– В последнее время ты что-то плоховато ешь, Том.
– Легкое несварение. Думаю, из-за погоды.
– Так обратись к врачу. У тебя же есть твой собственный.
– Постараюсь, – кивнул он рассеянно.
– Когда ты вернешься? – спросила она.
– Четыре остановки. Сиэтл, Сан-Франциско, Хьюстон и Майами. Завтра в два часа дня Борт номер один вернет меня обратно.
– Похоже на кампанию.
– До кампании далеко. Сколько раз нам с тобой приходилось объезжать по восемь, а то и по десять городов за один день?
– Слишком много, – сухо ответила она.
– В наше время кампании не прекращаются вообще. С новыми законами в них можно швырять столько денег, сколько захочешь. Главное – следить, чтобы тебе досталось сколько положено, потому что иначе их перехватит другая сторона.
Она сказала:
– Я скучаю по тем дням, когда мы сами распечатывали свои листовки с агитацией и собирали чеки в банку из-под кофе на барбекю, которые устраивали на заднем дворе.
– Иногда я тоже скучаю по ним.
Он поднял голову и посмотрел на Элеонор, изучавшую свое расписание на день. Она была еще молода – сорок шесть лет, на четыре года младше его. Они растили двоих детей, Клэр и Томми Младшего. Клэр было пятнадцать, и она отлично приспособилась к жизни, которую они теперь вели. В своей школе, «Сайдуэлл Френдз», она завела много друзей, была популярной, активной и хорошо училась. Томми все еще был маленьким мальчиком, которому сперва понравилось жить в Белом доме, но очень скоро он его возненавидел. Ни президент, ни его жена не знали, что с этим делать, и недовольство сына тяжелым грузом легло на них обоих.
Голос Элеонор вырвал его из размышлений:
– У детей скоро недельные каникулы. Я собиралась увезти их за город. Может, на Нантакет. Донованы снова предлагают нам свой дом.
Он удивленно уставился на нее:
– Нантакет? В это время года? Там будет холодно и дождливо.
– На самом деле средняя высокая температура там двадцать градусов, а средняя низкая больше десяти. И долговременный прогноз говорит, что осадков будет значительно меньше нормы, несмотря на облачность. Атлантический океан обеспечивает умеренный климат. Там будет теплее, чем в Бостоне.
– Как обычно, ты сделала домашнюю работу, Элли, – ворчливо ответил президент.
Она улыбнулась.
– И туристы все разъедутся. Мы побудем в семейном кругу. Будем жечь костер, сидеть с книжками, закутавшись пледом. Играть в настольные игры. Подолгу гулять по пляжу. Подзарядим батарейки. Мне хочется посвятить это время детям.
– Ты имеешь в виду Томми. Клэр и так в полном порядке.
– Я имею в виду семью, – твердо сказала она. – И хотя я знаю, какой у тебя плотный график, будет чудесно, если ты сможешь приехать хотя бы на день.
Президент поднял одну бровь. Их жизнью управляли расписания толщиной с телефонную книгу, с маршрутами поездок, установленными заранее.
– Это есть в графике? Я не видел.
– Нет, я только об этом подумала.
– Честно говоря, я сильно сомневаюсь, что смогу вырваться даже на день. Мое расписание забито на все следующие два месяца. И потом, избирателям не нравится, когда президенты вот так, запросто, уезжают в отпуск. Потребуется время, чтобы их подготовить. В одночасье этого не сделаешь.
– Я уже дала распоряжение.
– Окей, надеюсь, что получится. Но мне кажется, ты переоцениваешь проблемы Томми. Ему просто нужно больше времени, чтобы адаптироваться, вот и все.
Он снова взялся за газету.
Элеонор вздохнула, хотела что-то сказать, но потом вернулась к своему чаю и расписанию. Просмотрела заметки для речи, которую собиралась произнести перед группой жен сенаторов, которых должна была провести с экскурсией по Белому дому.
Президент, похоже, не заметил разочарования жены. Несварение желудка у него было вызвано совсем другой причиной.
Вина. Огромная, неотступная вина.
Он дал генералу Паку слово, что исполнит их общий план. Сказал ему глаза в глаза. А теперь генерал был мертв. Президент отправил агентов, чтобы убить его, но Пак застрелился сам. И сказал агентам передать президенту, чтобы тот «шел к черту». На его месте президент поступил бы точно так же. Он предал этого человека, бросил его. А теперь ему сообщили, что приемные дети Пака попали в трудовые лагеря – скорее всего, до конца жизни.
«Я предал его. Я его убил. Я виновен в убийстве».
– Папа? Пап!
Президент потряс головой и огляделся.
Его дочь Клэр спустилась вниз завтракать.
– Я хотела, чтобы ты посмотрел мой проект по организации власти в Америке.
– Думаешь, я что-нибудь в этом понимаю? – спросил он, пытаясь изобразить улыбку.
– Вряд ли, но мама сейчас занята, – парировала она и расхохоталась.
Он тоже улыбнулся, и Элеонор подняла голову от бумаг. Он с удовольствием смотрел, как дочь поглощает завтрак, одновременно просматривая какие-то записи – похоже, задание по математике.
Потом перевел взгляд на сына – тот, шаркая, вошел в комнату в своей школьной форме. Из государственной школы его перевели в одно из самых элитных частных образовательных учреждений в стране. Но перевод дался ему нелегко.
– Привет, здоровяк! – сказал президент. – Хорошо спал?
– Я не здоровяк. Я самый маленький в нашем классе. Даже девчонки выше меня.
Клэр сунула в рот ложку хлопьев и пробурчала:
– И умнее.
– Заткнись! – воскликнул Томми.
– Клэр! – резко обратилась к ней мать. – Оставь его в покое.
Клэр торжествующе улыбнулась и вернулась к своим тетрадям.
Президент сказал:
– Томми, во мне шесть футов два дюйма. У мамы пять и девять. Ты будешь высоким. Это же генетика. Спорим, через пару лет ты перерастешь сестру. Просто надо проявить терпение.
Клэр фыркнула, и Томми скривился.
– И нам придется жить тут еще три года, – протянул мальчик. – Ура-ура.
– Еще семь, если папа снова победит на выборах, – жизнерадостно поправила его Клэр. – Так ведь, пап?
Президент смотрел на сына и не ответил ей.
Элеонор быстро встала, проинспектировала школьную форму Томми и перешла в полноценный «материнский режим»: пригладила ему волосы, заправила рубашку, перевязала галстук и поддернула воротник.
– Ты можешь опоздать, – сказала она. – Лучше поспешить с завтраком.
Томми плюхнулся на стул и мрачно уставился в свою тарелку.
Элеонор бросила короткий взгляд на мужа, но он снова смотрел в пространство. Она уже смирилась – после некоторого сопротивления – с тем, что, пока они здесь и ее муж на президентском посту, для семьи он почти недоступен. Проблемы, с которыми ему приходилось иметь дело, были слишком необъятными, давление слишком сильным, ставки слишком высокими. Она ощущала себя матерью-одиночкой. Однако у нее была вся необходимая помощь, и она прекрасно понимала, что множество женщин тащат на себе семью, имея гораздо меньше возможностей, чем у нее. И все равно ей было непросто. Семья – это вообще непросто, сколько бы денег у тебя ни было.
Однако разговор с сыном заставил президента задуматься кое о чем.
Семья.
Он встал и бросил салфетку на тарелку.
Элеонор подняла голову:
– С тобой все в порядке?
– Чуть не забыл кое-что сделать перед поездкой. – Он вышел из комнаты.
Элеонор снова развернулась к Томми: стала уговаривать его съесть еще немного. Потом посмотрела, как дети уезжают в сопровождении охраны из секретной службы. Сначала они отвезут Томми, потом Клэр. Агент службы останется в классе с каждым из них и будет сопровождать в течение дня.
Провожая взглядом мини-кортеж, Элеонор не заметила группу туристов, собравшуюся возле боковых ворот Белого дома. Выезд, которым пользовалась президентская семья, был почти потайным – скрытым от публики.
От ее большинства.
Мужчина и женщина с фотоаппаратами снимали все вокруг себя. Они старались найти положение, с которого лучше будет видна частная территория, пока охранники отвлеклись на вопросы, которыми засыпали их остальные члены группы.
Кортеж свернул на улицу, и другой член группы сфотографировал его, улыбаясь и размахивая руками в полном восторге. Он продолжал снимать, пока кортеж не пропал из виду. Дальше за ним пристроилась пара седанов, которые до этого стояли припаркованными на 17-й улице. Они работали в тандеме, периодически сменяя друг друга, чтобы не вызвать подозрений у охраны.
В Белом доме Элеонор вышла на улицу: посмотреть, как на клумбах высаживают цветы. Она стояла на крыльце, когда к ней обратилась секретарша:
– Миссис Кэссион, насчет вашей поездки на Нантакет. Поедете только вы и дети, верно?
– Да. Утром я переговорила с президентом. Похоже, он не сможет к нам присоединиться.
– Секретная служба работает над логистикой, предварительный доклад они представят в конце недели, если вы не против.
Элеонор кивнула и сказала:
– Я помню те дни, когда мы просто прыгали в машину с парой чемоданов и нашим псом и отправлялись в путь.
Секретарша улыбнулась:
– Хотите, чтобы эти дни вернулись?
– Каждую минуту моей жизни. Но я правда думаю, что нам не помешает прокатиться. Жаль только, президент не поедет с нами.
– Дом, который вы выбрали, очаровательный.
– Это дом наших друзей, Донованов. Они пригласили нас пожить там. Он очень старый и совсем деревенский. Будем гулять по пляжу. Ездить в город на велосипедах. Жечь костры. Читать книжки, болтать. Просто… просто побудем вместе.
– Звучит великолепно.
– Я надеюсь. Очень надеюсь… что Томми понравится.
Секретарша понятливо кивнула:
– Для детей это непросто. Мне кажется, я не смогла бы.
– Ну, нам всем придется потрудиться, чтобы помочь Томми справиться. Другого выбора нет.
Когда они зашли внутрь, мужчина в форме Национальной службы охраны парков, сидевший на корточках возле клумбы, выпрямился и встал. Официально он был из Южной Кореи и работал тут шесть лет. На самом деле он был северокорейцем и его заслали в США пятнадцать лет назад с единственной задачей – любым способом проникнуть в Белый дом. Многие занятия были для него недоступны. Но работа в саду – нет. И, прилагая гораздо больше усилий, чем все вокруг, он смог пробиться сюда.