[224]. Автор придерживается того взгляда, что китайская буддийская мысль была некоторым образом некитайской. Напрашивается аналогия с историком европейской философии, отрицающим последние два тысячелетия ее развития вследствие влияния на нее христианства.
Однако в научном мире постепенно начинают преобладать более реалистические взгляды на китайское общество. Развенчанная в самом Китае конфуцианская классика потеряла свою доминирующую позицию в синологических штудиях, ныне гораздо больше внимания уделяется другим религиозным и философским течениям. В наше время существует более глубокое понимание сложностей и разновекторных сил в социальной и политической жизни, равно как и в интеллектуальной истории Китая. Относительно большее внимание уделяется нефилософской литературе и массовой культуре, малым народностям и приграничным культурам. Короче говоря, стало уделяться гораздо больше внимания менее поддающимся централизации и более дробным чертам и характеристикам китайского общества. Однако успехи прокитайской пропаганды на протяжении Второй мировой войны и антикоммунистической пропаганды после ее завершения были так велики, что и на обыденном уровне осталось много приверженцев идеи, что конфуцианская Утопия существовала в Китае вплоть до основания Китайской Народной Республики.
Заключение
Итак, отцы-иезуиты были первыми европейцами, вошедшими в Китай и исследовавшими его с юга. Их прибытие в Срединную империю было результатом великой эпохи географических открытий, и они столь же мало ассоциируются с караванами, шедшими через старинные тракты Великого Шелкового пути, сколь, скажем, космонавты. До времен Чингисхана единственным китайским по происхождению объектом, более всего интересовавшим Запад, был таинственный шелк. Так, Плиний, уделивший определенное внимание этой культуре, полагал, что шелк произрастает на деревьях. Представления о Китае и китайцах достигали рубежей Римской империи лишь опосредованно — через персов и скифов. Чингисова эпоха вызвала необходимость более тесных разведывательных контактов с опасными монголами, осуществление каковых и приняли на себя монахи — первые посланцы Запада в Центральной Азии. Естественно, что древний шелковый путь и был тем сухопутным трактом, по которому продвигались в северный Китай и Монголию отважные исследователи — члены христова воинства и купцы. Все они в основном возвращались в Европу с отчетами о своих захватывающих дух путешествиях. Имена Иоанна Плано Карпини, Вильгельма Рубрука, Николо Конти, Иоанна Мариньо-ли, Фернанда Мендеса Пинто, Одорико де Порденоне, Марко Поло и Хуана Гонсалеса де Мендосы (последний, впрочем, скорее всего не был в Срединной империи) должны быть по праву внесены в золотой список основоположников синологии, хотя бы на уровне мифотворчества. Однако при всей несомненной ценности свидетельств, представленных вышеперечисленными путешественниками, необходимо отметить естественные дефекты, присущие их описаниям Китая. Рассказы об экзотических странностях чужой жизни заслоняли от средневекового европейского читателя базовые знания — географическое положение империи, ее политическую систему, великие этико-философские учения, литературу, искусство, язык, наконец.
Между тем эпоха великих географических открытий и ренессансный интерес к космографии потребовали более точной локализации столь обширного государства, каким является Китай. Однако вплоть до начала XVII в. Китай по-прежнему оставался для Запада страной малопонятных традиций где-то далеко у восточных пределов Земли. Именно тогда на сцене и появились иезуиты, приплывшие в Китай с юга. Первым из них был св. Франциск Ксавье, сначала пытавшийся обратить в христианство Японию и в декабре 1552 г. погибший от лихорадки буквально на пороге южного Китая — страны, которую миссионеры по трудности достижения сравнивали с Луной. Последователь Ксавье — отец Маттео Риччи явился тем человеком, который добился фантастических успехов как в продвижении ко двору минского императора, так и в познании Китая, став первым посредником, ознакомившим китайских шэньши с достижениями европейской науки и, соответственно, представившим Западу реальную, а не сказочную страну с четкими географическими и культурными координатами. Тот же самый отец Маттео Риччи, который заложил монументальную базу для познания Китая, благожелательного изучения его культуры и корни двухвекового процветания иезуитов при дворе минских и цинских императоров, явился и отцом всех противоречий и споров, которые вызвали необходимость присылки в Китай папского посланника для разрешения ряда вопросов, касавшихся метода проповеди и допустимой степени компромисса с местными религиями и культами.
По неизбежной исторической логике именно тот метод, который являлся секретом успеха иезуитов в столь идеологически самодостаточной стране, как Китай, и был поставлен им в вину соперниками и союзниками. По разным поводам было многое сказано о «средствах» иезуитов, но когда речь идет о проецировании этих методов на их «страноведческую» практику, необходимо признать, что метод культурной адаптации, поиска разумных компромиссов и точек соприкосновения культур доказал свою бесспорную пригодность, если не сказать беспроигрышность. Иезуиты обнаружили признаки Божественного в древних философских системах Китая и нашли доктрины конфуцианства почти идентичными христианским. Риччи полагал, что древние религиозные воззрения китайцев подразумевали единство Бога и не опускались до идолопоклонничества. По его мнению, древние китайцы были «спасены» посредством естественного закона: знаменитая библейская формула о недопустимости поступать по отношению к другим так, как не хотелось бы, чтобы поступили с тобой, была выявлена им и в китайской философии.
Если мы назовем иезуитского миссионера Маттео Риччи первым сознательным посредником между Европой и Китаем, в этом не будет большого преувеличения. Восприятие роли католических и, в частности, иезуитских миссионеров в политических и культурных контактах по линии Восток-Запад, несомненно, требует сейчас определенной коррекции как на уровне обыденного сознания, так и в объективно-историческом плане. Устоявшиеся клише, базирующиеся на сведениях XIX–XX вв., в соответствии с которыми западные миссионеры толкуются как «цепные псы» колониализма и империализма, обычно автоматически переносятся на всю историю иезуитских миссий, в частности в Китае с момента ее появления там в конце XVI в. Да и отечественная синология еще со времен Н. Я. Бичурина традиционно скептически относится к описаниям Китая европейскими миссионерами.
В истории взаимоотношений стран Европы с Китаем фигура иезуитского миссионера Маттео Риччи (1552–1610 гг.) стоит на особом месте. До его миссии Китай для европейцев был неведомой страной, ведь именно Риччи идентифицировал «Катай» Марко Поло с Китаем, а для ученых-мандаринов Запад являлся мало проверенным слухом. Этот итальянский священник, проведший в Китае 28 лет вплоть до смерти, широко известен за рубежом, тогда как в нашей стране до сих пор не издан даже его дневник, еще в XVII в. переведенный на основные европейские языки, отсутствуют исследования, посвященные первым европейским миссионерам в этой стране.
Вместе с тем и западное востоковедение деятельность первых иезуитов в Китае не всегда интересует как связующее звено в системе Запад-Восток. С этой точки зрения нам и было интересно рассмотреть труды и деяния Маттео Риччи и его последователей в Китае.
Иезуитские «средства для достижения цели», с XVI в. неизменно осложнявшие европейскую политику, в ходе миссионерской деятельности на Востоке становились особо эффективными, так как базировались на веротерпимости, языковой подготовке и даже этнической мимикрии проповедников. Иезуитов обвиняли в неуместном новаторстве и конфессиональных компромиссах, тогда как они сами оправдывали свою тактику соответствием «апостольским» методам, характерным для первых веков христианской экспансии.
Маттео Риччи начал изучать Китай и его язык в 1582 г., по прибытии в Макао, где он подготовил обобщенное описание народа, обычаев, институтов и правительства Китая. Первый труд Риччи замечателен формулировкой метода «культурной адаптации» и тем, что на то время это было самое достоверное описание китайской цивилизации. Автор выказывал уважение к китайскому образу жизни, культуре, национальному характеру. Демонстрируя объективность, итальянский иезуит отмечал и недостатки.
Проникновение иезуитов вглубь Китая происходило с южного побережья и было поначалу очень медленным. Состоявшая в 1595 г. из семи человек миссия в 1601 г. уже обосновалась в Пекине. Здесь деятельность иезуитов имела большой успех как вследствие их терпимости и такта, так и благодаря обширным познаниям Маттео Риччи в астрономии, картографии, точных науках и, особенно, в конфуцианском каноне (Риччи перевел его на латинский язык). С 1594 г. миссионеры носили традиционные костюмы китайских шэньши, отказавшись от буддийского монашеского наряда, что тоже послужило их популярности.
В Пекине Маттео Риччи был представлен минскому императору Ваньли, которому он, в частности, преподнес астрономические инструменты, водяные часы — клепсидру и изображение Девы Марии. Составленное Риччи описание Китая высоко оценил его первый переводчик и издатель Никола Триго: «Это произведение имело большее влияние на литературные, философские и религиозные стороны жизни в Европе, чем какая-либо другая историческая книга, написанная в XVII в.»[225].
Хотя «Общество Иисуса» было орденом, члены которого подчинялись строгой квазивоенной дисциплине, на огромном удалении от Европы многое зависело от качеств самого человека в Конкретной ситуации. Поэтому Риччи было предоставлено большое свободное поле действия для установления иезуитской практики в Китае, хотя эта практика, безусловно, должна была совпадать с иезуитскими целями и идеалами. Обратив в веру принца крови и нескольких высокопоставленных сановников, он проиллюстрировал одну из кардинальных отправных точек в иезуитской стратегии — попытку заручиться союзом с влиятельными лицами в надежде, что это является кратчайшим путем общей христианизации страны. Эта политика сохранялась на протяжении существования иезуитской миссии, хотя иногда можно было наблюдать сильный контраст между трудностями, которые испытывали рядовые члены миссии и престижем и привилегиями, которыми наслаждались те, которые находились в фаворе при дворе.