нофильство Краснова. Общего плана действий выработано не было. Но в результате совещания было решено, что Добровольческая армия снова пойдет вместе с кубанскими казаками, примкнувшими к ней, на Екатеринодар. И уже только после взятия столицы Кубанского казачьего войска окажет помощь донцам в наступлении на Царицын. Так Донская и Добровольческая армии расходились в противоположные стороны. Вопрос о едином командовании отпал. Каждый остался при своем. Никто не хотел уступать. Но, когда совещание подходило к концу, одним из условий дальнейшего взаимодействия с «Кругом спасения Дона» Деникин потребовал от Краснова передачи из Донской армии в Добровольческую бригады полковника М. Г. Дроздовского. Краснов не имел права отказать и обещал не препятствовать. Следом 1-я русская добровольческая бригада оставила Новочеркасск и двинулась на юго-восток к станице Мечетинской. Туда же подходили части Добровольческой армии.
В Мечетинской при стечении большого количества народа состоялся парад 1-й русской добровольческой бригады. Верховный руководитель Добрармии генерал М. В. Алексеев перед построением частей и парадом, сняв кубанку и поклонившись дроздовцам, сказал:
«Мы были одни, но далеко в Румынии, в Яссах, билось сердце полковника Дроздовского, бились сердца пришедших с ним нам на помощь. Спасибо вам, рыцари духа, пришедшие издалека, чтобы влить в нас новые силы… Примите от меня, старого солдата, мой низкий поклон!»
Затем приказом генерал-лейтенанта А. И. Деникина № 288 от 12 мая 1918 года бригада русских добровольцев полковника М. Г. Дроздовского была включена в состав Добровольческой армии. Части бригады недолго задержались в станице Мечетинской и двинулись на расквартирование в станицу Егорлыцкую. Значение присоединения бригады Дроздовского к Добровольческой армии переоценить трудно. С Дроздовским пришло около 3000 бойцов. Они были прекрасно вооружены, снаряжены, хорошо одеты и обуты. Они доставили в армию 13 орудийных стволов (6 легких, 4 горных, два 48-линейных, одно 6-дюймовое) с 14 зарядными ящиками. В бригаде было около 70 пулеметов различных систем, два броневика («Верный» и «Доброволец»), аэропланы, автомобили, телеграф, оркестр, около 800 артиллерийских снарядов, более тысячи запасных винтовок, около 200 тысяч ружейных и пулеметных патронов. Бригада имела при себе оборудованную санитарную часть и обоз в отличном состоянии. На три четверти она состояла из офицеров-фронтовиков. К этому времени обескровленная во время Первого Кубанского похода Добровольческая армия насчитывала в своем составе лишь немногим более 2 тысяч штыков и 2,5 тысяч сабель, имела всего 7 орудий и небольшое количество пулеметов. Броневиков в армии не было ни одного, ощущался дефицит артиллерийских снарядов и патронов. Санитарная и интендантская части отсутствовали. В результате присоединения дроздовцев Добрармия почти удвоилась численно, значительно пополнилась и ее материальная часть.
В Егорлыкской бойцы бригады отдыхали после утомительных переходов и маршей…
— Так вот, господа, познакомился я под Ростовом с неким нашим контрразведчиком, оставленным Корниловым еще зимой в Таганроге для саботажа среди красных, поручиком Николаем Сигидой. Я с ним встретился дня два спустя, после того, как наша бригада от Ростова отступила к селу Чалтырь. Через несколько дней мы вместе с казаками и немцами участвовали во взятии города, — рассказывал Гаджибеклинский, отпросившийся ранее у полковника Лесли, чтобы вновь побывать в Ростове по своим делам.
— Подошли мы к немцам уже за Чалтырем. Те готовились атаковать Ростов. Их пехота сняла ранцы, аккуратно расставила на землю, причем около имущества каждой роты был оставлен часовой. Их цепи с бугров, стройно и чинно, точно автоматы, спустились вниз. Мы же подошли к буграм и наблюдали за боем. Немецкие орудия ударили по пулеметным гнездам большевиков и сбили многие со второго выстрела, — с уважением и долей зависти, словно стрелял сам, рассказывал Руслан Исаевич.
— Да, аккуратно и чисто воюют, колбасники, — промолвил Пазухин.
Космин и Усачев слушали с полным и понятным вниманием. Ротмистр Новиков был как-то рассеян и невнимателен.
— Мы с поручиком и казаками вошли на улицы Ростова вслед за немцами. Что ж вы думаете, господа? Улицы были пусты, точно вымерли. По дороге ни одного трупа. Зато патронов и оружия сколько хочешь. Большевички драпанули без всякого сопротивления. Наши входили в город налегке со стороны Таганрогского проспекта. В колонне по отделениям шли немцы, за ними небольшим отрезком шли мы, одетые по-походному, запыленные. Путь-то неблизкий был. За нами двигался наш обоз из двух телег, взятых в Чалтыре. Все оружие и патроны, что были по пути нашего движения, мы собирали в телеги, которые вскорости были полны. Да и каждый из нас нес по 4–5 винтовок, брошенных красными. Как только продвинулись мы к центру Ростова, стали появляться силуэты в окнах, потом стали выходить люди, по двое, по трое к калиткам, к парадным подъездам. Лица у всех испуганно-радостные. С легкой тенью недоверия к случившемуся.
— Чего бы вы хотели, Руслан Исаевич, после того, как Ростов уже раз пять из рук в руки переходил. Не забыли, чай, господа, как мы в город входили на Пасху!? — отметил Новиков и посмотрел на Усачева.
— Да уж, памятный денек был. Точнее, ночка и утро, — согласился подпоручик и слегка покраснел.
— Но вот конец Таганрогского проспекта. Там нас буквально уже засыпали цветами. Каждый считал своим долгом остановить кого-либо из нас и приколоть к шинели букетик цветов. Поверх же винтовок в телегу клали нам куличи, пасхи и яйца. В руки, в карманы совали папиросы, иногда коробками в целую сотню. Ну а наливали нам на каждом шагу. Сколько коньяку было!
— Да уж коньяку-то и мы перепробовали, Руслан Исаевич, когда без вас Новочеркасск взяли. Жаль, вас там с нами не было! — укорил Гаджибеклинского Пазухин.
— Да, славный был бой за Новочеркасск, и хорошо нас там принимали, — мечтательно подметил Усачев, показавший себя в том бою смелым, сметливым офицером и хорошим пулеметчиком.
— Лирик ты, Петр Петрович! — подчеркнул Космин, бывший на «ты» с Усачевым уже с Новочеркасска.
— Кто бы говорил! Только не ты, Кирилл, — отвечал Усачев.
— Да, интересно. А ведь вложили немцы большевикам, несмотря на Брестский мир, — вдруг подметил ротмистр Новиков.
— А вы знаете, надеюсь, господа, что советско-большевистское правительство переехало из Питера в Москву. И Москва теперь — столица! — вдруг сказал Гаджибеклинский.
— Вот тебе раз! И когда же это случилось? — с удивлением спросил Пазухин.
— Кажется, где-то в марте или в апреле, — произнес Новиков.
В июне 1918 года началось переформирование Добровольческой армии. 1-я Русская бригада получила статус 3-й стрелковой дивизии. Сам Дроздовский стал ее командиром. Одним из условий вхождения бригады в состав Добрармии стала гарантия его личной несменяемости в должности командира. Дроздовцы стали носить фуражки с малиновым верхом, белым околышем, черными кантами. Одели погоны малинового цвета с различным сочетанием кантов и просветов белого и черного цветов и большой буквой «Д» ближе к обрезу. Малиновый цвет в русской армии давно уже был присвоен стрелковым частям. По этой причине в форме Дроздовской стрелковой дивизии он обыгрывался в разных сочетаниях. Все соратники Космина и он сам были награждены нагрудными знаками Дроздовского стрелкового полка.
Все это было красиво и правильно. Но печальным было то, что Кириллу ненавязчиво, но убедительно было предложено командованием перевестись в артиллерийскую бригаду дивизии, сформированную из офицеров и солдат, которые обслуживали орудия дроздовской бригады еще во время похода на Дон. В образованной артбригаде было теперь три батареи по четыре орудия в каждой. Но людей в батареях явно не хватало. В то же время в стрелковой дивизии людей было хоть отбавляй. Кирилл сразу согласия на перевод не дал. Не хотелось вновь разлучаться с Пазухиным, да и с Усачевым. С молодым подпоручиком он также сдружился уже в Новочеркасске. Но Алексей Пазухин, как и Гаджибеклинский, все более стремился перевестись из дивизии в Кубанскую добровольческую казачью бригаду генерала В. Л. Покровского. Сказывалась тоска по кавалерии. Но и уходить от дроздовцев Алексей не торопился. Слишком многое связало всех этих людей за время похода на Дон.
Пополнив армию на Дону и в кубанских станицах и доведя ее численность вместе с отрядом кубанских казаков до 12 тысяч штыков и сабель, при 20 орудиях, генерал Деникин в конце июня предпринял второй Кубанский поход. Целью этого похода было взятие Екатеринодара, разгром Северо-Кавказской советской республики и укрепление тылов Добровольческой армии.
Из станицы Егорлыкской армия двинулась на Лежанку, а затем на Белую Глину, где базировались части 39-й Красной армии. Белую Глину, станцию-городок, довольно хорошо укрепленный красными, было решено атаковать вечером. Деникин, Марков и Дроздовский решили использовать фактор неожиданности. К сумеркам три колонны разных частей Добрармии низинами и балками незаметно подступили к позициям красных на расстояние 100–150 шагов, залегли и приготовились к штыковой. Казалось, красные были не готовы к неожиданному удару. Заморосил мелкий дождь.
— Молодцы! За Россию-матушку! В штыки! Ура! — поднявшись во весь рост, заломив белую папаху на голове и выхватив саблю из ножен, призвал в атаку части своей дивизии генерал Сергей Леонидович Марков.
Сотни офицеров и солдат марковской дивизии, поднявшись на ноги, с винтовками наперевес, с криком «Ура-а-а!» рванулись к позициям красных. Через секунду-другую западнее марковцев, поднявшись в рост, с криком «За Русь Святую!» пошли в атаку колонны дроздовцев. Восточнее марковцев, развернувшись лавой, выпростав из ножен тонкие, точеные, словно лезвия бритв, гурды и шашки, раскинув бурки, покатились на врага кубанцы.
«Ух-х-х! Ах-х-х!» — выдохнули орудия.