К полудню подворье все еще продолжало гудеть.
– Что они там за базар устроили! – сердито сказал Кириллов.
– Решают, – отозвался Кольцов.
– А может, это… может, малость их поторопим? – предложил Бобров, от скуки в который раз принимаясь тряпицей протирать и без того до первозданной чистоты надраенный пулемет.
– Хитруют. Ночи дожидаются, – обронил Бузыкин.
– Вишь как руками машут, – не отрывая глаз от подворья, сказал Пятигорец. – Я все думаю, как бы поближе к ограде подобраться, послушать.
– Не нужно, – запретил Кольцов. – Пусть помитингуют. Для многих любое решение – не простое.
– Думаете, сдадутся? – спросил Бузыкин.
– Не знаю, – ответил Кольцов. – Подождем.
Прошло еще с полчаса, может быть, с час. Со стороны подворья вдруг раздались несколько редких выстрелов. И спустя недолгое время над оградой поднялось большое белое полотнище, вероятно, часть простыни.
– Эй, там! Хотели бы поговорить! – донеслось со стороны подворья.
Бузыкин посмотрел на Кольцова, тот согласно кивнул головой.
– Нет возражениев! Подгребайте до нас! – крикнул чоновец.
– Только вы пулеметом не балуйте! – попросил парламентер.
– Идите, идите! Раньше надо было бояться!
Солдаты перелезли через забор, пошли к командирской яме. Их было трое. Один, совсем молодой, возможно, подпоручик – погон не было, но следы от них на шинели остались, – нес, как знамя, привязанный к черенку лопаты кусок белой ткани. Двое других были постарше, низкорослые, широкоплечие, в одинаковых полушубках и с одинаковыми лицами. Вероятнее всего, они были братьями-близнецами.
– Здравствуйте! – сказали «близнецы», и все трое поснимали свои шапки. – Кто тут у вас будет старший?
Кольцов поднялся.
– Почему полковник Сташевский не пришел? – спросил он.
– Они не смогли. Преставились.
– Та-ак! – Кольцов вспомнил: при расставании полковник сказал «прощайте». Сказано это было с такой щемящей интонацией, что Кольцов понял: уже там, в приямке, во время переговоров, полковник Сташевский принял решение покончить с собой. Кольцов даже пожалел, что не сказал тогда каких-то нужных ему в те минуты слов. Лишь с сожалением подумал: «Что будет с Россией, если она лишится таких людей?»
– Митрий Митрич был хороший командир, справедливый, не обижал солдат. А, вишь ты, все равно вас боялся, – сказал один из «близнецов».
– Что вы хотите нам сообщить? – спросил Кольцов.
– Мы маленько там у себя помитинговали, и почти все согласные насчет плена. Если по правде говорить, уже надоело воевать, – вступил в разговор второй «близнец».
– Вы что же, близнецы? – не утерпел, спросил Кольцов.
– Та какие там близнецы! Браты! Только он на три года молодее, – сказал старший, которому, видимо, и было поручено вести переговоры. – Зубаревы мы. Оба Прохоровичи. Только он Игнат, а я Савелий.
– Ну что ж, Прохоровичи! Решение разумное, – одобрил Кольцов. – А что, всех не смогли убедить?
– Которые из мужиков, те все согласные. А офицеры оказались несговорчивые. Они, вишь, царю присягу давали.
– Так царя уже давно нету.
– И мы про то же. А они – ни в какую.
– Ну и как же вы теперь?
– Та – ничего. Они тоже уже согласные.
– Постреляли, что ли?
– Та не. Они сами. Окромя двух. Те схватились за пулемет, кричат «Всех перестреляем!». Ну, пришлось! А Василий, – Савелий Прохорович указал глазами на пришедшего с ними подпоручика, – он с нами завсегда согласный.
– Меня офицеры попросили спросить, что с ними будет? – спросил Василий.
– А то же, что и с солдатами, – искренне пообещал Кольцов. – Кто согласится честно воевать, направим в воинские части. А таких, как Прохоровичи, – по домам отправим. Война кончается, без них обойдемся. Пускай внуков нянчат. Вон сколько людей война повыбила. А Россия огромная, рабочих рук всегда не хватало. А теперь – и подавно. – И добавил: – С остальными тоже разберемся. Гарантирую всем жизнь.
– На словах вроде все понятно, – подвел итог Савелий Прохорович. – А как на деле? Куда, к примеру, нести оружие, кому сдавать, и все такое?
Кольцов втайне рассчитывал на капитуляцию белогвардейцев, но за обычной рутинной суетой все организационные действия до конца не продумал. Приходилось решать все на ходу.
– Сколько вас человек? – спросил он.
– Чуть больше пятисот.
– У меня другие сведения. Должно быть больше тысячи.
– Та откуда? – удивился старший Зубарев и обстоятельно доложил: – Там, под Александровском, когда приказ зачитывали, нас много больше было. Может, и больше тысячи. Но пока досюда добирались, кто до большевиков, до вас, извиняюсь, попал, кто до дому подался, а кто уже и здесь пострадал. На последней поверке нас было пятьсот шестьдесят четыре. Девятнадцать вы утречком из пулеметов порешили. Одиннадцать, позже, сами. Вот и считайте.
– Ну хорошо! – Кольцов переглянулся с Кирилловым. – Берите, Петр Степанович, людей, принимайте у них оружие. Ну и все остальное, подлежащее изъятию.
– Я только боюсь, как бы они не передумали, – с опаской проронил Кириллов.
– Не бойтесь! Мы тут в восемь пулеметных стволов как-нибудь за порядком присмотрим! – пообещал Кольцов и выразительно посмотрел на парламентариев.
– Напрасно сомневаетесь, – сказал старший Зубарев. – Которые в живых остались, все согласные.
– Хорошо! Возвращайтесь к своим. Подробно расскажите им о нашем разговоре, – сказал парламентерам Кольцов. – Надеюсь, обойдемся без инцидентов. Скажите всем: у кого обнаружим не сданное оружие, поступим по законам военного времени.
Парламентеры ушли.
Кольцов и все, кто его окружали, уже настолько уверовали в благополучный исход этой истории, что распрямились и уже стоя глядели вслед уходящим парламентерам. А потом и вовсе вышли из ямы наверх.
Кириллов отвел Кольцова в сторону.
– Павел Андреевич, распорядитесь перегнать наш обоз к ближнему от Мельниково туннелю. И два пулемета желательно поставить на телеги, остальные, на всякий случай, пока пусть остаются на местах. И люди мне понадобятся, человек тридцать.
– Хорошо соображаете, – Кольцов широко, по-доброму улыбнулся, может быть, впервые за все эти дни. – А я думал, вы, политработники…
– Политработник я вынужденно. В недавнем прошлом – подпольщик, затем – полевой командир.
– Сожалею, там, в Бериславе, нам как-то не довелось хорошо познакомиться. И очень рад нашей нынешней встрече. Надеюсь, сообразите, как поступать дальше.
– Да что тут соображать. Доведем до Буртов. Там – в вагоны.
– И все? – спросил Кольцов. – Неужели все так просто? А кто вам пришлет вагоны? Где вы сейчас их найдете, столько вагонов? И в какой лагерь отправите военнопленных? Кто согласится их принять? Их ведь не только охранять, но и кормить надо.
– Вот обо всем этом я как раз и хотел посоветоваться, – вымолвил Кириллов, хотя по его обескураженному виду Кольцов понял, что этот, с виду коротенький список вопросов придавил его.
– Остаетесь здесь вместо меня! – твердо сказал Кольцов. – Принимайте оружие, ведите пленных в Бурты. Я же беру с собой Бушкина и отправляюсь в Кременчуг. Попытаюсь там решить все эти головоломные вопросы. Как крайний случай – свяжусь с Харьковом.
Вместе с Кирилловым к монастырскому подворью пошли Матросов, Соколенок и Пятигорец.
Кириллов, на ходу по-хозяйски оглядывая подворье, отыскивал прилегающее к забору открытое пространство.
– Проследите, чтоб оружие складывали здесь, за ограду не перелезали, – указал он Матросову.
– Не сомневайтесь, – четко ответил «сухопутный морячок». – Порядок будет флотский.
Подошли к ограде. Возле нее их ждал молодой парламентер.
– Кто по званию? Как звать? – спросил у него Кириллов.
– Подпоручик Семенихин.
– Я спрашиваю, подпоручик, как тебя звать? Имя?
– Вася, – удивленно ответил подпоручик.
– Будешь нам помогать, Вася. Скажи, есть тут кто старше тебя по званию?
– Штабс-капитан Харченко.
– Ну и как он с солдатами? Что за человек?
– Так он же «химический» штабс-капитан, из сельских учителей. Книжки нам читал, письма за неграмотных писал. Душевный человек. Только командовать не умеет.
– Отыщите мне его.
– А чего его искать! Вон он руками размахивает.
Семенихин позвал его. Пожилой румяный штабс-капитан встал перед Кирилловым, нескладно щелкнул каблуками, доложил:
– Бывший штабс-капитан Харченко.
– Правильно сориентировались. Насчет «бывшего», – похвалил Кириллов пожилого офицера. – Назначаю вас старшим колонны. Поручик Семенихин – ваш заместитель. После того как сдадут оружие, по одному – через туннель. Там выстраиваете людей в колонну. По сто человек в колонне, по четыре в ряд. Походным маршем – на Мельниково, а дальше – до Буртов. Вопросы есть?
– Есть. Как быть с ранеными? – спросил Харченко, напомнив Кириллову, что утренняя побудка не обошлась без крови.
– Сколько их?
– Которые идти не могут – двадцать. Трое совсем тяжелых, этих мы, боюсь, и до Буртов не довезем.
– Что вы предлагаете?
– Лучше бы оставить их всех в монастыре. Люди все же, – сказал Харченко. – Митрий Митриевич, упокойный наш полковник, еще утром с игуменьей договорился, она не возражает.
– Что ж вы меня спрашиваете, если все уже улажено. Конечно, оставляйте.
– Спасибо вам. – И Харченко вновь повторил: – Люди все же.
Как ни старались, но тронулись только к вечеру. Пять охраняемых чоновцами колонн растянулись едва ли не на версту. За каждой колонной следовала телега с пулеметом.
Кириллов не столько боялся группового побега пленных, сколько налета какой-нибудь банды. Такую колонну не спрячешь. Едва они вышли из Мельниково, как впереди них уже понеслась весть и о бое в Матронинском монастыре, и о военнопленных. И Кириллов не исключал, что какому-нибудь бандитскому батьке захочется прославиться.
Но, к счастью, все обошлось без приключений. К утру, изнемогая от усталости и нервного напряжения, Кириллов привел военнопленных в Бурты. Но там их никто не ждал, и никаких вестей от Кольцова не поступало.