Александр III – последний русский расцвет
Коронация нового русского царя проходила в мае 1883 года и была международным триумфом России. Она собрала на Красной площади больше десяти тысяч человек. Пресса впервые работала на таком мероприятии.
«Недаром Россия так долго была замуравленной, – пишет один француз, – она осталась сама собою; я вовсе не желаю, чтобы ее опять замуравили; но если она хочет сохранить симпатии людей, любящих прелестные виды, то пусть бережется она, как от язвы, от той банальной наружности цивилизации, отвратительный вид которой преследует вас при проезде по Европе».
С новым царем начинались, может быть, самые славные годы России. За последние десятилетия века империя снова стала самой влиятельной державой мира, который прозвал Александра III царем-миротворцем.
На финском озере Ляхделахди (тогда Финляндия являлась частью Российской империи) до сих пор стоит двухэтажный домик, выстроенный для Александра III – сейчас там музей рыбалки царя, который обожал это занятие в одиночестве.
Однажды генерал-адъютант подошел к нему, доложил, что представитель одной великой державы давно уже дожидается его приема. Император, оторванный от любимого увлечения, бросил: «Пока русский царь удит рыбу, Европа может обождать».
Политика царя-миротворца на самом деле обеспечила Европе длительный и прочный мир. Это внешнее русское влияние было бы невозможно без внутреннего оздоровления и укрепления расшатавшихся государственных дел.
После того, что пережил Александр III, когда у него на руках от бомбы террористов умер истекающий кровью отец[92], он стал жестко разворачивать страну, сокращая либеральные начинания предыдущего царствования.
Одна за другой вводятся охранительные меры: «Манифест о незыблемости самодержавия» постулирует курс нового монарха и призывает всех сообща побороть крамолу и революционное подполье. Манифест, видимо, сильно разочаровал либералов в правительстве. Многие из них подали в отставку. Новый император усилил полицию, упрочил централизацию власти, ввел временные правила суровой цензуры в печати. Большинство изданий либерального толка были закрыты.
Александр III сделал ставку на сословное деление общества, укрепляя сословия с тем, чтобы жесткость их границ сдерживала революционные настроения.
Этот закон прозвали «законом о кухаркиных детях» – он на долгие годы ограничил для детей лакеев, поваров, прачек возможность получить образование в гимназии. Исключение делалось для тех, кто обладал какими-то необыкновенными способностями. Высшие женские курсы закрылись, автономия университетов была упразднена[93]. Государство жестко контролировало земства, там тоже не стало свободы. От таких мер взвыли как либералы, так и радикалы.
Александр III добился своей основной цели: полностью расследовал убийство отца и покарал виновных, уничтожил террористическую верхушку и максимально затруднил возникновение новых подобных обществ.
Либералы называли эту пору контрреформами, а самого Александра – реакционером, но при этом его царствование опровергает главную заповедь либеральной религии: что только при либерализме и свободном рынке возможно процветание. Эпоха Александра III стала временем неслыханного экономического подъема.
При царе-«реакционере» империя совершила резкий рывок в развитии. Обуховский сталелитейный завод стал символом экономического чуда России. Промышленный рост породил в стране рабочий класс: его защищали новые законы, начались крупные экономические и финансовые реформы.
Были пересмотрены таможенные правила и тарифы, и после 1891 года значительно затруднена была продажа иностранных товаров, особенно очень дешевых за счет их низкого качества. Это дополнительно простимулировало собственное производство.
Увеличивалось все: экспорт зерновых – в 1,5 раза! Выплавка чугуна поднялась на 190 %, производство железа – на 116 %, добыча и переработка каменного угля – на 131 %. Для сравнения, те же данные по промышленности США были в два-три раза ниже.
В стране возрастает потребность в железных дорогах и начинается бум их строительства: Закаспийская, Закавказская и знаменитый Транссиб, крупнейший на то время проект действительно имперского значения. Россия подняла эту магистраль за каких-то 15 лет.
Учрежденный в 1882 году Крестьянский банк предоставлял крестьянам ссуды для покупки земли в собственность. Старообрядцы имели льготы. Подушной подати не стало – это было разумное продолжение крестьянской реформы.
Рубль стал одной из самых крепких конвертируемых валют в мире. За него давали около двух немецких марок, двух французских франков и примерно полдоллара.
Мир потрясли научные открытия русских в этом веке: в 1888 году физик Столетов приблизился к изобретению телевидения, Яблочков – открыл свечу-лампочку. Таблица Менделеева, электросварка, первый гусеничный движитель (гусеница), синтетический каучук из нефти, оптический прицел, водолазный аппарат, радиоприемник, кабельная телеграфная линия, индукционная печь, первый автомат, модель горячей вселенной.
Да, стране пришлось пережить голод 1891 года – природные катаклизмы спровоцировали рекордный неурожай. Но в последующие годы жизнь вернулась в нормальную колею.
Оказалось, что в России главным условием экономического подъема является не либерально-демократическая идея свободного рынка, а крепкая, устойчивая, созидающая, национально и духовно ориентированная государственная власть!
Особенность русского капитализма
Западный капитализм основывался на труде рабов. Но в России рабов, в западном понимании, никогда не было[94]. И колоний у нас не было, кроме условной – Аляски, и труд заключенных (до революции) у нас отсутствовал.
Каким же был этот «первый русский капитализм», как еще называют эпоху Александра III?
Картина Маковского «Крах банка» отразила первый в нашей истории дефолт 1875 года. 1870-е стали десятилетием банковского бума – кредиты раздавались всем сословиям. Из этой же поры появился образ нуворишей – вызывающе богатых, окружающих себя китчем «новых русских». Губернатора Москвы Долгорукова Гиляровский критиковал за изнеженность в быту.
Символично, что наискосок от революционного трактира «Ад», о котором мы писали выше, разместился центр нового стиля прожигания жизни – ресторан повара Оливье: страсбургские паштеты, устрицы, лангусты, омары, заграничные вина и салат «Оливье», уже тогда хит, тайну которого знал лишь сам повар.
Выходит, нравы вопиюще богатых русских – это явление не сегодняшнего дня. Исследователи объясняли это часто так: у нас из-за природных условий производство дорогое, соответственно, капитализм может эффективно развиваться только при высокой концентрации капитала, поэтому у нас строй капитала именно олигархический. Уж если богатый – то очень.
Всюду в этом веке на слуху фамилии новых «королей» – владельцев огромных трестов: Ярушинский, Батолин, Путилов. Но в чем все-таки отличие тогдашних олигархов от нынешних? Может, в том, что мы до сих пор слышим фамилии этих людей, обессмертивших себя не своим богатством, а тем, что они оставили для своей страны и своих городов?
Вот, к примеру, Строгановы – новгородская семья корнями еще из XVI века. Они сделались миллионерами на выработке соли в Перми – там была так называемая «Строгановская республика». Благодаря им на карте страны появился Сольвычегодск, Россия приросла Сибирью – это они наняли Ермака. Они подарили миру искусств Строгановскую школу иконописи, бессчетное число выдающихся храмов, построенных на их деньги, включая Казанский собор в Санкт-Петербурге – его скульптор Воронихин родился в семье крепостного у Строгановых. Ну и, наконец, блюдо «Беф а-ля Строганов» тоже подарено Россией миру.
Промышленник Ерофей Хабаров в XVII веке присоединил к России Приамурье и Даурские земли.
Семья Морозовых выкупилась из крепостных за 20 тысяч рублей. Алексеевская психиатрическая больница (Кащенко) – жертва городу от Тимофея Саввича Морозова. Сам Савва Морозов отдал на МХАТ – театр, который прославил Россию в мире, – 500 тысяч рублей, это 1,5 миллиона долларов по-нынешнему. Что, правда, не мешало Савве Морозову спонсировать и школу революции Горького на Капри, и издание революционного журнала «Искра» – полагают, это были его давние старообрядческие обиды на государство.
Семья Мамонтовых – строители железной дороги на Север, Савва Мамонтов был центром русской культуры конца века. Он открыл Шаляпина, дружил с Васнецовым, Станиславским, сделал популярным Мусоргского, создал в своем театре огромный успех опере Римского-Корсакова «Садко», спонсировал Врубеля. В его родном Абрамцево были созданы мастерские и школы, которые дали мощный толчок развитию русского кустарного дела. Абрамцево до сих пор хранит произведения великих мастеров, которые лично бывали здесь у Мамонтова. Дочку Саввы Ивановича Веру Мамонтову все знают – это она на серовском портрете «Девушка с персиками»[95].
Третьяковы подарили Москве галерею, кондитеры Абрикосовы – Абрикосовский родильный дом. Текстильный фабрикант и книгоиздатель Кузьма Солдатенков – ремесленное училище и больницу для бедных: это нынешняя Боткинская, а до 1920 года она была Солдатенковской.
Граф Шереметев в память о жене построил нынешнюю Большую Склифосовскую больницу. У нас есть Демидовский лицей, Бахрушинский музей и бессчетное число церквей, построенных купцами – вроде церквей Торжка или Великого Новгорода, где храм Святых Бориса и Глеба был возведен еще купцом Садко в XI веке. Или, например, красавица-церковь Ильи-пророка в Ярославле – местные купцы Скрыпины еще в XVII веке построили ее. За заслуги купцов перед Россией царь пожертвовал им в храм частицу Ризы Господней.
Завод русско-шведской семьи Нобелей в России стоит и теперь, называется «Русский дизель». Нитроглицерин – порох – Нобели стали производить на деньги, заработанные в России на металлургии и нефти. И именно здесь к ним пришла идея создать свою именную премию. Первыми Нобелевскую премию получили русские.
Это не значит, что русское купечество и первые русские капиталисты были сплошь благотворителями, но в описанных примерах есть целая культура, какая-то традиция отношений с деньгами, которую надо увидеть, чтобы лучше понять Россию. Это отношение совсем не схоже с протестантским пониманием богатства как признака успешности и богоизбранности.
Апофеозом русского отношения к деньгам стало, пожалуй, поучение «О богатении», написанное состоятельным промышленником, владельцем Трехгорной мануфактуры Тимофеем Прохоровым. Оно стало своего рода моральным кодексом коренных русских купцов:
«Человеку нужно стремиться к тому, чтобы иметь лишь необходимое в жизни; раз это достигнуто, то оно может быть и увеличено не с целью наживы – богатства для богатства, – а ради упрочения нажитого и ради ближнего».
«Благотворительность совершенно необходима человеку, но она должна быть непременно целесообразна, серьезна. Нужно знать, кому дать, сколько нужно дать. Ввиду этого нужно посещать жилища бедных, помогать каждому, в чем он нуждается: работой, советом, деньгами, лекарствами, больницей и пр. Наградою делающему добро человеку должно служить нравственное удовлетворение от сознания, что он живет «в Боге».
«Богатство часто приобретается ради тщеславия, пышности, сластолюбия и пр., это нехорошее, вредное богатство, оно ведет к гибели души. Богатство то хорошо, когда человек, приобретая его, сам совершенствуется нравственно, духовно; когда он делится с другими и приходит им на помощь. Богатство необходимо должно встречаться в жизни, оно не должно пугать человека, лишь бы он не забыл Бога и заповедей его. При этих условиях богатство неоценимо, полезно».
«Если богатство приобретено трудом, то при потере его оно сохранит от гибели человека: он станет вновь трудиться и еще может приобрести больше, чем у него было, он живет «в Боге». Если же богатство случайно досталось человеку, то такой человек часто не думает ни о чем, кроме своей похоти, и такой человек при потере богатства погибает. Вообще частное богатение, даже коммерсантов или банкиров, полезно, если человек живет по-Божиему».
Богомольный быт русского купечества вылит в шмелевском «Лете Господнем» – книге, при чтении которой начинаешь слышать запах московских предпасхальных подворотен и кухонь, чувствовать на ощупь ту утерянную, убитую Россию. Сохраняемую так долго, как ни странно, именно разбогатевшими выходцами из крестьян.
Видимо, отсюда, от близкого понимания жизни нуждающихся простых людей, и произошло колоссальное число благотворительных учреждений в России: к концу этого века их почти 20 тысяч! Как спустя полвека сформулирует философ Ильин: «Ужасен не капитализм, а капитализм без Бога, где у человека нет защиты от того, чтобы не стать жертвой потребительских и хозяйственных законов».
А на Западе большинство промышленников были все же аристократами – то есть уже рождались элитой, а не становились ею.
В отношении к деньгам проходит какая-то очень важная линия нашего водораздела с Западом. Там богатство – цель, а у нас хвалиться им даже как-то стыдно. Все эти пословицы в нашем языке: «От трудов праведных не наживешь палат каменных», «Не хвались серебром, хвались добром» – стяжание сверх меры не вписывалось и до сих пор не вписывается в шкалу наших ценностей.
Оборотной стороной растущего капитализма был марксизм с его идеей угнетаемого капиталистами рабочего класса, и поначалу у него было немного шансов. На большинстве фабрик и заводов России процветал патернализм – отеческое отношение предпринимателей к рабочим. Когда в 1905 году эсеры пытались уговорить рабочих фабрики Сытина напасть на него и организовать забастовку, у них ничего не вышло.
Было так, наверное, не везде. Где-то агитаторы все-таки получали благодарную почву. Впрочем, лучше после революции едва ли кому-то стало.
Когда в постсоветской России показалось, что сейчас надо всего лишь отпустить рынок и у людей сама по себе проснется предпринимательская жилка, все побегут зарабатывать, – идея не взлетела. Как сказали американские советники, «пациент оказался с другой анатомией». Эта «другая анатомия» и стала, возможно, в какой-то момент причиной нашего отставания от Запада.
Но можно ли сравнивать цивилизации, развивающиеся в разных условиях, при разных стартах: Европа, например, росла и развивалась при большей мирной стабильности, при экономической преемственности поколений, с большей культурой городской жизни и, главное, – в лучшем климате, что делало ее сельское хозяйство более доходным. А оно – основа национального капитала.
У нас же на протяжении 1000 лет главная отрасль экономики, сельское хозяйство, зависела от погоды! В течение шести веков Россия непрерывно расширялась, но большая часть территории страны и теперь – в зоне вечной мерзлоты. А 30 % наших земель – это зона рискованного земледелия!
И даже при этом веками отставания не было. Началось оно сейчас, в XIX веке, после промышленной революции на Западе. Такое ускоренное развитие было достигнуто за счет обезземеливания огромной массы крестьян, вынужденных пополнять армию промышленного пролетариата за мизерную оплату своего труда.
В России подобный путь развития был недопустим, считался аморальным. Кроме того, для этого пришлось бы подорвать крестьянскую общину, что невозможно было осуществить, не подорвав все государственное устройство России.
Несмотря на все это, вопреки суровым природно-климатическим условиям и почти непрерывным войнам, Россия входила в пятерку сильнейших, а не слабейших в экономическом смысле стран мира. Она и теперь – после, казалось бы, полного уничтожения в 1990-х, – шестая экономика мира.
Нет никакого отставания, потому что нет гонки. Если она начиналась, мы постоянно проигрывали. Корни этой нашей ментальной особенности, конечно, тоже евангельские – особый образ жизни, в котором земное обустройство никогда не было главной целью.
Когда русские становились равны себе самим в ментальном и духовном смысле, то и материальная сторона жизни выстраивалась.
Русский мир
«У нашей страны нет других союзников, кроме армии и флота», – говорил Александр III своему сыну, наследнику Николаю II.
Словно устав от заимствований и подражаний, страна окунулась во все русское. Даже значительная часть интеллигенции в 80-е годы XIX века, не всегда резво, но потянулась к национальным традициям, к церкви. Жаль, не дожил Достоевский – он мечтал бы это увидеть. Архиепископ Херсонский Никанор (Бровкович) писал об атмосфере тех лет: «Это что-то новое, новое веяние, какое-то возрождение русского духа, религиозного духа. Надолго ли, не знаю».
Два столетия в русской живописи царствовал так называемый стиль Академии, полностью перенятый на Западе, а в архитектуре – величественный Рим. Теперь, в рамках русского возрождения, в 1889 году был освящен храм Христа Спасителя – в новом российско-византийском стиле, храм Спаса на Крови в Питере, храм в Борках на месте крушения поезда царя, Абрамцевская церковь.
Другой стиль – неорусский: «Терем» в Абрамцеве, типография Мамонтова (Гартман), Исторический музей (Шервуд), Городская дума (Чичагов), Верхние Торговые ряды (ГУМ) (Померанцев), храм на Куликовом поле (Щусев), храм в Марфо-Мариинской обители (Щусев), дом Васнецова в Абрамцеве.
Новые короли живописи – жанристы: они пишут простой народ, тему, закрытую до середины этого века. Саврасов, Богданов-Бельский, Перов, Маковский, Поленов, Репин, Суриков, возродивший интерес к допетровской России и крикнувший раз Толстому: «Пошел вон, злой старик!» Возвращается переосмысленный лубок: братья Васнецовы, Кустодиев, Венецианов.
Отдельной строкой назовем Нестерова – гениального художника с каким-то пророческим даром: автор великого «Видения отрока Варфоломея», десятка фресок в храмах, он очень точно ощущал что-то главное про свою родину в пору, когда родина от этого главного отрекалась. Взгляните на картину «На Руси», где страна идет по снегу, чтобы под тихим пейзажем припасть на колени перед Христом; на «Душу народа», собравшую на одном полотне все главное, что есть у России.
В музыке – время Глинки и Мусоргского: «Борис Годунов», «Хованщина».
Исполнились пророческие слова славянофила Аксакова: «Россия может спорить с Европой, но о чем может спорить Европа и Россия подражательная?»
Теперь Россия максимально равна себе и тем интересна в мире. Повсюду на Западе утверждается сервировка стола а-ля рус; матрешка – пришедшая к нам, как ни парадоксально, из Японии, – становится символом нашей страны в мире, Русские сезоны Дягилева – хит на Западе, а русский театр по новой системе Станиславского переворачивает мировое актерское искусство. Система эта, кстати говоря, могла родиться только в недрах православного мироощущения, ведь главный постулат Станиславского, «жизнь человеческого духа на сцене» – это обращение внутрь себя, где мы предельно правдивы. Этому обращению учит только православное христианство.
Система Станиславского появилась в стране, где все еще Великим постом театры закрывались – отсюда слово «капустники»: это самодеятельные спектакли, которые полуподпольно ставили и играли актеры, поедая постные пироги с капустой в гостинице «Челыши» (на ее месте теперь «Метрополь»).
Мода на русское возвращает бороды, а в армии появляются очень удобные шапки-ушанки, которые и теперь символ России.
Апофеозом этой волны станет последний костюмированный бал в Зимнем дворце – в 1903 году уже последний русский император и весь двор оденутся в костюмы своих предшественников: царей и их слуг допетровской поры.
«С нами Бог»
Именно в это время книга русского ученого Данилевского «Россия и Европа» становится всемирным хитом. В ней впервые сформулирована теория цивилизаций – культурно-исторических типов, которые выходили на орбиту истории и существуют на ней до сих пор. Суть открытия Данилевского: эти типы не пересекаются, нет никаких «общечеловеческих ценностей», пропаганда которых, между прочим, уже шла с Запада.
Данилевский предвидел и предсказал, что проповедь «общечеловеческой цивилизации» породит тенденцию к созданию всемирного государства и установлению режима глобального управления. Но это правление страшно, ибо оно убьет идентичные культуры, заменит их только на одну – культуру «правителя»:
«Всемирная ли монархия, всемирная ли республика, всемирное господство одной системы государств, одного культурно-исторического типа – одинаково вредны и опасны для прогрессивного хода истории… Большей клятвы (в смысле проклятия. – Прим. авт.) не могло бы быть наложено на человечество, как осуществление на земле единой общечеловеческой цивилизации… Это было бы равнозначительно прекращению самой возможности всякого дальнейшего преуспеяния или прогресса».
Данилевский видел с дюжину цивилизаций в истории. Одна из них – славянский культурный-исторический тип. «Славянство» он ставит в один порядок с «эллинизмом», «латинством», «европеизмом», но в отличие от последних оно еще не достигло зрелости, хотя и прошло тысячелетнюю подготовительную стадию. Внутри типа уже образовался сильный государственный центр, политически независимое целое, объединяющее значительную (более двух третей) часть славян, – это великое Русское государство. В отличие от дряхлеющей Европы, славянство только еще входит в период расцвета своих творческих сил. Оно может и должно создать могучую и самобытную цивилизацию, став преемником уходящей с исторической сцены европейской цивилизации.
Данилевский сформулировал болезнь, которой «страдает русское общественное тело», – диагноз актуален и теперь: это европейничанье, оно же – западничество. Лекарством от этой застарелой болезни, превращающей нацию в подобие евангельского расслабленного, может служить «только целебная сила самих исторических событий, которая одна только и может поднять дух нашего общества, страдающего именно упадком и принижением духа».
Прозрение Данилевского оказало огромное влияние на умы. Немец Шпенглер, вдохновленный исследованием Данилевского, родил свое предсказание «Закат Европы», в котором предвосхищал расцвет русской культуры и сход с исторической сцены западной цивилизации – все нынешние события в европейских странах описаны у Шпенглера. Кстати, эту книгу ненавидел Ленин – он выслал на «философском пароходе» всех ее комментаторов.
Теория цивилизаций объяснила, что этнического притяжения нет, а есть только духовное. Теперь понятно, почему в Российской империи подданные считались не по национальности, а по вероисповеданию. Вот почему мы с поляками, например, будучи этнически одним народом со схожими языками, принадлежим к совершенно разным цивилизациям – культурно-историческим типам.
Проще говоря, вера и вырастающая из нее культура – вот главный признак цивилизации. Как написал Достоевский в своих «Бесах»: «Ни один народ еще не устраивался на началах науки и разума… народы слагаются и движутся силой иной… Происхождение которой неизвестно и необъяснимо».
Данилевский объяснил и феномен великой духовной культуры России: «чем шире этническая база цивилизации, тем богаче и сильнее расцветает ее духовность». Теорию цивилизаций признают сегодня в мире все, кроме США с их идеей общечеловеческих ценностей.
Через 10 лет после выхода в свет книги Данилевского у нашей страны появился новый герб, на котором – уже в последний раз за историю предреволюционной империи – были сделаны изменения, зафиксировавшие идеалы нашей цивилизации. Чуть поменялись фигуры архангелов. На груди орла появился московский герб. Щит увенчался шлемом святого великого князя Александра Невского – первого нашего князя, который прозрел, что Россия – не Европа. На золотой сени – червленая надпись: «С Нами Бог»! Над сенью – государственная хоругвь, с восьмиконечным крестом на древке.
Но на пике русского расцвета, когда и страна, и государь были, казалось, в полных своих силах, Александр III скончался.
Смерть императора: начало отсчета часов к революции
У села Борки под Харьковом сейчас находится маленькая часовня Спаса – а прежде тут был огромный храм Христа Спасителя, поставленный на месте крушения императорского поезда, сошедшего с рельсов 17 октября 1888 года рядом с селом Червонный Велетень.
Император и его семья выжили буквально чудом – скорость поезда составляла 70 км/ч, а высота насыпи, которая, как потом стало известно, была плохо сделана, равнялась 10 метрам. В 14 часов 15 минут в результате мощного толчка вагон-столовую, где находился Александр с семьей, швырнуло налево. Вагон сложился, как карточный домик, провалился пол, рухнули стены – а крышу император, отличавшийся огромной физической силой, смог удержать на своих плечах, пока пострадавшие выбирались из обломков.
Десять вагонов из пятнадцати перевернулись, сильнее всего оказался поврежден вагон для обслуживающего персонала, и в нем никто не выжил. Погиб 21 человек, 68 были ранены.
Жизнь императорской семьи тогда и впрямь была спасена чудом. По всей России строились храмы и писались иконы святым покровителям царской семьи по случаю этого спасения.
Но сама авария подорвала здоровье Александра: пострадало сердце, появились боли в пояснице, предвестники тяжелого заболевания почек. После простуды, которую император подхватил в 1894 году, у него начался острый нефрит. По настоянию врачей Александр отправился в Крым, в Ливадию, откуда собирался съездить к сестре в Грецию, но слег и никуда больше не двигался. За месяц 50-летний, ранее сильный и здоровый мужчина исхудал, был измучен, не мог есть и спать, даже лежать ему было тяжело.
20 октября 1894 года, в 2 часа 15 минут пополудни – в то же самое время, когда шесть лет назад сошел с рельсов его поезд, – сидя в кресле, Александр III скончался. Диагноз был: «Хронический интерстициальный нефрит с последовательным поражением сердца и сосудов, геморрагическим инфарктом в левом легком, с последовательным воспалением».
В день кончины у тела царя сидел уже знаменитый на всю Россию священник Иоанн Сергиев, которого привезли к царю его родные, надеясь на молитвы старца. За три дня до кончины монарха, 17 октября, отец Иоанн служил литургию в Ореанде – этот храм стоит и теперь – а потом, прибыв во дворец, причастил императора Святых Таин.
Александр III сказал тогда отцу Иоанну: «Народ любит вас». – «Ваш народ любит меня?» – «Да – потому что он знает, кто вы и что вы».
20 октября, в последние часы жизни императора, отец Иоанн помазал его тело елеем из лампады, а потом держал свои руки на голове Александра. Тот сказал ему: «Когда вы держите руки свои на моей голове, я чувствую большое облегчение, а когда отнимаете, очень страдаю, не отнимайте их».
Иоанн ответил царю, что это оттого, что он пришел прямо после совершения Таинства Евхаристии за ранней обедней. И отец Иоанн держал свои руки до самой кончины царя. Позже старец где-то написал: «Я мертвых воскрешал, а батюшку-царя Александра III не мог у Господа вымолить. Да будет на все Его Святая воля».
Через 1,5 часа после смерти Александра III в Ливадийской Крестовоздвиженской церкви присягает на верность престолу новый император – Николай II. На следующий день, 21 октября, в этой же церкви состоялись панихида по покойному императору и обращение в православие невесты Николая, принцессы-лютеранки Алисы. Она стала Александрой Федоровной.
Почему именно сейчас, когда страна была в таком расцвете, Господь решает призвать Александра в Небесные обители? Причем решение Бога не меняется даже по горячим молитвам чудотворца Иоанна Кронштадского. Может быть, пришло время? Часы отсчета до предрекаемой революции пошли? Нравственный закон должен сработать: весь внешний расцвет и мощь не удержат страну, отказавшуюся от самой себя и своей миссии, отказавшуюся от Бога.
Не стоит село без праведника. Не стоит и обезверивающееся государство. Прельщает атеизм? Церковь стала формальной? Обрыдло самодержавие? Пленяет Запад? Как учил святой Феофан Затворник, Господь исцеляет тем, чем увлекаешься: скоро в Россию придет самое радикальное из западных учений – коммунизм. Скоро мы получим ту власть, которой жаждали. Скоро свергнем «попов» и «Бога», скоро начнем строить рай на земле – и утопим страну в крови и несправедливости.
С шокирующей прозорливостью и с пронзительным знанием о том, как работают духовные законы в жизни, предсказывал сценарий крушения страны Федор Тютчев – этот закон он называл «роковым»:
«Великие кризисы, великие кары наступают обычно не тогда, когда беззаконие доведено до предела, когда оно царствует и управляет во всеоружии силы и бесстыдства. Нет, взрыв разражается по большей части при первой робкой попытке возврата к добру, при первом искреннем, быть может, но неуверенном и несмелом поползновении к необходимому исправлению. Тогда-то Людовики шестнадцатые и расплачиваются за Людовиков пятнадцатых и Людовиков четырнадцатых… По всей вероятности, то же самое постигнет и нас в том страшном кризисе, который – немного раньше или немного позже, но неминуемо – мы должны будем пережить».
При первом робком поползновении к добру при Александре III на трон восходит его сын, Николай II, один из лучших русских царей и точно – самый оболганный из наших правителей. Ему предстоит не только довести Россию до предельного внешнего материального процветания, оживить и разбудить ее религиозную, церковную жизнь, но и стать свидетелем крушения своего Отечества и вместе со страной взойти на Голгофу.