Генерал взялся за мобильный телефон, который она забрала у Ллойда Карсона в Бухаресте. Когда она набрала на нем последний номер, ответил генерал Пак.
Генерал Пак был в стране очень уважаемым человеком. Входил в ближайший круг Высшего руководителя; многие говорили, что он – его самый доверенный советник.
Тем не менее она сразу узнала голос в трубке. Она слышала, как он говорит. Чун-Ча однажды встречалась с ним лично, много лет назад. Но ту встречу ей никогда не забыть. И это точно был его голос в телефоне.
Она снова доносила – Чун-Ча понимала это. Но такова была теперь ее работа. Британец Ллойд Карсон привлек внимание северокорейской службы безопасности. Его видели в обществе американских агентов. В Северной Корее было известно, что британцы объединили силы с США. Ее послали проследить за ним, обыскать его вещи и, если понадобится, убить его, пока он едет на поезде.
Что же, она проследила за ним, обыскала его вещи и убила его. А еще забрала телефон. Теперь у них было ее заявление и был генерал Пак – уважаемый человек. Хороший друг того, кто сидел напротив нее. Ситуация была деликатная, она знала. Потенциально смертельная для Чун-Ча.
– Номер телефона не отслеживается. Когда мы по нему позвонили, никто не ответил, – сказал генерал. – Поэтому у нас только ваше слово, донму Йе. Против слова уважаемого лидера. – Он отложил телефон и прищурился на нее.
Чун-Ча наконец решила заговорить, но слова выбирала очень тщательно:
– Я сообщила все, что знала. Все сказала вам. Больше мне предложить нечего.
– И вы точно не ошибаетесь насчет голоса, который слышали? Вы абсолютно уверены?
Чун-Ча знала, что он хочет услышать. Однако не собиралась этого говорить. Ему предстояло услышать кое-что другое.
Она залезла в карман и достала собственный телефон. Нажала несколько кнопок и подняла его повыше. Включила динамик.
Раздался голос, уверенно говоривший по-английски: «Алло. Мистер Карсон, это вы? Алло? Почему вы снова звоните? Что-то случилось?»
Генерал дернулся в своем кресле, уронив стакан с карандашами, стоявший на столе. Посмотрел сначала на телефон, а потом на Чун-Ча.
– Это голос генерала Пака.
Она кивнула:
– Да.
– Откуда это у вас?
– Записала, когда звонила по номеру в Северной Корее из Бухареста.
Он побарабанил пальцами по столу:
– Почему вы не показали этого раньше?
– Надеялась, что вы поверите слову агента, преданного Высшему руководителю.
Дверь открылась, и вошли двое мужчин. Они тоже были генералами. Чун-Ча уже начинало казаться, что в Северной Корее слишком много генералов.
Мужчины были младше по званию, чем тот, что сидел напротив нее за столом. Но такие вещи в их стране быстро менялись. Генералы приходили и уходили. Их казнили. Она уже побывала у этих двух, дала им послушать запись с телефона, а потом пришла сюда. Мужчины у нее за спиной были слишком трусливы, чтобы пойти против своего высокопоставленного товарища, поэтому послали ее вперед.
Мужчина за столом медленно поднялся и уставился на них:
– Какова причина вашего вторжения?
– Надо сообщить Высшему руководителю, – сказал один из двух.
Они все знали, что этот генерал – личный друг Пака. Потому и придумали свой план. Правда в Северной Корее необязательно дарила свободу или отправляла на эшафот. Это был лишь один из факторов, который следовало принимать в расчет, если твоя цель – выжить.
– Вы не согласны, генерал? – спросил другой мужчина.
Генерал посмотрел на телефон, потом опять на непроницаемое лицо Чун-Ча. Он понимал, что его только что перехитрили, и ничего не мог этому противопоставить.
Он кивнул, снял с крючка фуражку, и все трое вышли за дверь.
Они просто оставили Чун-Ча в кабинете. Она не удивилась. Тут никто понятия не имел о равенстве полов. Она не служила в армии и для военных была человеком второго сорта.
Она подумала, не пошлют ли ее убить Пака. Прикинула, каковы его шансы быть казненным расстрельной командой, как большинство предателей. Ситуация была неоднозначной и напоминала случай с голландским туристом и уличными торговцами. Чтобы казнить Пака публично, придется дать какие-то объяснения. Конечно, они могут солгать, но люди посообразительней сразу поймут, что только государственная измена может стать причиной казни столь высокопоставленного лица, и придут к выводу, что была предпринята попытка государственного переворота. То, что в этой схеме участвовал член ближнего круга, может плохо сказаться на Высшем руководителе. Да, изменника поймали, но что, если другие, вдохновившись его примером, тоже попробуют? С другой стороны, изменников необходимо карать, и соответствующей карой может быть только смертная казнь. И Чун-Ча могут привлечь к возмездию, дав приказ организовать все так, чтобы это выглядело как несчастный случай. В прошлом она уже выполняла подобные задания. Изменник умрет, а его сообщники десять раз подумают, прежде чем предпринять новую попытку. Вот только общественности и другим потенциальным врагам внутри страны необязательно знать о попытке переворота. Чтобы не ослабли позиции Высшего руководителя.
Она обдумала все это, а потом выбросила из головы. Приказ либо поступит, либо нет.
Она сунула телефон обратно в карман, поднялась и вышла.
Несколько секунд спустя Чун-Ча уже шла под солнышком и глядела в небо без единого облачка.
В Йодоке в это время каждый заключенный думал, что зима близко. Первый комплект одежды, который Чун-Ча получила сразу после поступления в лагерь, раньше принадлежал мертвой девочке. Одежда была грязная и рваная. «Нового» комплекта обносков она не получала еще три года. Она работала на золотодобыче, выкапывала драгоценный металл, не понимая, что это такое и сколько он стоит. Она побывала и в гипсовом карьере, и в винокурне, и в полях. Ее рабочий день начинался в четыре утра и заканчивался в одиннадцать вечера. Она видела сумасшедших, которых заставляли копать ямы и полоть сорняки. Умирающих заключенных часто освобождали, чтобы их смерть не испортила официальную статистику, – так уровень смертности в лагере казался ниже. Чун-Ча не знала, зачем это делается; она просто помнила, как заключенные, старые и молодые, тащились через ворота лагеря, чтобы рухнуть на землю в нескольких метрах от них. Потом их тела разлагались там или их пожирали животные.
Она жила с тридцатью другими заключенными в глиняной мазанке размером не больше ее нынешней квартиры. Мазанки не отапливались, а одеял не хватало. Ей случалось просыпаться с обморожениями. Случалось, проснувшись, видеть, что сосед за ночь умер от холода. На двести заключенных приходился один туалет. Для внешнего мира такое было невообразимо. Для Чун-Ча это была обычная жизнь.
Десять.
Таково было число основных правил в лагере.
Первое и самое важное гласило: не пытайся бежать.
Последнее и почти такое же важное было: если нарушишь хоть одно из правил, тебя расстреляют.
Остальные правила между ними – не красть, подчиняться приказам, шпионить за другими и доносить на них – были, по ее мнению, пустыми словами. Тебя могли убить по любой причине и без нее.
Правило номер девять, однако, ее интриговало. Оно гласило, что надо искренне раскаиваться в своих ошибках. Чун-Ча знала, что оно касается тех, кто может однажды выйти из лагеря на волю. Сама она на такое не надеялась. Никогда не думала, что будет свободной. И не раскаивалась в своих ошибках. Просто старалась выжить. В этом смысле ее нынешняя жизнь мало чем отличалась от лагерной.
Я просто пытаюсь выжить.
Глава 25
Трое мужчин снова сидели в Оперативном штабе. И снова их собрание было тайным. Запись не велась. Не было других участников. Как и официального протокола.
Эван Такер смотрел на президента, президент смотрел на него. Последнему еще не сказали, зачем понадобилась встреча, сообщили только, что она срочная и должна состояться немедленно. Вот почему они сейчас сидели здесь и почему президент отменил четыре совещания, на которых должен был присутствовать.
– Так вы просветите меня, наконец, Эван? – спросил он, не скрывая раздражения.
Джош Поттер уже переговорил с Такером и потому знал, что должно произойти. Ему было неуютно от того, что он не проинформировал президента заранее, но Такер ясно дал ему понять, что все расскажет сам.
Да и, если честно, Поттеру не хотелось быть гонцом, приносящим плохие вести.
Такер прочистил горло, в котором, по ощущениям, как будто наросла плесень. Сложил ладони вместе и с такой силой потер большие пальцы один о другой, что они стали ярко-розовыми.
– В запланированной операции произошли изменения кардинального характера, и все не в нашу пользу.
Краска сбежала у президента с лица. Он рявкнул:
– Объясните!
Такер сказал:
– Как вам известно, Ллойд Карсон был британским посланником в Пхеньяне. И главным посредником между нами и генералом Паком. Собственно, единственным посредником.
Президент сказал:
– Сначала я ему не доверял. Он должен был в первую очередь обратиться к своему правительству. И тогда моему коллеге с Даунинг-стрит пришлось бы разбираться с этим.
– Как я объяснял, Карсон прекрасно понимал, что в его стране нет достойных исполнителей для такого задания. Поэтому, с благословения главы государства, он предоставил эту возможность нам.
Президент прикрыл глаза и прикусил нижнюю губу. Когда он снова поднял веки, взгляд у него был полон ярости.
– Все самое трудное всегда достается нам, не так ли? Старым добрым США, мировому полисмену. Мы делаем грязную работу, пока остальные спокойно сидят в сторонке. И если что-то идет не так, они просто отворачиваются от нас или сбегают.
Такер кивнул и сказал:
– Статус супердержавы подразумевает большую ответственность, и это не совсем справедливо. Но факт остается фактом – мы пошли на это, потому что увидели реальную возможность избавиться от режима, который десятилетиями сидел занозой в боку у всего цивилизованного мира. Мы знали, что это рискованно, но сошлись на том, что результаты перевешивают риск.