— Жизнь, — я запнулся. — Как возникла жизнь?
— Случайные столкновения между электронами, происходящие в подходящей среде.
Тут мне пришлось его остановить. Это было выше моего понимания.
— Случайные столкновения электронов? Что вы имеете в виду?
— Вся разница между органическими и неорганическими атомами заключается в их внутреннем строении. Углеводороды, как наиболее легко подверженные воздействиям среды при определенных условиях, являются самой распространенной формой жизни. Но теперь, когда вы имеете атомную энергию, вы обнаружите, что жизнь может создаваться из любого элемента или соединения элементов. Но будьте осторожны. Углеводороды являются хрупкой жизненной структурой, которая легко может быть разрушена на нынешнем этапе развития.
По моей спине пробежали мурашки. Я уже представлял про себя, какого типа эксперименты осуществляются в государственных лабораториях.
— Вы имеете в виду, — я сглотнул, — что существуют формы жизни, которые могут оказаться опасными уже в момент их создания?
— Опасными для человека, — поправил меня кот. Неожиданно он показал мне рукой. — Поверните на эту улицу, а потом поезжайте прямо до въезда во двор цирка.
А я все это время ломал голову над тем, куда мы едем. И сейчас, странное дело, для меня явилось некоторым потрясением узнать ответ на этот вопрос.
Через несколько минут мы прошли в темный тихий шатер зверинца. Я знал, что сейчас разыгрывается заключительный акт драматического пребывания кота на Земле.
В темноте задрожал слабый огонек. Он приблизился, и я увидел, что к нам направляется какой-то мужчина. Было слишком темно, чтобы узнать его, но вот свет стал сильнее, и я понял, что у него нет источника. Внезапно я узнал Силки Трэвиса.
Казалось, он шел как лунатик, в каком-то трансе.
Подойдя к коту, он остановился перед ним. Выглядел он неестественно и жалко, как женщина, которую застали без макияжа. Бросив на него один долгий испуганный взгляд, я пробормотал:
— Что вы собираетесь сделать?
Переговорное устройство кота сразу не ответило. Кот повернулся и задумчиво уставился на меня, потом осторожно прикоснулся к лицу Силки одним пальцем. Глаза Силки открылись, но и только. И я понял, что какой-то частью своего сознания он осознает происходящее. Я прошептал:
— Он может слышать?
Кот кивнул.
— А мыслить?
На этот раз кот покачал головой.
— В своем анализе человеческой натуры, — начал затем кот, — вы выбрали только один симптом. Человек религиозен из-за определенной характерной черты. Я дам вам подсказку. Когда какой-нибудь пришелец из космоса прибывает на планету, населенную разумными существами, то у него есть только один способ маскировки. Определив этот способ, вы узнаете, какова же главная черта этой расы разумных существ.
Я попытался собраться с мыслями. В сумраке, заполнявшем пустой шатер зверинца, нас окружала такая глубокая тишина, что все происходившее казалось нереальным. Я не боялся кота. Но внутри меня сидел страх, даже ужас, который был непрогляднее ночи. Я смотрел на неподвижного Силки, на лице которого были видны все его морщины. А потом я взглянул на огонек, что нависал над ним. Затем наконец я посмотрел на кота и сказал:
— Любопытство. Вы имеете в виду человеческое любопытство. Его интерес ко всем странным и диковинным созданиям заставляет его считать естественным.
— Кажется невероятным, — начал кот, — что вы, интеллигентный человек, никогда не понимали этой характерной черты всех человеческих существ. — Он живо повернулся и выпрямился. — Ну, хватит. Я выполнил все условия, которые передо мной стояли: прожил некоторое время, не вызвав ни у кого подозрений, рассказал одному местному жителю, кем я являюсь на самом деле. Теперь мне остается только послать домой характерное творение вашей цивилизации — а затем я могу отправляться дальше по своей долгой дороге домой… в какое-то другое место.
Вздрогнув, я рискнул спросить:
— Надеюсь, это творение — не Силки?
— Мы редко выбираем подлинных жителей планеты, — ответил кот, — но когда все же поступаем так, то даем им вполне достаточную компенсацию. В его случае это практическое бессмертие.
Внезапно я почувствовал отчаяние. У меня в запасе оставалось всего несколько секунд. И вовсе не потому, что испытывал по отношению к Силки какие-либо чувства. Он стоял, словно пень, и не имело никакого значения то, осознает ли он все происходящее и забудет ли он об этом впоследствии. Тут мне пришло в голову, что кот узнал что-то о врожденных чертах человеческой натуры, которые я, как биолог, должен знать.
— Ради Бога, подождите! — воскликнул я. — Вы ведь еще не все объяснили мне. Что же это за основная черта человеческой натуры? Да та почтовая открытка, что вы мне послали. И…
— Я дал вам все необходимые подсказки. — Существо начало поворачиваться. — И какое мне дело до того, что вы не можете понять это. У нас, студентов, есть свой Кодекс, вот и все.
— Но что я сообщу миру? — в отчаянии спросил я. — Неужели вы не оставите человечеству никакого послания, нечто…
Кот снова посмотрел на меня.
— Если можно, не рассказывайте никому и ничего!
На этот раз, отвернувшись, кот уже не оглядывался.
Я, вздрогнув, увидел, как туманный огонек над головой Силки начал расширяться, расти, становясь ярче. Потом он начал пульсировать в каком-то спокойном ритме. В этом мерцающем огне кот и Силки превратились в туманные фигуры — тени, падающие на костер.
Неожиданно эти тени начали исчезать, и вскоре и туманный огонек начал затухать. Постепенно он опустился на землю и несколько секунд тихо угасал во все сгущающейся темноте.
Силки и инопланетное существо исчезли без следа.
Сидящие вокруг стола в баре молчали. Наконец Горд бросил свое: «Угу!», а Джоунс в своей самоуверенной манере спросил:
— Вы ведь, конечно, разрешили проблему почтовой открытки?
Худощавый профессор кивнул.
— Мне так кажется. Упоминание на открытке о временной разнице и было той подсказкой. Открытка была отправлена после того, как Силки выставили в качестве экспоната в школьном музее кошачьего народа, но из-за разницы во времени передачи она прибыла до того, как я узнал о появлении в городе Силки.
Мортон привстал из глубин своего кресла.
— А как насчет основной характерной черты людей, внешним проявлением которой является религиозность?
Незнакомец махнул рукой.
— Силки выставлял напоказ по сути не уродцев-мутантов, а самого себя. Религия — форма самодраматизации перед Богом. Любовь к самому себе, самолюбование — в некотором смысле это способ показать себя… и поэтому инопланетное существо и смогло долго находиться среди нас незамеченным.
Кэти откашлялась и заметила:
— А как ваши успехи на любовном фронте? Вы женились на Вирджинии? Ведь вы профессор биологии в университете штата, верно?
Незнакомец покачал головой.
— Был, — ответил он. — Мне следовало последовать совету кота. Но я решил рассказать о том, что случилось. Меня уволили через три месяца, и я не скажу вам, чем я сейчас занимаюсь. Весь мир должен узнать о слабости человеческой природы, которая делает нас такими уязвимыми. Вирджиния? Она вышла замуж за пилота одной крупной авиакомпании, то есть попалась на крючок его версии самодраматизации.
Он встал.
— Что ж, полагаю, мне пора. Я должен посетить этой ночью еще множество других баров.
Когда он ушел, Тед на несколько секунд перестал напускать на себя обычный глупый вид.
— Ну вот, — начал он, — у этого типа в самом деле поехала крыша. Только представьте: он собирается рассказывать эту историю сегодня ночью еще не менее пяти раз! Какая замечательная выдумка для того, кто хочет быть в центре внимания!
Мира захихикала, а Джоунс начал говорить с Гордом в своей привычной манере всезнайки. Горд повторял свои «Угу!» через каждые несколько секунд, словно он слушал Джоунса. Кэти положила голову на стол и пьяно захрапела. А Мортон еще глубже погружался в своем кресле.
Таймер
— Женитьба, — говорит Терри Мэйнард, когда он благодушно настроен, — дело святое. Уж я-то могу так утверждать! Я был женат дважды, один раз в 1905 году, а другой — в 1967. С таким багажом времени можно утверждать подобное.
После этих слов он ласково глядит на свою жену Джоан. Она закуривает сигарету и, откинувшись на спинку кресла, бормочет:
— Терри, никак не можешь угомониться. Опять принялся за свое?
Она отхлебывает из своего коктейля и, взглянув невинными голубыми глазами на гостей, продолжает:
— Терри собирается рассказать вам историю нашего романа. Если вы уже слышали ее раньше, сандвичи и остальная закуска ждут вас в столовой.
Двое мужчин и женщина встают и выходят из комнаты. Терри кричит им вслед:
— Люди смеялись над атомной бомбой — пока она не упала им на головы. И кто-нибудь однажды поймет, что это не просто сочиненная мною любовная история. Это реальный случай, который может произойти со всяким. Когда я представляю себе скрывающиеся здесь невероятные возможности, меня пронзает жуткая мысль, что взрыв атомной бомбы — тусклый огонек в бесконечной тьме по сравнению с ними.
Один из оставшихся мужчин изумленно произносит:
— Что-то ничего не могу понять. При чем тут атомная бомба — к вашей женитьбе в 1905 году, равно как и ко второй, если отбросить в сторону то раздражение, которое может испытывать ваша очаровательная жена от того, что не имеет возможности вонзить свои длинные ноготки в прелестную кожу своей предшественницы?
— Сэр, — говорит Терри, — вы говорите о моей первой жене… да почиет она в мире!
— Никогда, — объявляет Джоан Мэйнард. — Никогда я бы не снизошла до такого!
Впрочем, затем она, устроившись поудобнее, воркующим голосом произносит:
— Продолжай, Терри, дорогой.
— Когда мне было десять лет, — начинает ее муж, — меня приводили в восхищение старинные часы моего дедушки, висевшие в холле, — вы все можете взглянуть на них, когда будете уходить. Однажды, когда я открыл дверцу внизу и принялся раскачивать маятник, я увидел на корпусе какие-то числа. Они начинались в верхней части длинного стержня — первое число было 1840, а потом тянулись вниз, друг за другом, вплоть до самого низа. Последним числом было 1970. Это случилось в 1950 году, и, помнится, я был удивлен, увидев маленькую стрелку на хрустальной гирьке, которая указывала прямо на отметку 1950. Мне показалось, что я сделал великое открытие и понял, как работают часы. Когда возбуждение прошло, я, конечно же, начал забавляться с гирькой, и помню, как она скользнула к отметке 1891.