– У меня не может быть детей, – тихо проговорил Гарольд. – Во Вьетнаме использовали химические дефолианты. Позже выяснилось, что солдаты, подвергшиеся их воздействию, заболевали раком. Или же становились бесплодными, их жены не могли выносить детей или те рождались с врожденными дефектами. Я знал, что никогда… – Он снова вздохнул. – Я знал, что и пытаться не стану, поэтому несколько лет назад сделал вазектомию. Чтобы уж наверняка.
Бетти стало тошно и грустно, ее охватила злоба и ярость к войне и к тем, кто лишил Гарольда отцовства.
– Мне очень жаль, – сказала она дрогнувшим голосом. – Мне очень жаль, что с тобой это случилось.
Он медленно кивнул.
– Я долго злился, но теперь… – Гарольд снова пожал плечами. – Нельзя же злиться вечно.
– Мне пришлось сделать аборт, – призналась Бетти в наступившей тишине. Она чувствовала, что должна рассказать то, чем не делилась ни с одним другим мужчиной, показать все свои шрамы. Довериться ему, как он доверился ей. Не поднимая глаз, она пояснила: – В девятнадцать лет меня изнасиловали. Дэв взял меня на концерт, и под кайфом я потерялась, а потом наткнулась на нескольких плохих парней.
Гарольд долго молчал. Бетти чувствовала, как напряжение сгущается в воздухе, словно перед грозой. Потом он взял ее за руку – наконец-то! – и охрипшим голосом проговорил:
– Я не хочу, чтобы с тобой снова случилось что-нибудь плохое!
Бетти зажмурилась.
– Как ты думаешь… – В ее голове закружились вопросы. «Как ты думаешь, у нас получится? Люди нас примут? Мы найдем место, где сможем быть вместе?» Где они будут жить, какие праздники отмечать, придется ли ей принять его веру и ходить с ним в церковь? Как к ней отнесутся его родители? Как ее мать отнесется к Гарольду? Обрадуется ли Сара, что Бетти наконец не одна, хотя он не белый и не еврей, или прошипит «ненормальная», как в свое время обозвала Джо?
Часть ее вообще не хотела об этом думать. Взять его за руку, повести в постель, обнять и сказать себе, что завтра будет другой день, что рано или поздно все прояснится. Другая ее часть – бо́льшая, разумная – знала, что Гарольд на это никогда не пойдет. Гарольд слишком осмотрительный, сознательный, методичный. «Семь раз отмерь, один раз отрежь», – любил говорить он. Рисковать такой мужчина не станет. Гарольд захочет точно знать, на что идет, что выигрывает и что теряет, выбирая Бетти. Она закрыла глаза, жалея себя и ощущая щемящую жалость к сестре, которая, наверное, задавала себе те же вопросы, когда влюбилась в Шелли. Куда мы пойдем, как мы будем жить и есть ли в этом мире место, где мы можем быть вместе?
– Я хочу быть с тобой! – заявила Бетти, ничуть не заботясь, насколько это прозвучало дерзко или недостойно леди. – Я хочу, чтобы мы были вместе.
Гарольд молчал ужасно долго. За это время Бетти успела представить свою жизнь без него. Никаких больше субботних вечеров и воспоминаний о гонках по Вудвард-авеню, о тренере Кранце или о параде на День благодарения. Никаких звонков в девять часов вечера, просто чтобы узнать, как у нее дела, никаких букетов, которые она ставила в стеклянные банки, и улыбалась всякий раз, когда их видела. Никаких больше фантазий о том, как приятно прижаться к Гарольду всем телом, коснуться блестящей кожи на спине и плечах, густых волос на голове и наконец узнать, пахнет ли так же пряно вблизи…
– Это будет нелегко, – заметил он.
Глубокий голос Гарольда отдавался во всем ее теле.
– Знаю, – сказала Бетти.
– Нет, – покачал головой Гарольд. Голос у него был мрачный, однако ее руки он не выпустил. – Тебе кажется, что ты знаешь, но ты даже не представляешь… – Он оглядел сидящих у костра людей, черных и белых, и медленно проговорил: – Ты думаешь, мы из одного города… Мой Детройт, моя семья, моя история – совсем другие! Пожалуй, здесь мы и смогли бы быть вместе, только ваша ферма – еще не весь мир.
– У меня хватит мужества! – заверила она.
Гарольд промолчал, и тогда Бетти стиснула его руку и помогла ему встать.
– Пойдем, покажу свою старую комнату! – предложила она, вспомнив, что Гарольд говорил ей на вечеринке много лет назад: под лежачий камень вода не течет. Бетти провела его в дом, вверх по лестнице и на чердак, где она жила, когда впервые оказалась в Атланте – несчастная, потерянная, ненавидящая себя.
Гарольд осмотрелся. В комнатке стояли три односпальные железные кровати, на полу лежал сине-белый тряпичный половичок, под окном – столик, проигрыватель и стопка пластинок. Он встал на колени, просмотрел их, выбрал одну и поставил.
«Волшебным вечером, – запел Фрэнк Синатра песню из мюзикла «Юг Тихого океана», – ты увидишь незнакомца, ты увидишь незнакомца среди толпы».
У Бетти слезы навернулись на глаза. Гарольд раскинул руки, Бетти шагнула в его объятия, прижалась щекой к плечу, и оно было именно таким крепким, как ей мечталось. Она притянула Гарольда к себе, давая ему понять без лишних слов, что может быть сильной, может его поддержать, что она – именно та, кто ему нужна, как он – именно тот, кто нужен ей.
Часть четвертая
1987. Джо
– Баба! Баба! – закричала Лайла, выскочив из машины и бросившись в объятия Сары.
Джо приготовилась к ругани, сжатым губам и грозящим пальцам, но, выбравшись со старшими дочерями-подростками из универсала, с удивлением увидела, что Сара обнимает Лайлу.
«Родственные души», – подумала Джо и тут же устыдилась, что сравнивает младшую дочь со своей нетерпимой и склонной всех осуждать матерью… Впрочем, между ними было удивительное сходство. «Злая ведьма Бастинда нашла себе преемницу», – любил говорить Дэйв, и Джо всякий раз краснела от возмущения, не зная, кого из двоих защищать.
– Я испекла ругелах, – объявила Сара, ведя Лайлу в кирпичный домик на Альгамбра-стрит.
В восьмидесятом, после двадцати пяти лет работы в универмаге Hudson’s, Сара вышла на пенсию, однако переезжать отказалась, хотя Бетти предлагала купить ей дом в Блумфилд-Хиллз. «К чему мне лишние пустые комнаты?» – спросила Сара. Она занималась садом, регулярно играла в бридж и маджонг. Насколько могла судить Бетти, настоящих подруг мать так и не завела, но у нее было много знакомых. Она вступила в Комитет помощи при синагоге и дважды в неделю доставляла еду молодым матерям. «Мне дают подержать детишек. Это самое приятное!» – говорила она и выразительно смотрела на живот Бетти. Видимо, Гарольд при случае отвел ее в сторонку и объяснил, что больше внуков ждать не стоит. Либо же время сделало свое дело, и ближе к сороковому дню рождения Бетти намеки прекратились.
Они приехали отпраздновать семидесятилетие Сары. Троих внучек решили разместить у бабушки – в спальне, которая раньше принадлежала Бетти и Джо, однако Мисси с Ким стали проситься в отель вместе со взрослыми. «Там слишком темно», – пожаловалась Мисси. Действительно, старый клен разросся и бросал тень на большую часть дома, но девочка имела в виду другое. В течение ряда лет Джо с Бетти (в основном Бетти) оплачивали ремонт и смену обстановки: в восемьдесят втором перекрыли крышу, через год перестелили ковровое покрытие, потом обставили заново кухню. Подъездную дорожку перемостили, двор и сад благоустроили, и все же дом ничуть не изменился. Хотя на новой кухне вместо линолеума лежала плитка, потертость перед раковиной осталась, и Джо подозревала, что мать в целях экономии купила самые маломощные лампочки: в помещении было на редкость темно и уныло.
– Ну же, заходите! – воскликнула Сара, дождавшись Бетти с Гарольдом. Джо с Дэйвом приехали из Коннектикута на машине, ее сестра с мужем прилетели из Атланты и в аэропорту взяли напрокат четырехдверный седан. – Сейчас будем пить чай с печеньем.
– Кто эта женщина? – шепотом спросила Бетти у Джо. – И куда она дела нашу мать?
В ответ Джо сдержанно улыбнулась. Уже много лет отношения между сестрами складывались напряженно, отчасти из-за ссоры на ферме Блю-Хилл. После рождения Лайлы Бетти прислала открытку, в которой горячо поздравила Джо с преданностью семье, и это прозвучало как пощечина. За годы, прошедшие с поездки в Атланту после снегопада, она встречалась с Бетти на День благодарения и на Песах, в Коннектикуте, в Мичигане и в прекрасном доме, купленном Бетти с Гарольдом в районе под названием Бакхэд, где, как подозревала Джо, евреев жило немного, еще меньше черных и, вероятно, совсем не было межрасовых пар. Летние поездки в Джорджию продолжались: сплавы на камерах по реке, посиделки у костра на ферме Блю-Хилл, куда Бетти приглашала их пособирать малину и отдохнуть одним днем. Джо слышала, как две старшие девочки рассказывали Лайле про те времена, когда Бетти жила на ферме.
– Представь себе пижамную вечеринку, которая не заканчивается, – вспоминала Ким. – Все дети спят отдельно, на чердаке, можно не ложиться допоздна и болтать хоть всю ночь.
– Только гамбургеры были ненастоящие, – хмуро добавила Мисси. – Их делали из черной фасоли.
Лайла пошла в подготовительную группу, и Джо стала отправлять девочек погостить к тетушке Бетти. Она целовала их на прощание, вручала сестре список того, что сейчас ест Лайла (это было проще, чем перечислять то, что она не ест), разворачивала машину и возвращалась домой. Джо говорила себе, что дом без детей ничуть не хуже настоящего отпуска, однако их отсутствие лишь подчеркивало то, как мало они с Дэйвом могут друг другу сказать. Девочки объединяли их и давали темы для разговоров. Достаточно ли отложено на брекеты для Мисси? Купить ли Ким новое платье для выпускного бала в новой школе или пусть идет в том же, которое надевала на школьный бал в старой? Поводить ли Лайлу к психологу или пусть учится владеть собой самостоятельно?
Джо собиралась использовать свободное время для того, чтобы наконец начать роман, о котором давно мечтала, или хотя бы рассказ или стихотворение. Увы, у нее не выходило ничего, кроме заметок про местных жителей для Avondale Almanac (ее последний опус был про соседа, собравшего самую большую коллекцию фигурок Хи-Мена в Новой Англии). Она садилась перед машинкой, много лет назад подаренной Шелли, печатала