рение, и это — удовольствие для ученого»[100].
Телескоп стал наиболее перспективным научным орудием иезуитов в Пекине. Иллюстрации в тексте Шалля рисовали телескоп, а также некоторые «божественные откровения», которые он мог с его помощью обнаружить — созвездия, знакомые китайцам с древности, но ныне впервые видимые на драматическом приближении и в подробностях. В последней главе книги были описаны оптические компоненты телескопа, что, естественно, было не вполне понятно большинству китайцев того времени.
Однако год спустя китайский ученый-христианин Филипп Ван Чэнь использовал выкладки Шалля в собственной книге, названной «Иллюстрированные объяснения инструментов и механики Дальнего Запада». В книге он подчеркнул практическое значение использования телескопа: «Если бы неожиданно разразилось вооруженное восстание, днем ли, или ночью… любой мог бы посмотреть… на место расположения врага, на лагерь, на людей, на лошадей, на то, как вооружена армия… готова она или нет, а также удобно ли она расположена для того, чтобы разрядить в ее сторону пушку»[101]. Предводители маньчжурских войск, собиравшихся за Великой Китайской стеной, ничего не знали ни о телескопе, ни о его возможном использовании против нападавших. Довольно мало времени оставалось до того момента, когда они прорвутся на территорию внутреннего Китая и обоснуются в Пекине.
Терентиус ненамного отставал от Шалля. В 1628 г. он напечатал на китайском языке трактат о движении звезд и планет, в котором без обиняков повесил на старую астрономию ярлык «фантазии». Он наглядно показал, как с помощью телескопа возможно увидеть недостатки этих древних заблуждений, утверждал, что Венера и Меркурий являются телами, обращающимися вокруг Солнца, которое в свою очередь вовсе не покоится в твердых кристаллических слоях, образующих небо (по прежним убеждениям европейцев, а не китайцев). Имея возможность вглядеться через линзы телескопа в отдаленные небесные тела и воочию убедиться в их округлости, некоторые китайцы смогли убедиться в правдивости карт Маттео Риччи, базировавшихся на императиве шарообразности Земли. Более того, китайцы уже с гораздо большим доверием приняли к сведению тот глобус с абрисом суши и океанов, который был в 1623 г. выполнен в Ханчжоу Лонгобарди и Диасом с использованием китайской эмали.
«Момент истины» наступил, когда в Пекине ожидалось солнечное затмение. Оно должно было произойти 21 июня 1629 г. Как обычно, ответственные за небесные предсказания при дворе астрономы из соответствующей Палаты получили официальное указание предоставить свои расчеты. (Истинное объяснение затмений, а именно тот факт, что одно небесное тело закрывается другим, находящимся между ним и Землей, было обнаружено китайцами в I в. н. э., и все же к феномену по-прежнему относились как к дурному знамению). Китайцы и мусульмане — эксперты Палаты предсказали, что затмение произойдет в 10 час. 30 мин. и продлится два часа. Иезуиты вычислили, что оно должно начаться на час позже, в II час. 30 мин. и продлиться не более двух минут. Затмение произошло в точно предсказанное иезуитами время.
Двумя днями позже высшие сановники государства представили императору доклад, превозносивший выдающихся западных астрономов и высоко оценивавший работу иезуитов. Двумя месяцами позже Палата Церемоний, главой которой к тому времени стал Павел Сюй, представила трону доклад о возможных исправлениях и изменениях в лунном календаре, который страдал существенными неточностями в течение уже 360 лет. Наконец 1 сентября появился императорский указ, вверявший проведение реформы календаря иезуитам. Спустя две недели Павел Сюй в сотрудничестве с Терентиусом изложил долгосрочную программу по переводу западной научной литературы по математике, оптике, гидравлике и даже музыке для сооружения десятков современных инструментов для нужд астрономии и изменения счисления времени. И конечно же, они высказывались за постройку телескопов. Интеллектуальные круги Пекина были охвачены живым энтузиазмом. Применение западной астрономии начало открывать доселе закрытые двери восприятий. Писалось все больше похвальных отзывов-евлогий в адрес западной науки и мастерства иезуитов. В Китае появились даже некоторые совершенно не конфуцианские трактаты.
Однако история Востока и Запада переплеталась не совсем так, как порой можно и хотелось бы предвидеть. Папа Павел V осудил проведение китайской миссией мессы на китайском языке, а не на латыни. К 1632 г. Галилео Галилей, изобретатель того самого телескопа, который получил огромную популярность в Китае и в конечном счете служил подспорьем пропаганде христианства в Пекине, находился под следствием в Риме, почти готовый отречься от своих открытий в пользу католической ортодоксальности. Далеко на Востоке, в Пекине, отец Семедо, которому предстояло сделаться историографом иезуитов в Китае, добавил интересную запись к своим переводам знаменитого «Нестореанского Камня». Внезапно были обнаружены свидетельства существования множества христиан в Небесной империи в древние времена. Надпись делала очевидным тот факт, что к стародавним христианам относились с большим уважением. Дело проповеди христианства снова несколько продвинулось. Павел Сюй, сановник-христианин, был назначен руководителем Палаты Церемоний — Либу.
Однако были и иные факторы, которые толкали развитие сюжета в другом направлении. По иронии судьбы, за несколько месяцев до того, как император стал обладателем своего личного телескопа (в 1636 г.), от владения которым он испытывал глубочайшее удовольствие, в определенных кругах зародилось резко негативное отношение к тем географическим принципам, которым обучал своих слушателей Маттео Риччи при помощи знаменитых карт. Как раз в тот самый момент, когда китайцы были достаточно подготовлены, чтобы принять те постулаты Маттео Риччи, которые можно было подтвердить использованием телескопа, его вклад в знания китайцев о западной науке подпал под огонь местных критиков:
«В последнее время Маттео Риччи использовал некоторые ложные учения глупых людей, а ученые единодушно верили ему. \…\ Карта мира, которую он сделал, содержит элементы легендарного и таинственного и является попыткой обмануть людей в вещах, в которых они лично не могут удостовериться. Это в действительности похоже на прием художника, который изображает привидения на своих картинах. \…\ Возьмите, например, положение Китая на карте. Он размещает его не в центре, а слегка на запад. \…\ Это далеко от правды, потому что Китай должен располагаться в центре мира, что можно доказать одним тем фактом, что мы можем видеть Северную Звезду, стоящую в зените Небес в полночь. \…\ Те, кто верят ему, говорят, что люди его страны много путешествуют в дальние страны, но описанная ошибка, конечно же, не могла быть сделана человеком, много путешествовавшим»[102].
Корни и этого и других подобных наскоков были двойственного происхождения: во-первых, критиков Риччи возмутила попытка расположить Срединное государство не на центральном месте среди других стран в мире; во-вторых, обвинители с упорством придерживались старинных предрассудков, которые сами китайские астрономы могли бы, по размышлении, назвать ложными. Однако единственно серьезными учеными в Китае считались ученые-книжники в области философии и морали, и если некоторые из них иногда и интересовались точными науками, в огромном своем большинстве они не доверяли ни ей, ни ее свидетельствам. Закоснелый традиционализм снова начинал поднимать голову перед угрозой наступления каких-то иностранцев и их чуждых идей. Не только христианство «скользило по поверхности» китайской жизни, как сказал аббат Хюк[103], но и европейская наука не могла рассчитывать на то, чтобы проникнуть вглубь этой жизни, хотя бы интеллектуальной ее составляющей.
И словно для того, чтобы поддержать китайских традиционалистов, Римская церковь в Италии уже прокляла те добавления к теории Коперника, которые сделал Галилей. Вторым действием Римской церкви в это время (в 1633 г.) была булла, открывшая Китай для проповеди миссионерами всех орденов. Одним росчерком: пера Святейшего Папы иезуиты лишались своей монополии на исключительное влияние в Китае, хотя и добились его сами, без какой-либо помощи. Вполне естественно, что являясь первопроходцами, понесшими на своем сложном пути много потерь, они были недовольны буллой. Поэтому, когда в Китай прибыли доминиканцы, иезуиты внешне приняли их достаточно любезно, однако за их спиной делали многочисленные попытки выбить почву из-под ног представителей этого ордена. Так среди европейцев установилась практика ведения закулисных игр друг против друга, впервые за всю историю их активного присутствия в Китае.
Однако как бы революционно ни выглядели для китайцев выкладки по астрономии, демонстрировавшиеся иезуитами, сколь бы блестящим ни было проведенное ими реформирование китайского лунного календаря, существует подозрение, что иезуиты намеренно не полностью обнародовали те знания о гелиоцентрической схеме устройства мира, которыми обладали, посвящая китайцев в то, что было вчерашним днем европейской астрономии; по иронии судьбы это происходило именно тогда, когда Коперник и Галилей произвели прорыв в науку будущего. Иезуиты удовлетворялись тем, что учили китайцев, будто только другие планеты вращались вокруг Солнца, будучи его спутниками, но не Земля. А ведь китайские идеи по большому счету были гораздо ближе к системе Галилея, чем эти заимствованные из устаревшей европейской традиции идеи католической ортодоксальности. Было бы только справедливо по отношению к иезуитам сказать, что их знания и интеллект все же были скованы жесткими границами христианской догмы.
Ситуация в Китае к тому времени ухудшилась. В 1629 г. маньчжуры прорвались за Великую Китайскую стену (это был год затмения, так что китайцы были подготовлены к худшему). Павел Сюй, который стал главой Палаты Церемоний в следующем году, способствовал тому, чтобы пригласить португальских солдат для обороны Пекина с севера. На этот отряд возлагались большие надежды, хотя он не был большим (около 400 человек), однако вооруженным ружьями и пушкой, по своим качествам намного превосходящими китайское оружие. Тем не менее отряд не достиг места проведения боевых действий. Купцы в Кантоне опасались, что их торговля с португальцами, ныне твердо установившаяся в Макао, могла пострадать, если бы экспедиция закончилась успехом и иностранцам предоставили привилегию торговать в других местах на побережье. Поэтому они подкупили всех, кто мог иметь какое-то влияние на решение этого вопроса при дворе, и успешно развернули широкую кампанию среди местных официальных лиц: португальский отряд не продвинулся севернее Янцзы. Экспедиционный отряд был возвращен в Кантон, где купцы сами выплатили солдатам жалование и благополучно вернули их в Макао. Это была практически первая попытка использования наемников со времен династии Тан. Описанные португальские силы были, по сути, авангардом многих других наемников, которым предстояло действовать на территории Китая на протяжении смутных времен следующей династии.