Я слушала его, затаив дыхание и не смея перебить. Впервые Дима был настолько со мной откровенен. В его словах не было сожаления, и сам он не пытался давить на жалость. Он просто рассказывал о своей жизни, делился ею со мной. Это согревало моё сердце. И пусть звучит уж больно по-девчачьи, но там, внутри, екнуло и стало тепло.
— Дим, но мы же молодые. Когда, если не сейчас, ошибаться?
— Люди всю жизнь ошибаются. Всю жизнь учатся. Главное, чтобы эти ошибки не стали роковыми. Не мне тебе рассказывать, что иногда творится на этих тусовках, — брезгливо поморщился. — Ты девчонка умная, Ульяна, но и не таких подсаживали на всякую дрянь.
Обсуждать свои тусовки, да ещё и в таком ключе, мне не хотелось.
Да, видела. Да, знала таких. Но я — не они. Минутный кайф никогда не привлекал меня.
— Лучше расскажи мне еще о бунтарской натуре Димки Синицына, — поставив локоть на бардачок, оперлась на него подбородком, лукаво улыбаясь. — Даже не представляю тебя таким.
— Почему же? — стрельнул загадочно в меня глазами.
— Ты мне всегда казался серьёзным и выше этого. Ох, и хватит напрашивается на комплименты! — ухмыльнулась. — Давай, рассказывай.
— Да и рассказывать особо нечего, — пробурчал, явно увиливая от ответа.
Похоже, он забыл, что от меня не так-то просто отделаться. Тем более, тут такие новости-то!
— Да ладно! — хмыкнула. — Никаких девчонок? Никаких пьяных оргий?
— Девчонки были, — хитро улыбнулся, — а вот про оргии ты преувеличиваешь.
— Даже тройничка?
— Мне было шестнадцать-семнадцать лет. Какие тройнички?! Девчонки были, это правда. Но не сказать, что я был особым ловеласом. Все мои случайные связи можно пересчитать по пальцам.
— А…
— Пальцев хватит на одной руке, — перебил меня.
Точно читает мысли, злыдень!
— А говоришь не зануда, — преувеличенно тяжело вздохнула.
— То есть, я должен трахать все что движется, чтобы быть не занудой?
— На самом деле — нет, — пожалуй, слишком резко отрезала, представляя себе эту картину. К слову, она пришлась мне совсем не по вкусу. — Это здорово, что ты из тех парней, которые ценят девушек, а не видят в них кусок мяса. Может, для кого-то и я такой кусок. Но, знаешь, мне все равно. То, что я хочу наслаждаться сексом, но при этом не хочу отношений, не делает меня шлюхой. Шлюхи — это женщины, которые спят за деньги. Я никогда ни с кем не спала за деньги. По глупости — бывало, но не за деньги.
— Я знаю. И никогда не считал тебя шлюхой.
— Тогда почему мне отказывал? — возмутилась.
— Ты мне казалась слишком языкастой. Такая маленькая язвительная ведьмочка. Стать трофеем — это как-то унизительно, что ли…
— Вы, парни, всегда считаете девушек трофеями.
— Тогда тебе стоит знать, что я не из таких парней.
— Знаю, — прикусив нижнюю губу, кивнула. — И, Дим, — вдруг взволнованно начала, теребя пальцами низ юбки, — я до сих пор никому ничего не сказала.
Кажется, его глаза потеплели, а улыбка стала такой, что впору было растекаться лужицей у его ног.
Не прошло и десяти минут, как мы заехали в деревню, а ещё через пять оказались перед домом нашего соседа, в окне которого горел свет.
Когда мы выехали я думала о том, как бы попросить Синицына остаться в машине, но сейчас, после всех наших разговоров, мне хотелось, чтобы он пошёл со мной.
Ладно. Я же смелая. Храбрая. Что мне? Нужно просто сказать…
— Ты пойдешь со мной? — выпалила, уже хватаясь за ручку двери.
— Ты уверена?
Прикусив щеку изнутри, решительно кивнула.
— Пошли.
Выйдя из машины, Дима поставил её на сигнализацию.
Неуверенно потоптавшись, подошла к воротам и подпрыгнула. Помнится, у дядь Бори была собака. Здоровое, лохматое чудище и крайне агрессивное.
Мне ещё моя жизнь дорога, знаете ли.
Постучала по воротам, но ответа не последовало. Впрочем, как и через пять минут. Я начала замерзать. Как никак, а на улице не лето, а я в юбке. Никогда не скажу этого вслух, но спасибо Синице за колготы.
— Ладно, нужно заходить. Это бесполезно.
Я реально было готова сдаться. Пусть даже меня покусает собака. Хотя, она скорее зубы поломает об тот лёд, в который превратились мои ноги.
— Хорошо. Только я первый иду.
Дима оттеснил меня своим широким плечом, перегнулся через старую деревянную калитку и поддел замок. Дверь скрипнула. Осторожно он прошёл во двор.
— Заходи. Тут никакого нет.
И только я сделала шаг, как из темноты вдруг раздался громкий лай.
Пискнув, в одно мгновение повисла на
шее у Синицы.
Вот и чудище! К нашему счастью, на цепи.
— Испугалась? — на ухо прошептал.
— Не очень, — соврала. Я ж не трусиха какая! Что мне бобик какой-то?! Тьфу!
— Ну да, — так и поверила мне эта недоверчивая птичка. — Идём, — взяв меня крепко за руку, потащил к дому.
Впрочем, я и сама бы сейчас от Димы ни на шаг не отступила. Этому Бобику повод дай, так он и цепь перегрызет! Он меня в детстве за задницу укусил! До сих пор шрам, между прочим! Ну и что, что я черешню тырила?! Зачем же сразу кусаться?
Дверь была открыта. Заходи, кто хочешь! Пройдя внутрь дома, зашла в любимое место деда и дядь Бори. На кухню, разумеется! И тепло, и погреб рядом, в котором столько спиртного, что можно до конца жизнь синячить. Чем, похоже, немолодые люди и собирались заняться.
Они сидели за столом, на котором гордо стояла полупустая бутылка самогона.
Ну дед!
— Улька! — вскочил тот, точно солдат перед генералом. Видимо, понял что сейчас разбор полетов начнется. — А мы тут это… Как бы сказать…
— Да вижу я, что вы тут, — грозно сощурила щелки. — Мы, значит, там всей семьёй места себе не находим, переживаем, а ты тут… — указала рукой на стол, — горе своё заливаешь.
— Чего это? — подобрался он. — Какое еще горе?
— Как? — притворно изумилась я. — Бабушка на развод подавать собралась.
Плечи деда поникли, но признавать вину он не собирался. Упрямо стоял на своем. Так мы и слушали двадцать минут, что, мол, ведьма старая моя бабушка, что не ценит такое сокровище как он и вообще, не горе у него, а радость и праздник. Развод, как никак! Даёшь свободу!
— М-да, яблоко от яблони недалеко падает, — пробурчал Синицын за моей спиной.
Ладно. Потом спрошу у него какое это «яблоко» он имел в виду, а пока…
— Так, свободолюбивый! У тебя, между прочим, давление! А у бабушки сердце! А в этом году свадьба золотая! Что?! Столько лет прожили, и все зря?
— Ещё и свадьба эта… — пробурчал он. — Уленька, я ж как лучше хотел. Митька! Ну ты хоть ей скажи! Все для семьи! Как белка в колесе кручусь. Думал, вот щас как попрёт, выиграю миллионы, и махнем с моей Люськой на Багамы! А может, вообще на Мальдивы! Вот заживем-то на старости лет! А она мне в душу плюнула, змея подколодная! Пень старый, говорит! Непутевый, говорит! Развод и девичью фамилию ей подавай! Тьфу ты, баба!
— Дед, ну какая лотерея? В неё никто не выигрывает. Дались вам эти Багамы?! Без них плохо живёте? Или бабушку не любишь?
— Люблю её старую ведьму, — неохотно, но признался. — Люблю, хоть и плешь проела. Никак нельзя развод, Улечка! Никак! Мы ж с моей Люсенькой душа в душу пятьдесят лет прожили! Дай бог, еще столько проживем!
Ну про «душа в душу» это он, безусловно, преувеличил. Скорее как кошка с собакой, но пятьдесят лет это вам не плюшками баловаться!
— Вот и я о том же! — взмахнула руками.
— Да, Колька… Люська у тебя баба добротная, — подал голос дядь Боря.
— Ты на мою Люську губу не раскатывай! — хлопнул дед кулаком по столу.
На счастье моим и без того потрепанным нервам, дед больше не ерепенился. Собрал все свои пожитки, включая любимую удочку и лодку (и зачем зимой спрашивается? Озеро-то замерзло), попрощался с дядь Борей и сел в машину. Сперва, конечно, оценил.
Важно головой покачал и ляпнул:
— Видал, Борька, какой у нашей Ульки жених! Зятек! — похлопал он с уважением прифигевшего Синицына по плечам.
Сконфуженно улыбнувшись, пожала плечами.
Объяснять деду, что Дима никакой мне не жених, не имело смысла. Как об стену горохом! С него станется и поженить нас!
Всю дорогу домой мы с дедом бессовестно проспали, а после решили, что утро вечера мудренее. То есть везти деда к ба весьма спорная идея. Хотя бы потому, что тот был, что называется, в зюзю. Поэтому благоразумно решили поехать к нам, положили деда на диван, а сами легли в комнате.
Что на этот счет подумает старой закалки дед, у которого даже ружье имелось (хоть и без патронов), было все равно.
Завтра. Все завтра. А сегодня уже спать.
Поэтому, обняв своего мускулистого мишку, умостилась на груди, после чего моментально вырубилась.
Глава 27
Утро началось не с того, чего бы хотелось. Нас с Синицей разбудил грохот и следующий за ним русский могучий мат. Я даже пару новых выражений услышала.
Синицын, сведя брови к переносице, сонно морщился.
Застонав, потянулась к телефону.
Восемь утра. Просто, блин, невероятно!
Мне кажется, как только наступает пенсионный возраст, вместе с ним приходит странная необходимость просыпаться ни свет ни заря. Даже дед, который по идее должен был страдать похмельем, уже гремел на кухне. Хотя, похмелье, похоже, уже давно махнуло на него рукой. Не то чтобы он был последним пьяницей, но каждый день по стопочке «для аппетита», «для настроения» точно его закалили.
— Пойду посмотрю, что там, — буркнула. — Ты спи…
Синицын только головой кивнул, снова откинулся на подушки и захрапел. Эх, вот бы и мне так… Впрочем, неудивительно? что он так быстро уснул.
Это мы с дедом вчера дрыхли без задних ног в машине, пока Синицын доставлял наши тела домой. Нужно будет его отблагодарить. Даже знаю как… Только деда обратно под бабушкино крыло пристроим (ну или каблук), и можно будет… Отблагодарить!
Накинув самый свой приличный халат, зыркнула в зеркало. На лице отпечаток от подушки, волосы хуже вороньего гнезда.