– Прежде больно шкодлив был. Подрос, – провожая его взглядом, сказала монахиня и уже в спину Ивану добавила: – Приходи попозже в хлебню, краюху свеженького дам.
– Приду, – пообещал Иван, все еще не до конца овладев собой.
Бросив возле конюшни солому, не таясь и больше не пригибаясь, он стремглав понесся по пустырю и уже через минуту упал возле Кольцова.
– Не получилось, – с трудом отдышавшись, доложил он. – Спички отсырели.
Что на самом деле приключилось с ним, Иван рассказывать не стал.
Кольцов промолчал в ответ, лишь подумал о том, что еще успеет наказать его за рискованное непослушание, если выиграют бой и останутся в живых. А, может быть, и простит: Иван старался не для себя.
Оглянувшись назад, Кольцов увидел край большого багрового диска, что повис над земляным валом. Солнце обещало непогоду.
Монастырское подворье уже хорошо просматривалось. Двое белогвардейцев возле кельи умывались. Еще трое, с винтовками за плечами, шли по каким-то своим утренним делам, быть может, сменять охранников в туннелях.
– Ну что, Петро Евдокимович, начнем? – спросил он у Боброва.
– Самое время, – согласился пулеметчик. – Зашевелились. Тепленькими возьмем.
Кольцов поднял руку и какое-то время держал над собой, пока все ее увидели. Взмахнул.
Первым, прямо вслед за взмахом руки, нажал гашетку пулемета Бобров, и над монастырем прошумела первая очередь. Следом в разных концах монастыря прогремели еще несколько очередей. Пули пролопотали по дранке крыш, по окнам келий.
Началось!
Глава одиннадцатая
Поначалу из всех келий стали поодиночке выскакивать белогвардейцы, кто наполовину одетый, иные и вовсе – в исподнем. Потом затрещали оконные рамы, зазвенели стекла. Видимо, при звуках первых выстрелов они все разом бросились к выходам, и в узких коридорных проходах образовалось столпотворение. Огонь разгорался. Наиболее благоразумные предпочли не толпиться у входов, а бросились к окнам, вышибали рамы. Сыпались отовсюду – из дверей, окон, даже с крыш. Видимо, и чердаки келий были заселены.
Монастырское подворье постепенно заполнялось полураздетыми и ничего не понимающими солдатами. Между ними бегали офицеры, что-то выкрикивали, пытаясь как-то организовать эту растерянную толпу.
Наконец, это бессмысленное хаотичное движение стало приобретать упорядоченность, и уже несколько сот человек, многие из которых были безоружны, бросились в сторону конюшни и скотного двора. Повалили ограду. Пытались пробиться к туннелю, чтобы выбраться из монастыря.
Но несколько пулеметных очередей ударили в упор. Появились первые убитые и раненые.
Вид крови и лежащих на земле убитых и отчаянные крики раненых остановили бегущих. Они отхлынули назад, в подворье. Но тут же, в панике, сминая что-то кричащих им офицеров, бросились в другую сторону, ко второму туннелю. Но и там их встретил кинжальный пулеметный огонь.
Постепенно вся эта поначалу обезумевшая толпа начала приходить в себя, понимая, что они окружены, что они – в ловушке. Но все еще продолжали искать слабое место, где бы огонь был не такой сильный и где можно было бы лавиной навалиться на противника и, преодолев вал, уйти в леса. Что уйти через туннели им не удастся, они уже поняли.
Но в какую бы сторону они не бежали, где бы они не начинали пробиваться к валу, как тут же оживала пара пулеметов. Приходилось снова отступать и прятаться за деревянными стенами келий.
Кольцов понимал, что паника, порожденная внезапностью, не будет длиться бесконечно, что довольно скоро найдется тот, кто сумеет привести в чувство эту пока еще обезумевшую толпу – и тогда они снова станут солдатами и начнут разумно и хладнокровно искать выход. И неизвестно, чья сила пересилит, чья хитрость окажется хитрее. У него было слишком мало людей, чтобы рассчитывать на победу в открытом бою.
«Главное ввязаться в драку» – снова, в который раз вспомнил Кольцов слова Наполеона. Ввязался! И что дальше? Видимо, рассчитывать на советы великого полководца, который практически выиграл все сражения, но ни в одной кампании не одержал победы, не приходилось.
Кольцову стало понятно пока только одно: пока еще не поздно, пока белогвардейцы толпой мечутся по монастырскому подворью, надо применить какую-то новую хитрость.
– Ваня! Достань какую-нибудь белую тряпку, – попросил Кольцов Пятигорца.
Тряпку нашли быстро. Кто-то пожертвовал нижней сорочкой. Ее привязали к винтовке.
– Петро, еще очередь! Над головами! – попросил Кольцов старшего Боброва.
– Зачем же вхолостую? Патроны переводить!
– Слушай, что приказываю! – строго сказал Кольцов.
Бобров обиженно задрал ствол пулемета и нажал на гашетку. Короткая очередь пронеслась над монастырем, но не произвела никакого впечатления на мечущихся по подворью солдат.
– Ну и что? Ну и ничего! – проворчал Бобров.
– Поднимай флаг, Ваня.
Чоновцы, которым еще до начала боя Кольцов велел все время держать его в поле зрения, увидев над командирским окопом белый флаг, заволновались.
– Что это? Сдаваться, что ли, будем? – спросил кто-то из чигиринских и весело добавил: – А мне мамка не велела.
– Не пойму, – тряхнул головой Бузыкин, словно отгоняя от себя наваждение. – Не иначе, что-то хитрое придумал. Схожу, узнаю. А вы следите за сигналами.
И Бузыкин, пригибаясь, побежал между бывшими гайдамацкими пещерами к Кольцову. Со стороны монастыря раздались два сухих винтовочных выстрела. Пули пропели рядом с Бузыкиным. Это свидетельствовало о том, что там, в монастыре, начинают избавляться от первоначального страха.
Заметили белую тряпку и белогвардейцы.
– Э-э, чего хотите? – донеслось до Кольцова издали, от монастыря.
– Мы ничего не хотим! – отозвался Кольцов. – Хочу спросить, может, у вас уже какие вопросы возникли? Может, кто еще жить хочет?
Какое-то время та, монастырская сторона, не отвечала. Вероятно, советовались. Потом раздался все тот же голос:
– Э-э, пугать нас не надо! Мы уже и пуганные и стрелянные! Но поговорить можно!
– Так в чем же дело?
– Как предлагаете встретиться?
– Вы идите мне навстречу, я – вам! Бугорок с корягой прямо перед собой видите? Там – ямка! В ней и поговорим!
– А не выстрелите?
– Нет! Пока будем разговаривать, пулеметы будут молчать! – пообещал Кольцов. – А потом… потом не обессудьте! Начнем обстрел и из орудий! Хотя и не хотелось бы!
– Опять вы за свое! Пугаете!
– Наоборот, предупреждаю!
Было видно, как на той стороне кто-то вышел из-за стены кельи, подошел к ограде.
– Надеюсь, своих вы тоже предупредили, чтоб не стреляли? – крикнул Кольцов.
– Ага! Боитесь смерти? – сказали оттуда, от монастыря.
– Дурацкой – боюсь! – ответил Кольцов.
– Пока – не будут, – с некоторой угрозой в голосе отозвались с той стороны.
Парламентер легко перепрыгнул ограду, блеснув на раннем солнце погонами. Пошел по пустырю к указанному месту.
– Офицерик, – заметил Бузыкин.
– Остаетесь вместо меня, – сказал Кольцов Кириллову. – В случае чего, огонь из всех пулеметов – и уходите. Они вряд ли бросятся за вами в погоню. Понимают, они в глубоком советском тылу. Выход у них один: плен либо смерть.
И, не пригибаясь, Кольцов пошел навстречу парламентеру.
Вокруг наступила оглушительная тишина. Замерли бестолково бегающие по монастырскому подворью солдаты и офицеры. Высунулись из своих ям чоновцы.
Кольцов, идя навстречу парламентеру, внимательно в него вглядывался. Был он уже не молод, сед, слегка прихрамывал. Видимо, побывал не в одной боевой переделке. Полковник. Вряд ли среди них был кто-то выше званием.
Делая последние шаги до их встречи, Кольцов лихорадочно размышлял, как и с чего начать разговор? «Чем удивлять будем?» – не к месту и не ко времени припомнил Кольцов эту, когда-то слышанную от знакомого актера, фразу.
Так вот, и в самом деле: чем он будет удивлять этого полковника? Такого матерого вояку уже ничем не испугаешь. Не исключено, что он добровольно вызвался возглавить эту засаду. Не удивился бы Кольцов, если бы узнал, что дерзкая идея встретить и уничтожить Первую конную армию в глубоком советском тылу принадлежит именно ему. Такая идея Врангелю не могла не понравиться. Не зря он пообещал всех офицеров, участников этой сумасшедшей операции, наградить орденами Святителя Николая Чудотворца, наградой в нынешней России самого высокого достоинства. Этот орден был введен Врангелем совсем недавно, в апреле двадцатого, и пока что им не был награжден ни один человек.
Они почти одновременно спустились в неглубокий приямок, который когда-то, меньше двухсот лет тому назад, был пещерой и служил убежищем гайдамацким повстанцам. Беспощадное время оставило от пещеры на земле только царапину. А скоро и от нее не останется даже следа.
– Символическое место, не правда ли? – сказал Кольцов.
Полковник поднял на Кольцова глаза, но ответил не сразу, лишь пристально и даже с некоторым удивлением посмотрел на него.
– Меня не интересует далекое прошлое, – наконец заговорил он. – Я не историк. Я – прагматик. Как я понимаю, вы еще совсем недавно были офицером и присягали царю.
– Это– вопрос? – спросил Кольцов.
– Нет. Уверенность. Какой дурной сон! Два российских офицера, сидя в грязной яме, делят Россию.
– Ну почему же – делят? – не понял Кольцов.
– Потому что там, – полковник кивнул за спину, – там – тоже Россия. Соль России, русские солдаты. Они не хотят жить в той России, которую вы, большевики, изобрели для них. Они отстаивают право жить в своей России. Вы же вероломно напали на них, на сонных, и истребляете их из пулеметов.
– Эта речь больше годится для агитатора. Вы же, как я понимаю, парламентер. Так давайте вернемся к цели нашей встречи.
– Да, конечно. Слушаю вас.
– Нет, это я хочу вас послушать, господин полковник. Ваши предложения?
– Хорошо, – согласился полковник. – Наше предложение предельно простое. Кончается война. Не берите грех на душу, прекратите этот бессмысленный расстрел.