«Наша Хмурая леди», – прошептала она Гарольду, когда они просматривали снимки: Лайла хмурится в зоопарке, Лайла хмурится у бассейна, щурясь от солнца под бейсболкой с эмблемой «Атланта Брейвз», Лайла смотрит исподлобья в камеру из черных глубин своей тоски…
– Где она может быть?
Бетти перебрала все возможные варианты, от самых безобидных (Лайла в домике на дереве возле дома Конавейев) до самых жутких (Лайла садится в машину к незнакомцу). Девочка оставила свой чемодан у двери в спальню, но взяла рюкзачок… и сто долларов из бумажника Гарольда. Лицо Бетти вспыхнуло, когда она вспомнила, как давным-давно вытащила из кармана у своего босса мистера Бридлава бумажник, и всех других мужчин, у которых она воровала. Неужели такие вещи передаются по наследству? Может, это спрятано в глубинах генетической памяти Лайлы вместе с недовольством и недоверчивостью?
– Позвонить Джо? – спросила Бетти.
Гарольд задумался.
– Давай подождем до обеда. Если не найдется, сообщишь сестре.
Бетти кивнула, страшась этого разговора. «Ты ее потеряла? – спросит Джо. – Бетти, как ты могла?!» Еще одно ужасное дополнение к длинному-длинному списку ее прегрешений.
Двое полицейских, оба мужчины, прибыли в начале девятого. Бетти с Гарольдом провели их в гостиную и постарались ответить на все вопросы. Нет, Лайла не завела здесь друзей, насколько им известно. Нет, она не разговаривала ни с мальчиками, ни с мужчинами. «Ей же всего тринадцать!» – воскликнула Бетти, и один из офицеров, пожилой плотный мужчина, сказал: «Мэм, чего только не бывает». Нет, они понятия не имеют, куда она могла пойти, кто мог ее приютить или забрать. Нет, Лайла не принимала наркотики. Да, у нее был велосипед, на котором она ездила летом (с тем же унылым видом, с каким делала все остальное), и сейчас он в гараже. Нет, машину она не водит.
Полицейские посоветовали поискать в тех местах, которые важны для Лайлы.
– Может, нам повесить плакаты? – спросила Бетти. – Назначить вознаграждение?
– Подождите несколько часов, – посоветовал офицер Бисли. – Большинство подростков-беглецов возвращаются сами.
Он пообещал связаться с телефонной компанией и узнать, не звонили ли из дома после того, как Гарольд с Бетти легли спать, или до того, как они встали. Он велел им проверить торговый центр и зал игровых автоматов, пожелал удачи и уехал.
– Я останусь дома на случай, если она вернется, – решил Гарольд. – Или лучше ты?
– Оставайся ты.
После пробежки по району и короткой неловкой беседы с Айлин Солтерс, которая открыла дверь в халате и со спутанными волосами и сказала, что не видела Лайлу, Бетти пришла в голову идея. Она прыгнула в машину и дала по газам. Отчасти она понимала, что Лайла вряд ли туда доберется, но больше девочке было некуда податься.
Бетти обнаружила свою племянницу на заднем крыльце фермы Блю-Хилл, где прежде находилась коммуна, потом фабрика-кухня, а теперь ее перестраивали в ресторан и мини-отель (детище Шэрон), лабораторию и витрину для продукции компании. Лайла сидела на ступеньках, прижав колени к подбородку, и смотрела в поля, где выращивали ежевику, малину и немножко марихуаны. Бетти подошла к девочке, тронула ее за плечо, назвала по имени. Вместо ответа Лайла вздохнула.
– Как ты сюда добралась?
– На автобусе. – Голос Лайлы звучал ровно.
Бетти перевела дух, чувствуя, как сердцебиение замедляется. Она зашла в дом и позвонила Гарольду, который пообещал сообщить полиции. В холодильнике Бетти обнаружила кувшин с ледяным чаем, взяла стаканы, положила в них лед и мяту, вынесла все во двор, поставила на деревянный столик, села в белое плетеное кресло-качалку и стала ждать. Наконец Лайла обратила на нее внимание.
– Когда я была на пару лет старше тебя, мой дядя начал меня трогать.
Лайла обернулась, удивленно открыв рот и вытаращив глаза.
– Какой дядя?!
– Ты его не знала. Он умер до твоего рождения. Это началось после смерти моего отца, а когда я сказала своей матери, она не поверила. Знаешь, кто его остановил? Твоя мама.
Глаза Лайлы распахнулись еще шире. Наверное, для нее это звучит как сюжет фильма. Каких только гадостей не показывают по телевизору в наши дни, подумала Бетти.
– Тем летом твоя мама работала.
– В лагере «Тануга», – кивнула Лайла.
«По крайней мере, хоть что-то девочка усвоила из семейной истории».
– Верно. Когда она вернулась домой, я рассказала ей, что со мной делал дядя Мэл. Твоя мама была готова его убить. Мы придумали план. Твоя мама отвезла меня к нему домой и пошла со мной. Я сказала: если еще хоть раз прикоснешься ко мне или к любой другой девочке, я сообщу об этом в Ассоциацию офтальмологов. Твоя мама меня спасла. – Бетти отпила чаю, размышляя, достаточно ли Лайле лет, чтобы узнать про второй случай, когда Джо ее спасла. Она решила, что да. – А потом, когда я училась в колледже, меня изнасиловали.
– О боже! – Глаза у Лайлы стали стеклянные, лицо застыло.
Бетти попыталась вспомнить себя в тринадцать лет, когда нет сильнее боли, чем твоя собственная, когда ты – центр вселенной и другие люди просто вращаются по далеким орбитам.
– Меня изнасиловали, и я забеременела. Аборты тогда были запрещены, подпольные операции стоили много денег. Твоя мама с подругой собирались путешествовать. Вместо этого она вернулась домой через полмира и использовала накопленные сбережения, чтобы позаботиться обо мне. Вот какой человек твоя мать! Если она тебя любит, то сделает все, чтобы помочь. Отдаст все, что есть, пожертвует всем. – Бетти посмотрела на Лайлу, стараясь не расплакаться. – Из-за меня твоя мать пропустила очень многое.
– Как это? – В голосе Лайлы звучало недоверие, но это было лучше, чем безразличие или скука.
– Ну, прежде всего большую часть шестидесятых, – сказала Бетти. – Пока я бродила по миру, протестовала против войны и танцевала на «Вудстоке», она вышла замуж. Когда мир начал меняться – для всех, особенно для женщин, – она уже стала матерью. Пока женщина пытается успеть все, жизнь проходит мимо.
– Миссис Все на свете – пропустила все, – медленно проговорила Лайла и слегка улыбнулась. – Наверное, где-то должен быть еще и Мистер Все на свете. Шутка!
Бетти захотелось схватить Лайлу за тощие плечи и как следует тряхнуть.
– Забавно, если только не ты поступился своими интересами ради других.
– Разве моя мама такая? – озадаченно спросила Лайла.
– А ты как думаешь? – Голос Бетти прозвучал резче и громче, чем она позволяла себе в течение лета с Лайлой. – Твоя мама хотела стать писателем. Она хотела посмотреть мир. Она хотела… – Бетти остановилась, думая, что Джо сама расскажет Лайле, чем именно пожертвовала, если захочет. – Все, что я хочу сказать: твоя мама любит тебя, что бы ты ни сделала, ведь ты ее дочь. Вот какой она человек!
Полностью убедить Лайлу ей вряд ли удалось, зато теперь девочка смотрела не так недоверчиво, как в аэропорту.
– Но ведь она вовсе не была обязана все пропускать! Могла бы продолжить свое путешествие, когда… – Лайла умолкла, подбирая слова. – Когда тебе стало лучше.
Бетти покачала головой:
– Ее деньги ушли на помощь мне. К тому же, вернувшись домой с середины пути, она кое-что утратила. Наверное, не смогла найти в себе силы на разгон. И мужество. – Бетти вспомнилась какая-то сказка, в которой можешь летать, пока твои мысли легки, но стоит усомниться в себе, как падаешь на землю и больше не взлетишь никогда. – Кем бы ты ни захотела стать, какой бы путь ни выбрала, твоя мать будет любить и поддерживать тебя всегда. Я знаю ее всю жизнь. Я знаю, какая она. Она любила меня несмотря на то, что я потратила целых десять лет на… – Бетти всплеснула руками и покачала головой, подыскивая верные слов. – Я просто бродила по миру, пела на улицах, воровала. Ненавидела себя. Лайла, ей все равно, какую ты выберешь жизнь – яркую и насыщенную или обычную. Для нее главное, чтобы ты была тем, кем хочешь быть, и любила того, кого хочешь.
– Это неправда! – заявила Лайла, однако ее голос дрогнул – в нем больше не было прежней непрошибаемой убежденности.
– Мама тебя любит, – повторила Бетти, встала и вытянула руку, дожидаясь, пока Лайла подаст ей свою, и думая, что если они поспешат, то Лайла успеет вернуться домой до вечера и ее мать ничего не узнает.
Джо
После развода у Джо появилась мантра, которую она повторяла каждое утро, каждый вечер и в любой неприятный момент между ними: «Бывает и хуже».
Она помогла обеим дочерям поступить в колледж, выступив их поручителем при получении студенческой ссуды после того, как Дэйв отказался. Джо с Лайлой жили в двухкомнатной квартире в многоэтажке, полной разведенных и одиноких людей, где стены были как из картона, а ковровое покрытие – унылого серого цвета. Джо попыталась придать своему новому жилью уюта, повесив на серовато-белые стены цветные плакаты и застелив ковролин яркими шерстяными ковриками. Она сводила Лайлу к девочкам-скаутам, которые той ужасно не понравились, записала на танцы, которые Лайла бросила через три месяца, потом на уроки фортепиано, которые Лайла бросила через шесть недель, и старалась не обращать внимания на нытье и гневные взгляды дочери, бормотавшей себе под нос, что у папы дом лучше, что с папой веселее, что Нони вкуснее готовит и папа гораздо лучше, чем мама.
«Бывает и хуже», – думала Джо, хотя постоянно чувствовала себя уставшей и тосковала по Дэйву, который, при всех его недостатках, столько лет был ее мужем, и по Нони, которую раньше считала своей подругой. По утрам Джо просыпалась с такой болью во всем теле, словно во сне пробежала три круга по оздоровительной тропе. Она пыталась не думать ни о горечи, ни о разочаровании. Зацикливаться на прошлом – непозволительная роскошь, так же как и новые туфли, новые шины для универсала или большой ковер, чтобы закрыть серый пол в гостиной. Она брела по жизни, делая шаг, другой, затем еще и еще – вставая каждое утро, готовя завтрак, собирая ленч, идя на работу, возвращаясь домой, готовя ужин, стирая одежду, моя посуду, проверяя задания, ложась спать. Она не позволяла себе думать о Дэйве с Нони или о Марго, которая жила в Фи