Фролов появился у них, когда совсем стемнело, и за окном уже стихли мерные шаркающие шаги сотен ног. Лишь изредка вечернюю тишину нарушал одинокий торопливый стук каблучков опаздывающей на свидание барышни.
– Ну, как вы тут, сидельцы? – спросил он, ставя на стол увесистый пакет с продуктами.
– Живем – не тужим! – бодро ответил за всех Бушкин. Фролов, который все эти дни видел его мрачным и молчаливым, и даже, кажется, не слышал его голоса, удивленно на него посмотрел. А Бушкин продолжил: – Можно бы и дальше так. Харч хороший, работать не заставляют. Только вот совесть сопротивляется. Дружки мои где-то в Таврии или под Сивашами головы кладут, а я тут вроде этого… вроде курортника.
– Посочувствовать могу. Сам тут не по своей воле французские харчи перевожу, – выкладывая на стол упакованные в красочные обертки продукты, сказал Фролов.
– Как говорил мой батя: из сочувствия кафтан не сошьешь, – ворчливо отозвался Бушкин. Кольцов и Старцев молчали. Старцев словно заново открывал своего всегда исполнительного, незлобивого и покладистого помощника.
– Бунт на корабле? – улыбнулся Фролов и, коротко взглянув на Бушкина, доброжелательно объяснил: – Честно говоря, пытаемся найти способ отправить вас обратно. Имею в виду, чтобы обойтись без проблем, с гарантией. Пока не получается.
– И как долго может не получаться? – наступал на Фролова Бушкин.
– Не знаю. Тут, в Париже, сейчас находится наша крестьянская делегация. Ее возглавляет замнаркома внешней торговли товарищ Тихонов. Я с ним сегодня встречался. Возможно, удастся пристроить вас и Ивана Платоновича к ним.
– От чего это зависит?
– От многих обстоятельств, и я не уверен, что вам надо их знать. И потом. Я ведь не сказал: «пристроим вас к делегации», я сказал: «возможно, удастся», – отбил атаку Бушкина Фролов. И Бушкин понял, что своей настойчивостью рассердил Фролова.
– Извините, – виновато буркнул он.
– Все же надеюсь, что удастся, – миролюбиво добавил Фролов. – Так что потихоньку собирайтесь.
– Уже.
– Что «уже»?
– Собрались, говорю, уже.
– Ну и отлично. Теперь ждите. Если все получится, скоро будете дома.
Окончательно успокоившись, Бушкин отошел в свой закуток и затих. Старцев тоже молча переваривал полученную информацию На протяжении всего этого разговора Бушкина с Фроловым Кольцов размышлял, как ему поступить. Рассказывать Фролову или нет о том, что случилось с ним на Монмартре?
Он понимал: так безоглядно, как он сегодня, опытному нелегалу нельзя себя вести. Есть непреложный закон: опасаться людных мест, избегать толпы. Даже несмотря на то, что иногда толпа бывает спасительной. Он нарушил этот закон и столкнулся с ситуацией, результаты которой не мог просчитать. Как поступит Таня, узнав, что он в Париже? Не расскажет ли все отцу? Прошло время, Таня наверняка изменилась, стала другой. Сохранились ли еще в ее душе чувства к нему? Если полковник Щукин узнает, что Павел здесь, несомненно поднимет на ноги всю тайную полицию Парижа. Будут искать врага Франции, хотя на самом деле он всего лишь враг полковника Щукина. Павел допускал также, что Таня не выдаст его, надеялся на это. Но есть еще Максим. Кто он? Какие неожиданности могут исходить от него?
Единственное, что успокаивало Павла: ни Таня, ни Максим не знали, где он остановился. После завтрашней встречи с Мироновым, если все пойдет так, как он рассчитывает, он уже никак не сможет повлиять на дальнейшие поиски саквояжа, и сможет исчезнуть, залечь на дно.
Размышляя так, Павел пришел к выводу, что эта внезапная встреча на Монмартре, случись чего, может в конечном счете отрицательно повлиять на всех его товарищей, на их общее дело, и поэтому ничего скрывать он не может, не имеет права.
Павел молча развернул перед Фроловым портрет Тани.
– Узнаете?
Фролов коротко взглянул на портрет, неодобрительно проворчал:
– Уже успел.
– Вглядитесь. Я же спросил: узнаете?
Фролов склонился над портретом, долго и внимательно его рассматривал.
– Лицо знакомое. Кажется, я где-то ее видел.
– В Харькове, – подсказал Кольцов.
Старцев тоже подошел к столу и также внимательно стал рассматривать рисунок.
– Хорошенькая, – наконец вынес свой вердикт Фролов. – Впрочем, в таком возрасте все они хорошенькие. Нет, я ее не припоминаю.
– Дочь полковника Щукина, – пояснил Павел.
– Если я ее и видел, то мельком. Не запомнил, – сказал Фролов и, что-то припомнив, добавил: – У тебя с нею, кажется, был роман?
Павел промолчал.
– Должно быть, крепко она тебя за сердце зацепила, если возишь с собой ее портрет.
– Все проще. Этот портрет я увидел на Монмартре.
– Может, просто похожая?
– Нет, это она. Полковник Щукин здесь, в Париже. Таня тоже.
– Откуда портрет?
– Мне его подарил художник, который ее рисовал.
– Откуда он узнал, что она – твоя знакомая?
– Я сказал. И ничего больше… Да, это он мне сказал, что они сейчас в Париже.
– Ну, и что дальше? – холодно спросил Фролов.
– Не знаю, – откровенно ответил Павел.
– И я тоже, – немного поразмыслив, сказал Фролов. – К сожалению, ничего хорошего это твое приключение нам принести не может. Об одном прошу: пожалуйста, будь осторожен.
– Постараюсь. Хотя, конечно, очень хотел бы ее увидеть.
– Надо было, Паша, рубить дерево по себе, – безжалостно сказал Фролов.
Глава восьмая
На «блошином рынке» Кольцов был уже с утра. Несколько раз обошел все ряды, все рыночные закоулки, но Миронова нигде не увидел. На всякий случай заглянул и в кафе, на которое во время первой их встречи указал Миронов, но и там его не было. Не оставалось ничего другого, как ждать.
И когда солнце перевалило уже за полдень, его все еще не было. Кольцов нервничал. Надежда у него была теперь только на Миронова. Возможно, были и другие варианты поисков этого злополучного чемодана. Даже наверняка были. Но Кольцов за последние сутки все больше уверовал в этот, стал считать его едва ли не единственным и успешным.
Но Миронов все не приходил. Что, если после неудачи с наперстками он больше здесь и не появится? Где тогда его искать? Как найти? Эта задачка была бы труднее, чем поиски Рыжего Раймона.
Миронов появился, когда с рынка уже густо потянулись посетители. Увидев Кольцова, он еще издали помахал ему рукой.
– Я смотрю, вам понравился наш рынок? – здороваясь за руку, спросил Миронов. – Да, здесь есть что посмотреть. Сюда волокут всякие ненужности со всего света.
– Я ждал вас, – честно сказал Павел.
– Правда? – радостно удивился Миронов. – Я вот уже несколько лет никому не был нужен. Нет, обманываю. Во мне иногда нуждается господин Ермольев. А если точнее, то – я в нем. Разве вы о нем ничего не слышали?
– Не доводилось.
– Большой человек. А ведь еще совсем недавно он был очень известен у нас в России. Впрочем, скоро о нем узнает вся Франция.
– Не говорите загадками, Миронов, – попросил Кольцов.
– Господин Ермольев вместе со своими киношными друзьями недавно приехал из России. Уж не знаю, что он не поделил с большевиками, но они его выпустили с легким сердцем. Здесь он появился, имея в кармане хорошие деньги. Скорее всего, золотом, потому что царские «Катеньки» и «Петеньки» с недавних пор здесь уже не представляют никакого интереса. А в это самое время здесь, в Монтрее, на улице Сержанта Бобийо, распродавалась знаменитая фирма «Пате». Вы, конечно, слышали о фирме «Пате»?
– Рассказывайте побыстрее, Миронов. У нас не так много времени на пустопорожние разговоры, – вместо ответа, нетерпеливо и не слишком вежливо сказал Кольцов.
– Вот. Мне уже нравится то, что вы сказали «у нас». Не иначе, вы пришли ко мне по делу?
– Вы прозорливы.
– Тогда я быстро. Господин Ермольев приобрел у «Пате» давно простаивающий павильон и вскоре стал снимать фильмы. Зачем я это вам рассказываю? Я здесь иногда зарабатываю себе на жизнь. Вот и сегодня в какой-то фильме, названия не знаю, я был швейцаром. Потому и пришел на рынок так поздно. Мне, знаете, хорошо удаются роли шоферов, матросов. А недавно в фильме «Пылающий костер» я даже изображал полковника. Господин Мозжухин похвалил, сказал, что у меня талант. Замечательный человек. Он у господина Ермольева служит не только в артистах, но и в режиссерах.
– Хорошо платят?
– Как сказать. На еду хватает. Мы, русские, тут держимся друг за друга. Но, к сожалению, в моих услугах они нуждаются значительно реже, чем мне бы этого хотелось, – и Миронов вопросительно посмотрел на Кольцова: – Вы сказали, у вас ко мне какое-то дело? Я уже сгораю от любопытства.
Кольцов огляделся.
– Скажите, нет ли где-нибудь подходящего местечка, где можно было бы поговорить?
– Вон там, за пустырем, в Монтрее есть небольшое, но очень уютное бистро, – предложил Миронов.
– Хотелось бы не опасаться посторонних ушей. Вы далеко живете?
– Не очень.
– Так, может, пройдем к вам?
– К сожалению, я живу не один. Со мной еще двое русских. Один болеет. Нет, поищем более спокойное место, – Миронов ненадолго задумался и затем решительно предложил: – А идемте на фабрику. Там всегда найдется уголок, где можно уединиться. Я иногда там даже ночую. Это когда приходится надолго задерживаться на съемках какой-нибудь фильмы.
– Ну что же. Ведите!
Они прошли через заваленный всяким хламом пустырь, который, собственно, и отделял сам Париж от Монтрее. «Блошиный рынок» парижане считают своим, жители Монтрее – своим, потому что он расположен на этом пограничном пустыре.
На их пути оказалась вечно дымящаяся свалка и несколько серых угрюмых амбаров, в которых размещались топливные склады. А уже за ними начинался сам городок Монтрее с его уютными одноэтажными улочками и с доцветающими палисадниками возле входов в дома.
Проплутав по узким улочкам, они вышли на широкую и прямую улицу Сержанта Бабийо. Здесь в ряд стояло несколько высоких и ухоженных доходных домов, в которых большей частью проживали мастеровые парижских заводов.