— Попрыгай и отдам.
Что? Да пошел он!
Такое впечатление, что этими подколками он мне мстит. Но за что? Его непомерное эго не смогло пережить мой отказ?
Показав идиоту неприличный жест, сажусь за парту.
До меня доносится тяжелый вздох Айдара, а затем тетрадь ложится прямо передо мной. Краем глаза успеваю заметить на его лице мученическую гримасу, которую тут же сменяет невозмутимая улыбка. Впрочем, может мне показалось.
— В эту субботу у меня вечеринка. Надеюсь, ты не забыла, сладенькая?
Да уж, забудешь тут.
— Пыталась, но об этом слишком часто напоминают.
— Отлично! — Долматов мне подмигивает, и прежде чем уйти к Грачеву бросает: — не забудь взять с собой Утку!
— Тебя тоже позвал? — спрашивает Нина.
— Да, и тебя?
— Ага.
— Ты пойдешь? — мой вопрос звучит с неприкрытой надеждой.
Если мне от вечеринки не отвертеться (спасибо Васнецову), то хотелось бы иметь рядом с собой союзника. Ершова не в счет. Зуб даю, не пройдет и пяти минут как Васнецов ее начнет очаровывать, если, конечно, перестанет жевать сопли.
— Неа, — качает головой. — Мои родители меня не отпустят. А ты?
Я оглядываюсь на Долматова. Он о чем-то увлеченно разговаривает с Грачевым, старательно игнорируя Королеву, которая сверлит в нем дыру.
— Еще не решила, — задумчиво произношу, отворачиваясь. — Знаешь, если ты вдруг надумаешь, то позвони. А с твоими родителями вопрос решим. На крайний случай, скажем что ты у меня ночуешь, и что мы готовимся к олимпиаде и все такое.
В конце концов, я и не такое проворачивала.
— Конечно, — натянуто улыбается Нина, и я понимаю, что она не позвонит.
Идти на вечеринку у меня и самой желания нет, однако я обещала Васнецову привести Ершову. Еще и Долматов со своим публичным приглашением… Королева только вроде бы успокоилась. По крайне мере мой шкафчик оставили в покое.
— Королева тебя просто взглядом прожигает. Наверное опять что-то задумала, — предупреждает меня Нина.
— Я уже привыкла, — равнодушно отзываюсь, пожимая плечами.
И кто бы знал как тяжело мне дается это равнодушие. Сколько я прилагаю усилий, чтобы прямо сейчас не сорваться с места, чтобы не сбежать и не спрятаться. Она не забудет и не простит мне этого публичного приглашения от Айдара.
***
Я даже и не догадывалась насколько была права. На следующий день все было как обычно. Уроки прошли спокойно, Долматов практически меня не доставал, а Каролина вообще как будто не замечала. Вероятно, мне стоило из-за этого напрячься, но я наоборот расслабилась. И, когда прозвенел звонок с последнего урока, даже осмелилась предложить Нине пойти со мной по магазинам в поисках платьев на выпускной. Мама уже несколько раз звала меня на шоппинг, но я отвечала отказом. Не то чтобы мне не нравится шоппинг (в этом плане я абсолютная девчонка), но знала что как только мама увидит, что я беру платье на пару размеров меньше, то тут же начнутся причитания, которые, к слову, в последнее время я слушаю постоянно.
По ее мнению я слишком исхудала, занимаюсь ерундой и вообще морю себя голодом и скоро заболею анорексией. Ага, конечно! Анорексия мне не грозит даже если я буду жевать одно сено. Моего жира с запасом хватит на несколько лет.
Все было хорошо до тех пор, пока я не услышала позади себя едкие смешки. Знаете, это состояние когда никто ничего не говорит в лицо, но ты отчетливо понимаешь, что над тобой смеются? Так вот, это было оно.
Я напрягаюсь всем телом, предвкушая очередной удар от Королевой. На задних партах слышится шушуканье, а потом громкий хохот.
«Не оборачивайся. Не оборачивайся. Ты выше этих недоумков» — мысленно твержу себе, но, разумеется, не сдерживаюсь.
Обернувшись, тут же натыкаюсь на довольную ухмылку Каролины.
Опускаю руки под парту, сжимая в кулаки, но смело выдерживаю ее взгляд.
Пусть смеются! Мне все равно!
— Устинова! — кричит Соловьев. Он ходит за Королевой хвостиком, истекая слюной, но она лишь им пользуется. — Ты что, в спринтеры заделалась?
Что…? Что за чепуху он мелет?
О, нет.
Не может быть!
Я краснею не то ли от гнева, не то ли от смущения и отворачиваюсь, утыкаюсь невидящим взглядом в парту.
— В спринтеры? В какие? Там где черепашьи бега? — это уже Смирнов решает блеснуть остроумием.
И вот тут начинается полный кошмар. На меня словно выливают ушат грязи.
— Она худеет! — выкрикивает кто-то.
— Ей уже давно пора! — поддакивает Лена Воронина.
Ком встает в горле, я силой сдерживаю слезы.
Поменять пароль наш шкафчике, разрисовать его, даже суп на моей одежде — это сущая ерунда. Именно мои вечерние тренировки были чем-то личным, сокровенным. Я до сих пор не тренируюсь днем, сколько бы меня не звал Ромка, потому что стесняюсь. Лишь ночью, когда людей практически нет, я могу чувствовать себя свободно.
— Поль, не слушай их, — осторожно дотрагивается до моего плеча Нина, отчего я дергаюсь. — Им только дай повод поржать.
И этот повод как обычно я.
— Да нет, они правы, — горько усмехнувшись, произношу. — Это действительно черепашьи бега.
Мои успехи оставляют желать лучшего. Да, я определенно сбросила несколько килограмм, но на тренировках все еще выгляжу нелепо.
— Толстуха бегает! Вот прикол! — орет Смирнов.
Это становится последней каплей.
Вот, кто я. Сколько бы себя не обманывала. Я толстуха.
Вскакиваю из-за парты и, даже не забрав свои вещи, несусь на выход.
— А еще говорят, у нее есть парень!
— Да какой у нее может быть парень? Если только из жалости!
На выходе я сталкиваюсь с Долматовым. Врезаюсь в его грудь со всей силы. Он хватает меня за плечи, весело говоря:
— Воу, сладкая, так на меня еще не набрасывались!
И этот такой же как они! Кучка мерзавцев!
Грубо отталкиваю Долматова и пулей вылетаю из класса. Я не помню как добегаю до раздевалки, как хватаю свою куртку и выбегаю из школы. Глаза застилает пелена из непролитых слез, которые я сдерживаю из последних сил.
Я сижу на этой долбанной диете уже два месяца! Неужели я никогда не похудею? Неужели не стану красивой? Неужели на мне так и будет висеть это клеймо «толстухи»? Что мне еще сделать? Лечь под нож хирурга и выкачать весь жир?
Я не помню как дохожу до дома, как поднимаюсь на этаж и захожу в квартиру, обессилено приваливаясь к двери в рыданиях. Я плачу громко, навзрыд и не стесняюсь, ведь уверена что дома одна.
Знаю, обещала что эти гады больше не доберутся до меня, что не позволю себя втоптать в грязь, но… Иногда у меня ощущение, будто все зря. Все эти диеты, тренировки, взвешивание и постоянные примерки одежды. Ведь прошло уже целых два месяца, а я по-прежнему толстуха!
Размазывая рукавом слезы по щекам, я вдруг замираю, когда чувствую легкое прикосновение.
— Милая, — звучит надо мной ласковый голос мамы, — что случилось?
— Ничего, — шмыгнув носом, выдавливаю из себя.
— Из-за ничего так горько не плачут.
Мама присаживается рядом со мной на корточки, гладит по волосам, пока слезы продолжают против воли катиться по щекам. И тут меня прорывает. Путаясь в словах и заикаясь, я выпаливаю:
— Они… в-все… надо мной… и я там…
— Тише, милая, тише, — успокаивающе произносит мама.
Помогает мне подняться и ведет на кухню, усаживает меня за стол и садится рядом, крепко обнимая, словно хочет забрать всю боль себе.
— Ох, моя хорошая, ты расскажешь мне? — когда я немного успокаиваюсь, осторожно интересуется.
— Меня называют толстухой. Сегодня весь класс ржал с того, как я бегаю!
— Но ты не толстая! — яростно возражает мама.
— Мама! — рявкаю, не в силах слышать эту ложь.
— Прости, — вздыхает она. — Полинка, а хочешь я пойду в школу и разберусь?
— Ты хочешь, чтобы надо мной вообще вся школа смеялась?
Мама замолкает, поджимая губы, а потом неохотно соглашается.
— Ты права. Не стоит этого делать. Но нельзя же допускать таких издевательств! Почему ты раньше мне не говорила?
Наверное потому что это стыдно. И потому что мы — дети считаем себя слишком взрослыми, чтобы рассказывать родителям о своих проблемах. Считаем, что можем справиться со всем сами, когда на самом деле больше всего нуждаемся в поддержке, теплых словах и твердом плече.
— Я должна с этим справиться сама, — решительно отрезаю.
— Если хочешь, мы найдем другую школу…
— Мам, подростки везде одинаковые. И нет смысла переходить за месяц до конца года.
Мама вздыхает, смотря на меня грустными глазами, а потом произносит:
— Значит, не нужно сдаваться. Знаю, что ты считаешь себя полной. И пусть я против всей этой твоей диеты, но если ты считаешь, что тебе от этого лучше, то пусть. Я не одобряю голодовку, но знаю что для тебя это важно. Не позволяй злым языкам сбыть тебя с пути. Люди всегда будут говорить гадости. Ты похудеешь, будут кричать что худая. Всем не угодишь, дочь. Делай так, как нравится только тебе.
Мамины слова вселяют уверенность. И правда, почему я какой-то гадкой девчонке позволяю доводить меня до слез? Я уже столько проделала работы. Глупо останавливаться.
— Ты права, — окончательно успокоившись, произношу.
— Вот и хорошо, а мы с папой всегда рядом, чтобы тебя поддержать.
— Спасибо, — слабо улыбаюсь.
— Только пообещай мне, что если это зайдет слишком далеко, то ты мне скажешь, — вдруг перейдя на серьезный тон, чеканит.
— Хорошо, — киваю головой, даже не собираясь спорить.
— Вот и отлично! — погладив меня по голове, мама встает. — А теперь давай выпьем чаю.
***
Вечером полная решимости я пишу Клюеву.
«Есть одно интересное предложение»
Рома отвечает спустя несколько минут.
«Я весь внимание»
«Пойдем на вечеринку в субботу?»
«Ух ты! Это приглашение на свидание?»
Черт, я не хотела, чтобы это звучало так…
«Скорее дружеская встреча» — нахожусь я.
«Жаль. Но я за любой кипиш, поэтому пошли»