю, – ответила Джо.
Так она и сделала, решив для себя, что подождет, пока Шелли наконец определится, будь то Нью-Йорк или другой город, и там уже продолжит читать и писать.