Эрл протянул дрожащую руку и взял у нее снимок. Поглядев на него, сделал судорожный вдох.
– Кажется, его звали Альберт, – сказала Рил. – Конечно, он мертв, но все равно видно, что это он.
– Как он умер? – спросил Эрл хрипло.
– О, я же не рассказала! Я его убила. Сломала шею. Для такого здоровяка он сдох на удивление быстро. Что было кстати – мне еще предстояло разобраться с его приятелями-наци.
Хватая ртом воздух, Эрл широко распахнутыми глазами уставился на нее:
– Ты убила его? Его!
– Кажется, я не говорила тебе, чем занимаюсь по жизни, Эрл. От лица американского народа я отыскиваю таких тварей, как Альберт, и обеспечиваю, чтобы они никогда и никому больше не причинили вреда. Он вот не причинит.
Она достала из кармана еще одну фотографию и кинула Эрлу на живот. Он взял ее трясущейся рукой – его лицо стало пепельным.
– Еще один твой дружище. Леон Дайкс. Я его знала давным-давно. А недавно мы опять встретились. По его инициативе. Похоже, он прогуливался тут, возле тюрьмы, и совершенно случайно меня заметил, когда я приходила тебя навестить, переброситься с тобой парой слов.
Эрл заглянул ей в глаза:
– Ты и его убила?
Рил нарисовала в воздухе овал, а потом потянула руки в стороны:
– Очень эффективный прием. Смерть наступает мгновенно. Перед смертью Леон велел передать тебе привет и сказать, что ему жаль, что ваш план не сработал.
Эрл отбросил снимок, словно это была змея, готовая его укусить.
– Понятия не имею, о чем ты.
– Имеешь, Эрл. Не пытайся увильнуть от своей минуты славы. План был неплох. Я комплиментов просто так не делаю, можешь мне поверить.
– Это полный бред. И если тебе больше нечего сказать, я лучше посплю.
– Боюсь, со сном придется подождать.
– Это еще почему? – вскинулся Эрл, вновь обретая уверенность. – Больше у тебя ничего нет, иначе ты притащила бы копов. С другой стороны, что бы они мне сделали? Арестовали? Посадили в тюрьму? Ой, боюсь! – Он расхохотался, а потом закашлялся.
– Нет, ни полиции, ни новых обвинений. Вполне хватит старых.
– Поэтому, как я и сказал, можешь проваливать. Мне надо отдохнуть.
– Да ты и так поздоровел. Выглядишь гораздо лучше, чем в прошлый раз.
Он сел повыше.
– Какого черта ты болтаешь? У меня рак в последней стадии. Мне не станет лучше.
– Да, но это не все.
Она указала вправо. Эрл посмотрел в ту сторону и увидел докторшу, направляющуюся к ним.
– Доктор Эндрюс, спасибо, что пришли, – сказала Рил.
Эндрюс принужденно улыбнулась:
– Рада помочь. Ни за что бы этого не пропустила.
Рил повернулась к Эрлу:
– Я объяснила доктору Эндрюс, какую роль она сыграла в том, чтобы вытащить меня сюда. И как за этим последовал очаровательный визит к твоему доброму другу Леону Дайксу и его шайке развеселых неонацистов.
– Да уж, было очень интересно, мистер Фонтейн, – сказала доктор Эндрюс. Судя по выражению ее лица, будь у нее пистолет, она без колебаний вышибла бы Эрлу мозги.
– Понятия не имею, о чем вы тут болтаете, – выпалил Эрл. – Вот ни малейшего!
– Тогда я тебе объясню, – ответила Рил. – Но сначала у доктора Эндрюс есть для тебя потрясающие новости.
Эрл покосился на Эндрюс:
– Что еще за новости?
– Хотя ваш рак неизлечим, нам удалось вас стабилизировать.
– И какого черта это означает?
– Это означает, что вас можно выписать из госпиталя и из этой тюрьмы. Вы отправляетесь обратно, в одиночное заключение в камере смертников.
Лицо у Эрла помертвело:
– Но они не могут меня казнить.
Эндрюс улыбнулась:
– К сожалению, это правда, но о вас там смогут позаботиться, пусть и не так, как у нас. И у вас не будет никаких контактов ни с кем, за исключением тюремного персонала.
– Вы… вы не можете это сделать! – запротестовал Эрл.
– На самом деле можем, – послышался другой голос.
В палату вошел мужчина в костюме, сопровождаемый четырьмя мускулистыми охранниками.
– Какого черта он тут? – воскликнул Эрл.
Рил оглянулась:
– Начальник этого славного заведения и его люди пришли проследить за твоей отправкой обратно в камеру смертников в тюрьме Холман.
За зарешеченным окном вспыхнула молния и спустя мгновение яростно ударил гром.
Начальник тюрьмы жестом показал своим людям действовать:
– Выкатывайте его, вместе с кроватью. Фургон для перевозки уже ждет.
– Вы не можете этого сделать! – возмущался Эрл. – Не имеете права!
– Уберите его отсюда, – приказал начальник. – Сейчас же.
Охранники отстегнули кандалы Эрла от кольца в стене и покатили кровать с орущим пациентом из палаты. Его крики слышались еще с минуту, пока тяжелая дверь не захлопнулась. После этого голос Эрла Фонтейна смолк.
Рил повернулась к начальнику тюрьмы и доктору Эндрюс.
– Спасибо вам, – сказала она.
– Нет, это вам спасибо, – ответила Эндрюс. – Подумать только – этот ублюдок использовал меня, чтобы… сделать такие жуткие вещи.
– Да уж! – кивнул начальник. – Казнить его мы, конечно, не можем. Но можем максимально усложнить остаток жизни – в рамках закона. И сделаем это.
Он вышел из палаты.
Эндрюс сказала:
– Когда вы позвонили, я сперва не поверила. Я думала, что помогаю отцу отыскать дочь. Мне надо было знать, что Эрл Фонтейн – не тот человек, кто будет этим заниматься.
– Он множество людей обманул, док, – сказала Рил.
– Больше не обманет, – добавил Роби.
– Никогда, – закончила Рил.
Еще раз поблагодарив Эндрюс за помощь, они развернулись и покинули тюрьму.
– Стало полегче? – спросил Роби, когда они забрались в машину, пробежав по парковке под проливным дождем.
– На самом деле, Роби, я ничего не чувствую. Может, оно и к лучшему.
Роби включил передачу, и они отъехали от тюрьмы штата Алабама, навсегда оставив Эрла Фонтейна позади.
Глава 49
У Северной Кореи не было центра подготовки вроде Пекла. На него не выделялось средств. Ни одна страна не тратила столько, сколько американцы, на оборону или внутреннюю безопасность. Но то, что северокорейцы недобирали по бюджету, они компенсировали энтузиазмом и личными усилиями – по крайней мере, Чун-Ча так казалось.
Она бегала по улицам Пхеньяна до тех пор, пока полностью не лишалась сил. А потом продолжала бежать. У Министерства госбезопасности был спортивный зал, где она занималась силовыми упражнениями. Был тир под землей, где оттачивала меткость, скорость реакции и моторные навыки в использовании всех видов огнестрельного оружия. Обращение с холодным оружием отрабатывала на спарринг-партнерах: все они были мужчины, все – выше и крупнее ее. Приемы ближнего боя помогли ей одолеть в Румынии Ллойда Карсона.
Подготовка была не только физической. Она бегло говорила на английском и еще на трех иностранных языках.
Но в чем ей не было равных – помимо способности сохранять спокойствие в экстремальных ситуациях, – это в боевых искусствах. Ни один мужчина не мог ее одолеть. Несколько мужчин – тоже. Она приписывала это времени, проведенному в лагере. Чтобы выжить там, требовалась геркулесова стойкость. Но ее одной было мало. Выжить и сохранить рассудок, волю к жизни было практически невозможно. Она сделала невозможное. А еще, чтобы выжить в лагере, надо было думать на десять шагов вперед. Это ей удавалось. И помогало в бою. Чун-Ча побеждала не только скоростью, но и хитростью.
Власти затратили немало времени и средств, чтобы развить ее способность нападать на превосходящее число противников и выходить победительницей. Для этого требовалось сочетание тактических приемов с выдающимися бойцовскими качествами, способностью оценивать риски и идти на них, превращать недостатки в преимущества. Она продемонстрировала это в столкновении с тюремным надзирателем и охранниками. Силу своих оппонентов она обернула слабостью; ни на миг не прекращала двигаться и атаковать. Ее разум и тело действовали как единое целое.
Она вернулась к себе в квартиру усталая, но удовлетворенная тем, что уровень физической подготовки у нее не снизился. Чун-Ча знала, что на следующей миссии будет противостоять самой лучшей команде охраны в мире. Знала, что американская Секретная служба считается непобедимой, а все ее агенты готовы умереть, защищая того, кого охраняют. Но в прошлом они теряли своих подопечных, значит, они не непобедимы. И все равно ей предстояло великое испытание.
Она съела свой рис и выпила чай, слушая народные песни на планшете, который подарил ей Высший руководитель. Посмотрела в окно на мужчину, который дежурил возле ее дома уже несколько дней. Он все еще был там. Его как будто не волновало, знает она о слежке или нет. Чун-Ча это о многом говорило.
В Северной Корее есть поговорка: союзы хрупки, как лед в жаркий день.
Она вышла из квартиры и села в машину. Машине было уже десять лет, но она по-прежнему ездила. И принадлежала Чун-Ча. До тех пор, пока ее не отберут, а это может случиться в любой момент. В зависимости от того, как пройдет миссия, момент может настать скоро.
Она выехала из Пхеньяна. Посмотрела в зеркало и нисколько не удивилась, заметив сзади черный седан. Она ехала медленно, не превышая лимит скорости. Ей некуда было спешить. И отрываться от слежки Чун-Ча не собиралась.
Ей предстояло преодолеть около семидесяти миль к северо-востоку от столицы, в гористую местность провинции Хамгён, разделенной пополам долиной реки Ипсок.
Официальное название места, куда она направлялась, было «Кван-ли-со № 15». Но все называли его Йодок. Это был трудовой лагерь, или концентрационный лагерь, или исправительная колония – Чун-Ча было все равно, какой термин использовать. Сути это не меняло.
Люди отбирали свободу у других людей.
Долгие годы у нее было для этого места свое название: дом.
Как и другие трудовые лагеря, Йодок состоял из двух частей: пожизненной, откуда никого никогда не освобождали, и исправительной, где заключенных наказывали, перевоспитывали и потом выпускали на свободу. Лагерь занимал около четырехсот квадратных километров. Электрические ограды и больше тысячи охранников гарантировали, что самовольно оттуда никто не выберется.