- Похоже на флот сэра Джона Торнтона, - заметил Стивен. - Нам следует привести себя в порядок. Может быть, стоит позвать цирюльника.
Капитан Обри, подтянутый и аккуратный, в вычищенном мундире, с медалью за Абукир в петлице и с саблей на боку (адмирал Торнтон являлся редкостным приверженцем традиций), спустился в баркас в сопровождении мичмана с несколькими пакетами. Джек оставался мрачным и немногословным, пока баркас шел по волнам, лавируя между возвышающимися линейными кораблями, выстроившимися впереди и позади "Океана", и каждый на своей позиции, на расстоянии двух кабельтовых друг от друга. Несмотря на то, что это всего лишь один из этапов его карьеры, каждодневная рутина в бесконечной осаде Тулона, где вероятность сражения оставалась крайне низкой, приходилось всегда быть настороже с водами и внезапными, жестокими ветрами Лионского залива. Адмирал Торнтон (сам великолепный моряк), и от своих капитанов требовал того же. Он никогда не колебался, если требовалось пожертвовать одним человеком, как он считал, по долгу службы. Многих офицеров вообще навсегда списал на берег. Хоть Джек и считал, что едва ли сможет отличиться, но понимал, что может произойти и его падение - особенно учитывая неприязнь, которую к нему испытывал адмирал Харт, заместитель Торнтона. Мрачные думы отражало и его лицо, гораздо менее веселое, чем обычно.
После первых недель, во время которых "Ворчестер" очень активно приводили в форму, а Джек, наконец, довел орудийные расчеты до удовлетворительного уровня, жизнь на корабле, экипаж которого, в целом, был счастлив, вошла в привычный военно-морской уклад. Учитывая наличие отличного первого лейтенанта в лице Тома Пуллингса, Джек находил достаточно свободного времени, чтобы волноваться о личных делах - крайне неприятных и опасных делах касаемо закона. От его знания латыни мало что осталось со времен школы - коротких, далеких и, в целом, бесполезных времен, но одну поговорку по-прежнему помнил, и она утверждала, что ни один корабль не в состоянии перегнать чувство тревоги. "Ворчестер" прошел около двух тысяч миль так быстро, как только мог, но тревога по-прежнему донимала капитана, исчезая лишь во время учений и вечерами со Стивеном, Скарлатти, Бахом и Моцартом.
Бонден мягко подвел баркас к борту флагмана. Джека встречали с большими почестями - завывали боцманские дудки, морские пехотинцы четко взяли на караул. Он отсалютовал квартердеку, заметив отсутствие адмирала, отсалютовал флаг-капитану, пожал руку капитану "Океана", принял пакеты от своего мичмана и повернулся к одетому в черное помощнику адмирала, который повел его вниз.
Адмирал поднял глаза от бесчисленных бумаг, разложенных на широком столе:
- Присаживайтесь, Обри. Извините меня на минуту, - и продолжил писать, поскрипывая пером. Джек мрачно разглядывал его, и неудивительно - сидящий перед ним человек, на которого через кормовое окно отсвечивало средиземноморское солнце, казался бледной, обрюзгшей и облысевшей тенью того адмирала Торнтона, которого Джек когда-то знал - офицера, хоть не покрывшего себя славой флотоводца, но с отличной репутацией боевого капитана и еще лучшего организатора и педанта, человека, чья личность по силе не уступала Сент-Винсенту и во многом на него походила, за исключением полнейшего неприятия порки, проявления особого внимания к религии и счастливого супружества. Джек прежде служил с ним и, несмотря на знакомство со многими адмиралами, по-прежнему находил Торнтона внушающим уважение, хотя тот постарел и выглядел больным. Джек сидел молча, размышляя над тем, как время может менять и калечить человека. Смотрел на лысую голову адмирала с лишь несколькими жидковатыми прядями седых волос, пока престарелый мопс, внезапно проснувшись, не поднял шум: переваливаясь с лапы на лапу, он подошел к креслу и укусил капитана за ногу, если укусом можно назвать такой беззубый щипок.
- Тише, Табби, тише, - продолжая писать, произнес адмирал.
Мопс вернулся на свое место под столом, пофыркивая и ворча, закатывая глаза и сверля взглядом Джека. Адмирал подписал письмо, отложил перо, снял очки и пошевелился, словно собираясь встать, но уселся обратно. Джек резко поднялся, и адмирал протянул руку, глядя на него без особого интереса.
- Ну что ж, Обри, - произнес он, - добро пожаловать в Средиземное море. Учитывая левант, вы неплохо сюда добрались. Я рад, что в этот раз мне послали настоящего моряка, а не полоумных идиотов, как случается. И я рад, что вы смогли убедить их позволить укоротить мачты: высокие корабли с тяжелым рангоутом, особенно с прямыми бортами, никогда не переживут зиму в здешних водах. В каком состоянии "Ворчестер"?
- У меня с собой доклад о его состоянии, сэр, - беря в руки один из пакетов, ответил Джек. - Но, возможно, вы позволите мне сперва вручить это: перед отплытием я обещал леди Торнтон, что в первую очередь передам вам это.
- Господи помилуй, письма из дома, - воскликнул адмирал, и его тусклые глаза, сверкнув, вновь наполнились жизнью. - И пара писем от моих девочек, я не получал от них новостей с тех пор, как пришел "Великолепный". Господи помилуй. Я очень вам благодарен, Обри, клянусь Богом, очень благодарен, - на этот раз Торнтон все же поднялся со своего места, оперев мощное тело на тонкие, похожие на палки, ноги, чтобы пожать Джеку руку. И заметил порванный шелковый чулок и пятнышко крови.
- Она вас укусила? - воскликнул адмирал. - Ох, извините меня. Табби, злобная дворняжка, как не стыдно, - он наклонился, чтобы шлепнуть собачку, и та тут же гавкнула, даже не пошевелившись на своей подушке.
- С возрастом начинает капризничать, - объяснил адмирал. - Боюсь, в этом она похожа на своего хозяина. И еще по дому тоскует. Обри, я вам говорил, что уже тринадцать месяцев не сходил на сушу?
Когда адмирал наконец пролистал несколько писем и кратко взглянул на официальную корреспонденцию, чтобы проверить, нет ли для него дел особой срочности, они вернулись к обсуждению "Ворчестера" и царапины Джека. Много времени это не заняло: оба знакомы с этим и другими Сорока Ворами, и Джек понимал, что адмиралу не терпится остаться наедине с письмами. Но Торнтон беспрестанно выражал свою озабоченность порванным чулком и укусом.
- По крайней мере, уверяю вас, у Табиты нет бешенства. Не хватает, конечно, мозгов и такта. Будь у нее бешенство, едва ли в эскадре остался бы хоть один адмирал - она ведь уже успела укусить адмирала Харта, адмирала Митчелла и флаг-капитана, причем неоднократно. Особенно повезло Харту. И, насколько я знаю, пока еще ни один не рухнул на палубу в конвульсиях. Но, повторюсь, Табита капризна, как и ее хозяин. Хорошая драка с французами нас обоих бы подбодрила. Мы бы мигом помолодели. И, может быть, наконец-то отправились бы домой.
- Есть вероятность, что они объявятся, сэр?
- Возможно, возможно. Не прямо сейчас, разумеется - не с таким южным ветром. Но прибрежная эскадра доложила о большой активности за последние несколько недель. Господи, как же я надеюсь, что французы объявятся, - воскликнул адмирал, стиснув кулаки.
- Даст Бог, так и будет, - поднимаясь, сказал Джек. - Даст Бог, так и будет.
- Аминь, - добавил адмирал, поднимаясь одновременно с подъемом корабля на волне. Прощаясь с Джеком, Торнтон заметил: - Боюсь, завтра нам предстоит трибунал. Вы будете присутствовать, разумеется. Там будет одно особо неприятное дело, которое я не хотел бы откладывать до Мальты. Заодно и с другими разберемся. Хочется поскорее со всем этим разобраться. И я полагаю, у вас на борту присутствует некий доктор Мэтьюрин. Я бы хотел увидеться с ним в полдень. И главный врач флота тоже.
Глава четвертая
Джек Обри обедал со своим лучшим другом Хиниджем Дандасом, капитаном "Экселента". Оба плавали вместе мичманами и лейтенантами, могли говорить совершенно откровенно, и когда с жалкой едой было покончено - последняя тощая курица на "Экселенте" и после варки осталась жесткой - и они остались одни, Джек сказал:
- Я просто шокирован, увидев, в каком состоянии адмирал.
- Охотно верю, - отозвался Дандас. - Как и я, когда впервые поднялся на борт флагмана. С тех пор я его почти не видел, но говорят, что ему стало гораздо хуже - едва появляется на палубе на полчаса или около того на вечерней прохладе и почти никого не приглашает. Каким он тебе показался?
- Измученным, полностью вымотанным: едва смог встать со стула - ноги тонкие, как палки. Что с ним такое случилось?
- Охрана морских просторов, вот что. Управление этой чертовой блокадой настолько четко, насколько это возможно со старыми изношенными кораблями, по большей части с недоукомплектованной командой, и на всех нехватка припасов. Изношенная эскадра с чертовски неуклюжими и проблемными капитанами и некомпетентным заместителем. Я говорю тебе, Джек, это сведет его в могилу. Я здесь только три месяца, а я вдвое моложе его, но ты знаешь, что такое строгая блокада - другой мир, совершенно отрезанный от всего, нехватка самого необходимого, коричневые рубахи, ненастье, люди скучают и замордованы необходимостью сохранять точные места в строю перед глазами адмирала, и корабль уже как тюрьма. А он в этом годами, больше, чем любой другой командующий.
- Тогда почему командующий не отправится домой? Почему его не отпускают?
- Кто смог бы его заменить? Харт?
Оба презрительно рассмеялись.
- Франклин? - предположил Джек. - Ломбард? Даже Митчелл. Все они моряки и справятся с блокадой. Франклин и Ломбард отлично это проделали с Брестом и Рошфором.
- Но дело ведь не только в блокаде, болван ты этакий, - воскликнул Дандас. - Адмирал мог бы управлять блокадой одной рукой, привязанной за спину. Если бы только блокада, он оставался бы таким же пухлым и румяным, как ты или я. Хотя, могу сказать мимоходом, Джек, ты, кажется, потерял много жира с нашей последней встречи. Сомневаюсь, что весишь тринадцать или четырнадцать стоунов. Если бы только блокада, его могла бы заменить куча людей. Но в отличие от французов, у него в руках все Средиземноморье и все, что к нему относится: Каталония, Италия, Сицилия, Адриатика, Ионическое море и турки, Египет, Берберские государства, а могу сказать тебе, Джек, что с Берберскими государствами дьявольски трудно вести дела. Меня послали, чтобы вразумить дея, и я очень хорошо справился, хотя наш консул пытался вставлять мне палки в колеса. Я остался очень доволен собой, пока не столкнулся через несколько недель с некоторыми христианскими рабами и не обнаружил, что моего дея убили солдаты, и во дворце новый дей, желающий нового соглашения и новых подарков. Не знаю, консул или его люди организовали дельце, но у Министерства иностранных дел есть там некоторые люди: Нед Берни узнал кузена консула, скрывавшегося под накидкой.