И снова личность самого иезуита спасла положение. Императору было направлено несколько докладов, и постепенно положение Риччи в Пекине установилось. Император никогда не давал однозначного согласия, но он и ни разу не сказал «нет» в отношении пребывания иезуитов в Пекине. На этом шатком, но вполне рабочем основании миссионеры вернулись в свой дом и принялись осуществлять поставленные задачи.
Но прежде чем иезуиты в конце концов распрощались с Хуйдунгуанем, их вызвали на аудиенцию во дворец. Этот момент часто драматизируют, изображая Риччи исполняющим положенные коутоу перед пустым троном[86], так как Ваньли уже в течение многих лет не посещал подобные церемонии, которые давно превратились в пустую формальность, сохранявшуюся как традиция. Риччи так никогда и не видел императора Ваньли и довольно скоро отказался от неосуществимой задачи обратить его в христианство. Однако многочисленные мелкие свидетельства говорят о том, что император не желал высылки миссионеров из Пекина. В первую очередь это подтвердилось в случае с часами и клавикордами, но позже появились и другие причины. Вероятно, Ваньли доставляло определенное удовольствие держать в столице одного иностранца, своего рода заморское чудо, говорившего и писавшего на китайском языке, как китаец.
Отныне миссия получала определенное содержание (как денежное, так и продовольственное) из императорских фондов. Таков был результат дружбы с влиятельными лицами — одного из первых правил иезуитской стратегии вообще. И именно этих влиятельных лиц Риччи теперь полагал завоевать для веры. На протяжении оставшихся лет ему сопутствовала удача. Одно время репутация иезуитской миссии была столь высока, что их дом был постоянным объектом посещений высоких правительственных сановников и широко известных ученых. Дела миссии складывались таким образом, что большинство обращенных происходили либо из великих мира сего, либо, напротив, из массы самых беднейших.
По разным причинам ни те, ни другие при принятии христианства не так уж и много теряли, отказываясь от определенных привычек, диктовавшихся им китайским образом жизни. Если говорить о конфуцианских ученых, христианство являлось для них своего рода интеллектуальной системой проверки на прочность знакомых конфуцианских максим; бедные же китайцы получали то же самое утешение и надежду на воздаяния в загробной жизни, которые привлекли к христианству его самых первых обращенных. Что же касается среднего класса, то аудитория, симпатизировавшая христианству в нем, была наименьшей. Эти люди были большими конформистами по определению и, в отличие от беднейших слоев, им было, что терять, в случае если иезуиты впали бы в немилость. Вне зависимости от того, много или мало людей было уловлено сетями проповедников новой для Китая веры, нельзя не признать: то, что хоть кто-то обратил свой взор в сторону новой религиозной практики, было целиком и полностью заслугой Риччи как личности, заслугой его таланта проповедника и исповедуемого им метода культурной аккомодации.
Риччи удавалось сохранять ровные рабочие и дружественные отношения со всеми — как с дворцовыми евнухами, к которым он был вправе приходить в любой момент по желанию, так и с резко оппозиционными им официальными лицами. Трудно представить, чтобы кто-либо другой, лишенный присущих ему талантов терпимости и умения использовать людей (при изначально добром к ним отношении), мог бы поддерживать подобный баланс.
Ничто так ярко не демонстрирует блестящие дарования Риччи, как его взгляды на освященные временем традиции поклонения предкам и почитания Конфуция. По его мнению, ни первая традиция, ни вторая не были проявлениями идолопоклонничества. По словам самого Риччи, его взгляд основывался на изучении классических текстов, в которых он не нашел ни следа идолопоклонничества и суеверий. Обе традиции были, лишь формами почитания основ общества, не больше. Ло этой причине обе традиции, по его мнению, не вступали в противоречие с христианством.
Однако, занимая эту позицию и опираясь на классические сочинения, он недооценивал традиционные комментарии к тем же самым книгам, которые имели почти столь же высокий статус и авторитет в китайском сознании. Другие иезуиты — и при его жизни и после — не преминули указать на этот момент, и этот предмет стал основой знаменитого «спора о ритуале», которому в результате было суждено уничтожить всю работу иезуитов в Китае. В текстах комментариев к канонам отношение к церемониям поклонения предкам можно сравнить с настоящим культом. Вопрос так и не удалось снять, хотя сам Риччи считал эти церемонии простым проявлением уважения, но не суеверием. Он также полагал, что по мере углубления обращенного в христианскую догму подобные традиции станут носить все более светский характер. Влияние его личности и последовавшее назначение его главой Китайской миссии (ныне выделенной из общей Восточной миссии) помогли принять его точку зрения, пока он был жив. Риччи полагал, что можно было «интерпретировать некоторые двусмысленные тексты в нашу пользу», Время показало: вне зависимости от того, прав или нет был Маттео Риччи, на практике христианство могло завоевать последователей в Китае, только приняв его точку зрения.
Девять последних лет жизни Риччи в Пекине были весьма успешными для него и для миссии. Этот человек с «кудрявой бородой, голубыми глазами и голосом, подобным колоколу», как отзывается о нем китайский источник[87], был в столице популярной личностью. Для миссии был куплен еще один дом, рядом — построена церковь, в христианство были обращены некоторые принцы крови (лишенные реальной власти, но родовитые) и их семьи, известные ученые присоединились к пастве, бедняки толпились у дверей сотнями, было крещено огромное количество брошенных новорожденных девочек, были переведены многие западные книги (например, «Элементы» Евклида, книги по математике, астрономии, гидравлике, части Библии), были написаны и напечатаны оригинальные сочинения на религиозные и этические темы. Тем временем те миссии, которые Риччи успел основать во время своего долгого продвижения в столицу, также процветали, несмотря на периодические гонения. В Шаочжоу, Нанкине и других местах было теперь гораздо проще работать, потому что влиятельные друзья Риччи в Пекине сами имели влиятельных друзей в этих городах.
3. «Математики короля»
Со своим всегдашним даром находить правильные пути Риччи задолго до того, как приехать в Пекин, понял, что одним из способов получить влияние в Китае было умение выправить китайский лунный календарь, который в течение столетий находился в запушенном состоянии. Правила, по которым производились необходимые вычисления, были давно уже утеряны, проводились чисто эмпирические замеры, которые приводили к серьезным ошибкам. Ввиду того что почти каждое важное событие в Китае приурочивалось к календарным вехам (и поэтому календарь был своего рода политическим инструментом), летосчисление было весьма серьезной и проблематичной сферой. В своем письме в Рим в 1605 г. Риччи жаловался: «У меня нет ни одной книги по астрологии (он имел в виду астрономию — точное разграничение терминов еще не было произведено в то время. — Д. Д.), но с помощью определенных умозаключений и португальских альманахов я иногда предсказываю затмения более точно, чем они. По этой причине, когда я говорю им, что у меня нет книг и… не хочу начинать исправлять их правила, мало кто верит мне. И соответственно я говорю, что если бы математики, о которых я рассказывал, приехали сюда, мы могли бы с готовностью перевести наши таблицы на китайский язык и исправить их год. Это укрепило бы нашу репутацию, шире открыло бы ворота в Китай и дало бы нам возможность жить более защищенно и свободно»[88]. В том же письме он продолжает: «Я бы хотел еще раз попросить Ваше Преосвященство о том, о чем просил уже в течение нескольких лет, но безрезультатно… Одним из самых полезных людей, которые могли бы приехать из Рима к этому двору /в Пекин/, был бы отец… который был бы хорошим астрологом…»[89]
В своем втором и последнем письме из Пекина в Рим Риччи снова просил о том же. Прошли годы после его смерти, когда эта просьба все же была выполнена, и соответствующим образом подготовленных священников прислали в Пекин. Когда это произошло, иезуиты завладели одним из наиболее перспективных способов укрепления своего влияния в Китае — в точности по предсказанию Маттео Риччи. В весьма драматических обстоятельствах члены "Общества Иисуса" в Пекине продемонстрировали превосходство европейской астрономической науки перед тогдашней китайской. Но именно Риччи первым увидел перспективность развития этой отрасли и направил просьбу о присылке западных астрономов, которые по прибытии в Китай сделали один из наиболее весомых вкладов в китайскую науку и жизнь.
Вклад Риччи в знания о Китае был более существенным. Во втором издании книги Хаклюйта «Основные плавания, морские путешествия, маршруты и открытия английской нации», опубликованной в 1599 г., раздел, рассказывавший о Китае, вплотную следует за материалом, уже опубликованным Алессандро Валиньяно, который в свою очередь опирался на доклады Риччи. И хотя доводы Риччи в старом споре об идентификации «Катая» Марко Поло и Китая не появились в печати вплоть до его смерти, именно они в результате положили конец этим сомнениям. Его описание путешествия брата Бенто Гоэса, который умер на дальних западных рубежах Китая в финале многосложного пути из Агры в Индии, раз и навсегда доказало то, что Риччи сам для себя уже решил: «Катай» Марко Поло был, в сущности, тем самым Китаем, который знал он.
Но, возможно, наибольшее влияние на знания европейцев о Китае оказала публикация в 1615 г. дневников Риччи, переведенных на латынь и опубликованных Триго. Эта книга вскоре появилась на французском, немецком, испанском и итальянском языках, а отрывки из нее были использованы в «