Это также позволило Джеку заметить или вообразить, что он заметил изменения в отношении некоторых своих офицеров: отсутствие, пожалуй, несколько преувеличенного благоговения и уважения перед, по их мнению, его репутацией настоящей саламандры, репутацией, что окружала его в течение многих лет и сильно облегчала ему работу, и которую он принимал как нечто само собой разумеющееся.
Все это Джек мог бы описать в своем письме, и, возможно, даже добавить размышления о том, как мужчина теряет репутацию, а женщина теряет свою красоту, и каждый из них почти одинаково оглядывается вокруг в поисках признаков этой потери, но это ничего не сказало бы Софи о настоящем опасении её мужа - страхе, что он и в самом деле мог повести себя малодушно.
Он был глубоко убежден в мнении нижней палубы. Там, может, и довольно много дураков и сухопутных крыс, но преобладали моряки и не только в моральном плане, но и числом, и, как он знал, в вопросах такого рода матросы ошибались редко.
Сердце к этой схватке у него не лежало: ничего подобного тем бушующим эмоциям, радости и яркому предвкушению, как при охоте на лис, но лишь одна сотая чувств от той охоты, что и предопределило последовавшие действия. Ни то, ни сё: человек, может быть, не в форме, но не трусливый, и он, несомненно, искал встречи с врагом со всем рвением, явно вызывая его на бой при соотношении сил не в свою пользу и даже пытаясь спровоцировать.
С другой стороны, Джек помнил свое облегчение, когда понял, что французы не намерены драться: позорное облегчение. Или бесславное - вот нужное слово? Вовсе нет: это было вполне разумное облегчение, что не нужно бросать плохо подготовленный, неслаженный экипаж в отчаянное сражение, в котором столь многие из них, несомненно, погибли бы, оказались ранены, искалечены, изувечены.
В стычках такого рода всегда крайне шокирующий счет мясника, а с такой командой и того хуже, не говоря уже о большой вероятности поражения.
Что же касается его отказа в высадке морских пехотинцев, на первый взгляд он казался ему совершенно невинным. Добросовестное решение, учитывая приказы и то, как Джек их понял.
Но слова адмирала сильно его потрясли, и теперь он настолько часто дискутировал по этому вопросу с самим собой, что больше не мог сказать с ответным обвинением и гневным протестом, в чем же была истинная природа его намерений: ее скрыл спор.
Тем не менее, в этом вопросе намерения - ключ ко всему, и не имело смысла рассказывать об этом никому на свете. Софи, например, безусловно, скажет ему, что муж поступил правильно, но слова эти, хоть и приятные, не возымели бы никакого облегчающего эффекта, поскольку даже она не могла проникнуть внутрь его головы или сердца, или жизненно важных органов, чтобы проверить его намерения. Намерения, что преобладали в тот момент.
Не сможет и Стивен, если на то пошло, но Джек по-прежнему сильно ожидал их встречи, и менее, чем через два дня, когда "Ворчестер" обогнул мыс Мола, неспособный зайти в порт Маона из-за ветра с норд-веста, Джек взял баркас, на веслах протиснулся через узкую горловину, а потом галсами прошел по всей длине залива, борт за бортом, хотя обмен сигналами с офицером, ответственным за Королевские военно-морские склады, показал ему, что ничего, кроме маленькой толики стокгольмской смолы, для эскадры пока не прибыло.
Эти воды он, его рулевой и, по крайней мере, четверо из команды баркаса, знали также же хорошо, как воды Спитхеда или Хэмоазы, и они плыли вверх с какой-то небрежной легкостью - срезав у Лазаретто, поймав отраженное течение около Кукушечьей бухты (распространенная разновидность в этих теплых широтах), скользнув мимо Госпитального канала, обсуждая изменения, произошедшие с тех времен.
Не то чтобы их оказалось много: на различных общественных зданиях вместо Юнион Джека развивался испанский флаг, испанские военные корабли в гавани теперь являлись не трофеями, а союзниками королевского флота, но в целом мало что изменилось.
Здесь все еще ощущался воздух английского торгового города времен короля Георга, а морской порт выглядел неуместным посреди пейзажа с виноградниками, оливковыми деревьями, редкими пальмами и ярким Средиземноморским небом над всем этим.
Когда они проплывали вдоль берега, Джек указывал на различные места, которые могли заинтересовать юношу рядом с ним: Сент-Филипп, пороховой завод, артиллерийский парк, склад рангоута. Но долговязый парнишка, прыщавый новичок-первогодок по имени Уиллет, чересчур волновался в его компании, слишком сильно стремился на берег и, возможно, был слишком глуп, чтобы усвоить столько информации, так что, когда баркас подошел ближе к городу, Джек замолчал.
"Выпью пинту хереса в "Хоселито", как в старые добрые времена, - сказал он про себя, - закажу отличный обед в "Короне" - бифштекс, пудинг, маринованную рыбу с крекерами и те треугольные миндальные пирожные на десерт, а затем погуляю, осматривая все знакомые местечки, пока обед не приготовят". - В контору капитана порта, - вслух сказал он Бондену.
Баркас скользил вдоль высокой стены на противоположной стороне гавани, стены с потаенной зеленой дверью, ведущей к голубятне, где Джек впервые занялся любовью с Молли Харт.
Стена была усеяна дикорастущими каперсами в расщелинах между камнями, которые теперь покрылись странными мохнатыми цветами. Как и тогда. И мысли Джека все еще оставались в прошлом - смесь похотливости, нежности и смутного сожаления, когда баркас привелся к ветру и уткнулся в пристань около капитанской лестницы.
- Сбегайте-ка, мистер Уиллет, к капитану порта. - сказал Джек. - Передайте ему мои наилучшие пожелания и спросите, где стоит продовольственное судно Стивена, "Эльс Сет Долорс".
- Есть, сэр, - отчеканил Уиллет с перепуганным выражением лица. - "Эльс Сэт Долорс", сэр. На каком языке мне следует к ним обратиться?
- На испанском или французском, а если ответа не последует, можете попытаться на латыни. С вами пойдет Бонден.
- С наилучшими пожеланиями от капитана порта, сэр, - вернувшись, доложил Уиллет, - "Сэт Долорс" взяла курс на ля...
- Догану, - подсказал Бонден.
- Но доктор Мэтьюрин отправился в...
- Сьюдаделлу, верхом на муле.
- И его не ждут раньше воскресного вечера.
- Прошу прощения, сэр, - вмешался Бонден, - субботнего, скорее всего.
- Он сказал "сабат", - вскричал Виллет.
- Да, сэр, но в этих краях сабат - суббота. Воскресенье они зовут димонш или чем-то в этом роде.
- Спасибо, мистер Уиллет, - сказал глубоко разочарованный Джек. - Впрочем, думаю, мы также можем здесь отобедать, прежде чем вернемся на корабль, - на мгновение он задержал взгляд на одиноких дамах, толпившихся у морского берега. До отплытия с "Ворчестера" Джек выдал мальчишке полгинеи из его жалованья, и хотя Уиллет не отличался ни приятными манерами, ни особым интеллектом, Джек не хотел, чтобы на эти деньги он подцепил сифилис.
- Элдон, - позвал Обри седого бакового гребца с обветренным лицом, - мистер Уиллет отобедает у Банса, а затем покажите ему достопримечательности Маона - артиллерийский парк, сухой док для кренгования, испытательный полигон и протестантскую церковь, пирсы, если там что-то строится, а если останется время до шести часов, то и больницу для умалишенных.
С Бонденом он условился об обеде для команды баркаса, приказал им выбрать дневального и в одиночестве удалился.
Любовные похождения редко заканчивались благополучно для Джека Обри. Те немногие, на которые Джек отваживался, почти всегда завершались тем, что отравляли ему не только настоящее, но и прошлое. И все же сегодняшняя вылазка могла оказаться исключением.
День выдался солнечным, как это часто бывало, когда Джек служил на Менорке лейтенантом и коммандером, и теплым, так что, взбираясь по лестнице в верхний город, он расстегнул мундир, теперь куда лучше пошитый, чем тот, что он носил десять лет назад, но не помешавший тому, чтобы его узнали и поприветствовали в "Хоселито" и других местах, куда Обри заглядывал по пути к "Короне".
Порт-Маон все еще носил множество признаков длительного английского владычества: совершенно независимо от находящихся в гавани солдат и офицеров с трех кораблей Королевского флота - двух шлюпов и брига-канонерки на конвойной службе - на улицах попадались розовые лица и соломенные, как у Джека Обри, волосы. Продавался чай и даже булочки, а также английское пиво и табак, а в "Хоселито" наличествовали экземпляры лондонских газет не более чем двух-трехмесячной давности.
Но тучные годы миновали, дни, когда весь Средиземноморский флот базировался в Порт-Маоне и мощные гарнизоны заполняли Сан-Филипп и цитадель. Сейчас Королевский флот больше опирался на Мальту и Гибралтар, а испанский флот держал в Маоне лишь парочку бригов, и гарнизон составляли всего несколько рот местной милиции. Поэтому стало понятно, почему город в целом казался довольно сонным, а места, ранее, главным образом, обслуживавшие матросов и солдат, имели несколько заброшенный вид.
В "Корону" Джек вошел с черного входа - через заросший апельсиновыми деревьями двор. Там он и сел на каменное ограждение фонтана в центре дворика, чтобы перевести дыхание и охладиться после прогулки. Простуда давно прошла, но Джек еще оставался не в форме, и в любом случае, прогулка по твердой, устойчивой земле после недель и месяцев качающейся под ногами палубы всегда заставляла его тяжело дышать.
Из окна верхнего этажа донесся голос напевающей себе под нос женщины - длинная песня в стиле фламенко со странными интервалами и мавританскими напевами, часто прерываемая выбиванием подушки или переворачиванием матраса.
Гортанное контральто напомнило Джеку о Мерседес: очень, очень красивой девушке с Менорки, с которой он познакомился в этой самой гостинице еще до своего продвижения по службе. Что с ней? Наверняка ее умыкнул какой-то солдат. Многодетная мать, растолстевшая. Но, как он надеялся, по-прежнему жизнерадостная.
Песня продолжалась, превосходная угасающая каденция, и Джек слушал все более и более внимательно: не так много вещей трогало его столь же глубоко, как музыка. Тем не менее, он не весь обратился в слух, и в длинную паузу, пока подушки запихивали в слишком маленький сундук, его приземленный живот издал такое урчание, что Джек встал и прошел в таверну - широкое, низкое, прохладное и затененное помещение с огромными, встроенными в стены бочками и посыпанным песком полом.