.
Обговаривая подарки, купцы описывали каждый, а Шалль переводил. «И когда появлялось что-нибудь интересное, он издавал глубокий вздох»[118]. Иезуит на тот момент жил в Китае уже 34 года. Китайцы дали Шаллю задание переводить все, что было связано с голландским посольством, и составить доклад по всему их пребыванию, что он и сделал, но, по Ньюхофу, он «обманно добавил по собственному почину, что страна, которой тогда владели голландцы, была ранее под властью Испании и по-прежнему принадлежала им по праву»[119]. Исторически это было правдой, так как Голландия действительно одно время принадлежала завоевавшей ее Испании, однако этот отрывок был изъят из доклада, так как император мог бы быть оскорблен фактом принятия посольства от страны, которая не располагала собственной территорией.
Ньюхоф живо описывает трапезу высокопоставленных маньчжур, от которой воздержались как голландцы, так и Шалль, ибо она состояла из полусырой свинины. Маньчжуры еще совсем недавно обосновались в Китае и не успели воспринять большей части его культуры. Шалль проинформировал голландцев, что российское посольство опередило их на четыре месяца, и ушел, поразив их великолепием своего паланкина и слуг.
Голландцы серьезно опасались, что 3500 лянов серебра, переданные ими администрации в Кантоне за то, что их интересы будут представлены при пекинском дворе, ушли в руки самих местных чиновников, и что иезуиты вместе с Шаллем были подкуплены португальцами для того, чтобы чинить препятствия голландцам. Это логично, но не очень достоверно, так как иезуиты, противостоявшие голландцам на религиозной, а возможно, еще и на национальной почве, не нуждались здесь в подкупе.
Голландцы получили аудиенцию и отвесили все положенные коутоу. Они были очень довольны сведениями о том, что миссия Байкова уезжает в Россию с пустыми руками. Дабы заручиться хотя бы письменным свидетельством того, что он побывал в Пекине, Байков испросил соответствующего письма у представителей голландского посольства, чтобы хотя бы этим смягчить впечатление Алексея Михайловича Романова о фактическом провале посольства. Ньюхоф очень красочно описывает восстановленный после смены династий дворец, церемонии, которыми сопровождалось введение миссии во внутренний двор, и многие другие реалии.
Тем временем на высоком уровне развивалась типично иезуитская интрига. Пока Байков отказывался вести переговоры с кем-либо иным, кроме как с самим императором, и еще более снижал шансы на успех своего посольства отказом исполнить коутоу, а исполненные надежд голландцы соглашались выполнить все китайские формальности, четверо иезуитов в Пекине делали все возможное для того, чтобы коммерческое предприятие голландцев провалилось. Закрывая глаза на принадлежность русских к православию, иезуиты решили войти с ними в контакт на предмет оказания отпора голландцам. Причина такого выбора проста: русские не представляли угрозы ни католицизму, ни португальской торговле, потому что прибыли с северо-востока, и притом по суше. Голландцы были более опасными соперниками. Возрастающая морская мощь Голландии в Южных морях, голландский протестантизм, история голландской вооруженной интервенции на территорию португальского Макао поднимались в глазах иезуитов в разряд угрозы для них самих и для католической веры. Сам Шалль поначалу, казалось, вовсе и не хотел использовать свое влияние против голландцев, но португальские отцы Буглио и Магалхэнс продемонстрировали отчаянное рвение в этом деле, осложненном национальными и религиозными соображениями.
В своем письме Магалхэнс говорит: «Четверо нас, братьев "Общества Иисуса"… решили не оставлять никакого средства неиспользованным, чтобы разрушить намерения этих голландцев, и со всем усердием… ниспровергнуть их предприятия…»[120] Они решили, что невозможно предотвратить появление голландцев при дворе без широкого подкупа, потому что сановники в Кантоне в свою очередь дали деньги высокопоставленным чинам и открыли голландцам двери ко двору. Однако иезуиты ухитрились ограничить те свободы, которые получили голландцы. Магалхэнс продолжает, что они с отцом Буглио сделали все, что было в их силах, для того чтобы победить голландцев. Помог им в этом отец Жан Валеа (Valleat), французский иезуит в Пекине, который помог Шаллю восстановить интересы иезуитов и стоявших за ними сил у императора. Валеа преуспел в своем деле. Существует письмо Шалля, в котором он описывает, как тот вмешался в события в самом начале, предупреждая Шуньчжи, что, если эти люди когда-нибудь получат доступ к коммерции в любом месте, они «немедленно воздвигнут там крепость и будут производить пушки, в чем они большие специалисты»[121]. Услышав описание голландского характера, Шуньчжи спросил, таким же ли нравом обладают московиты? «Я ответил, что совершенно напротив, они очень верные и справедливые люди», несмотря на неверные религиозные воззрения, «управляемые могущественным князем, посольство которого не имело никакой иной цели, помимо поздравления императора со счастливым завоеванием своей империи и восшествием на престол…»[122]. Буглио и Магалхэнс тем временем не смогли подкупить главу либу и обратились к его подчиненному, который, впрочем, тоже отказал им.
Как бы ни старались иезуиты, однако они ничего не смогли добиться для российского посольства, и бескомпромиссный Байков сотоварищами был отправлен назад с теми же самыми подарками, которые он привез. Голландцы же были приняты более милостиво и губернатору Батавии было послано письмо и подарки. В послании говорилось, что император разрешал торговать на его территории один раз в восемь лет, в миссию не должно входить более ста человек, а ко двору в Пекине приезжать более двадцати[123].
Иезуиты могли себя поздравить, но не удивительно, что через 10 лет, в 1668 г., голландцы в Москве успешно вмешались в дела таким образом, что помешали попыткам иезуитов получить разрешение путешествовать через Россию в Китай.
Китайцы впервые увидели первые важные образцы действий европейских держав на их территории через их представителей, борющихся за обретение влияния в Китае. Из этих трех сил — иезуитов, представлявших папство, католицизм и в тот момент более всего Португалию, голландцев, представлявших угрозу с моря и русских, представлявших расширяющуюся державу, начинавшую прощаться со средневековьем — одни иезуиты оказались в силах удержаться на той вершине, которую они завоевали своими долгими трудами.
Европа тоже пока не вынесла ничего важного из этих событий. Книга Ньюхофа на голландском, латыни и английском языках появилась в печати еще до конца XVII в. Она среди некоторых других послужила возникновению увлечения шинуазери, которое столь же далеко было от истинного Китая, сколь Европа была для Срединной Империи[124]. Запад в своих восприятиях был не менее отравлен изоляционизмом, чем Китай.
И европейцы, и китайцы надолго остались при своих представлениях друг о друге. Если отрешиться от периода, когда европейская философия с воодушевлением упражнялась в толковании конфуцианства, что произошло в период французского просвещения, то ни западные, ни китайские идеи практически не менялись еще в течение трех сотен лет.
Глава IVИезуиты при маньчжурах и отношение цинского двора к европейцам
Китайская монархия при маньчжурах продолжала оставаться могучим и централизованным организмом. Предполагалось, что император будет выполнять свои многотрудные административные обязанности день за днем, дабы не только править, но и управлять. Предполагалось, что любые государственные дела должны были проходить через него. Сын Неба на вершине китайской социальной пирамиды должен был исполнять больше, чем простые человеческие функции, управляя чиновниками, распределяя финансы и военные силы, занимаясь общественными работами и отправляя обряды.
Два результата вытекали из подобного восприятия монархии. Первый состоял в том, что в Пекине должен был поддерживаться устоявшийся и консервативный административный механизм, для того чтобы выполнять различные императорские функции. Второй заключался в том, что сам император должен был делать максимум возможного, чтобы справляться со своими ежедневными обязанностями и разбираться с династийными проблемами, не распространяя свою активность вне императорского двора. Непросто было императору воспринять влияния, приходившие из-за границы, хотя его реакция на них должна была стать образцом руководства, если китайское государство вообще собиралось хоть как-то реагировать. Поэтому действия императора и окружавшего его двора, помогавшего ему в исполнении обязанностей, имело первостепенную важность в отношениях Китая с Западом. И иезуиты совершенно четко представляли себе эти обстоятельства.
Когда завоеватели-маньчжуры впервые появились в Пекине в 1644 г., они нашли там иезуита Адама Шалля, занимавшегося составлением ряда трактатов по западным методам расчетов для изготовления календаря. Император Шуньчжи был разумным молодым человеком и упорно занимался китайским языком, чтобы разбираться в официальных бумагах. Несмотря на свою загруженность государственными делами, он находил время для того, чтобы интересоваться китайской литературой и театром. Он отличался также набожностью, и в подростковом возрасте подпал под влияние Адама Шалля, которого и назначил главой императорской Палаты Астрономии. Шалль послужил императорскому дому и в других областях, вылечив мать молодого императора от серьезной болезни. Шалля часто призывали во дворец для консультаций с его царственным компаньоном не только по вопросам этики и религии, но также по вопросам управления государством, и молодой император даже приобрел привычку называть миссионера «дедушкой» и посещать его церковь. Однако, к несчастью для миссионерского аспекта деятельности Шалля, он не довел свое влияние до обращения императора в христианство, и в течение последующих нескольких лет своей недолгой жизни император все больше поворачивался в сторону буддизма.