Потом один за другим к нему стали подсаживаться молодые, с сытыми рожами, «желающие ему исключительно добра» «друзья», которые долго, одинаковыми голосами убеждали, уговаривали, призывали его одуматься, проявить сознательность и помочь власти. Добровольно помочь.
Он молчал.
Тогда его обвинили в непатриотизме, в нелюбви к отечеству и прочих антигосударственных грехах.
Он слушал, но молчал.
Стали предупреждать, пугать, грозить, стращать.
Он кивал, но все равно молчал.
Потом ему сказали, что он «дурак», и пригласили «врачей».
Пришел человек в белом халате, замерил ему давление, вытащил из кейса ампулы, надломил у одной из них хоботок, втянул в шприц содержимое.
Похоже, «сыворотка». И похоже, двойная доза…
Игла вошла в вену, и Резидент «поплыл».
Его о чем-то настойчиво спрашивали, на него надвигались лица и стены, ему неудержимо хотелось болтать, и он болтал, рассказывая о чем угодно, кроме того, о чем его спрашивали.
— Говори об офицерском заговоре! Что ты знаешь об офицерском заговоре? — направляли его.
А он им толковал о своих сексуальных пристрастиях.
— Ты об офицерах!.. А он о детских грехах.
Он растрачивал «сыворотку» на пустяковые признания.
— Вот сволочь!..
Потом в его «палату» пришел и против его койки сел крупный, с очень выразительным лицом мужчина.
— Смотрите на этот шарик, — показал он на блестящий стальной шарик в своей руке. — Внимательно смотрите. И внимательно слушайте меня.
Вам очень хорошо…
Хотя ничего хорошего.
Вы умиротворены…
Хотя непонятно чем.
Вы хотите спать…
Вот уж дудки!
Гипнотизер бился над ним часа полтора, увещевая и тыкая в самые глаза свою блестящую игрушку.
— Странно… Очень странно… Как видно, он относится к довольно редкой категории людей, не воспринимающих внушение.
— А вот мы сейчас поглядим…
И ему снова вкололи «сыворотку». После чего сопротивляться гипнотизеру и сопротивляться «сыворотке» стало труднее. Стало почти невозможно.
— Вы должны рассказать все… Вы хотите рассказать все… Я знаю, вы хотите…
И действительно хотелось. Неудержимо хотелось! И уже почти…
Но где-то, наверное, еще была жива его мать. И были живы его родственники и его друзья… Которые отвечали за него. И за которых отвечал он… Не вообще отвечал, а теперь отвечал! Своим молчанием отвечал!..
Что было жестко. Что было спасением…
— Хватит, довольно! Если вы будете продолжать — он не выдержит… Вы убьете его…
И туманная, на краю сознания мысль — не надо, пусть продолжают. Пусть убьют! Потому что все равно убьют, но придется мучиться…
И тут же тупой укол в вену и блаженный покой. И обрывки какого-то сна из далекого и словно чужого детства. Какая-то река, купающиеся дети, смех…
И снова голос и болезненные удары ладони по щекам.
— Давай, давай, открывай глаза. Он открыл глаза.
— Живой?
К сожалению, живой…
— Ну вот и хорошо, вот и славно…
Хотя чего тут славного? Живой-то он не для жизни, для совсем другого.
В «палате» появилась еще одна фигура в белом халате. Но это был не врач, это был… парикмахер. Он разложил инструменты и обернул шею клиента белой простыней.
«А это-то зачем?!» — поразился Резидент.
И сразу понял зачем! Все очень просто — его приводили в порядок, как приводят в порядок улицы и площади городов, куда намечен визит высокого чиновника. Но к нему мог прийти только один чиновник. Самый главный чиновник…
Он пришел поздним вечером, почти ночью. Сел на стул рядом с койкой, отпустил всех присутствующих и остался один. Один на один с Резидентом.
— Хочу предложить тебе сделку — у нас ведь теперь рынок. Твой товар — информация. Мой — жизнь. Не просто жизнь — хорошая жизнь, безбедная жизнь. Твоя жизнь. Если мы договоримся, я гарантирую тебе защиту государства. В том числе от твоих прежних хозяев.
Наверное, Резидент улыбнулся или как-то иначе выразил свое отношение к высказанному предложению. Потому что Президент быстро спросил:
— Неужели ты думаешь, что твоя организация сильнее меня? Сильнее целого государства?
— Смотря какого, — ответил Резидент.
— Хорошо, пусть будет не нашего. Я обещаю тебе убежище в США по программе защиты свидетелей. Или любую другую страну на выбор.
Это больше, чем я обещал кому-нибудь другому.
Подумай!
Резидент молчал.
— Почему ты не отвечаешь?
— Думаю…
Предложение, что и говорить, было соблазнительным — начать новую, с нуля, с чистого листа жизнь. Как только что родившийся младенец, у которого ничего нет в прошлом, у которого все впереди… Начать не здесь, там, где можно затеряться, исчезнуть, раствориться. И наконец пожить по-человечески, просто пожить — не проверяясь, не оглядываясь, не подозревая в каждом встречном прохожем провокатора. Завести семью, детей…
И за все за это заплатить всего лишь информацией. А за информацию жизнью близких… А за жизнь близких — совестью… Без которой жить, наверное, можно. Но не нужно…
Нет, не пойдет…
— Не пойдет, — сказал Резидент. — И хотел бы, да грехи не пускают.
— Ты просто не знаешь, что они предлагают с тобой сделать.
Президент выдержал долгую паузу.
— Они предлагают применить ультразвук и СВЧ-излучение. А если это не поможет — торсионное излучение. Знаешь, что это такое?
Резидент знал, что это такое. Они хотят подвергнуть отдельные участки его мозга жесткому излучению, выжигая и перепрограммируя его сознание. Потом записать на вычищенное место новую программу, превратив его совсем в другого человека и уже этого, нового человека, подвергнуть нарко- или гипнодопросу. После этой процедуры он в лучшем случае станет полудурком, в худшем — травой. Или погибнет в процессе воздействия, что тоже не исключено.
Вот что они придумали… Придумали пошуровать в его мозгах без его ведома. Ценой убийства его мозга.
Это серьезно. Это, может быть, даже хуже, чем смерть…
А раз так, то можно позволить себе роскошь сыграть в открытую.
— Я могу задать вопрос? — поинтересовался Резидент.
— Если я смогу на него ответить.
— На этот — сможете. Это вы?
— Что — «вы»? — не понял Президент.
— Этот заговор был нужен вам?
Президент долго молчал, о чем-то размышляя, что-то прикидывая. И все-таки сказал:
— Не мне — стране…
— Зачем?
— Это уже второй вопрос, — сказал Президент. — Мы договаривались на один…
Значит, все-таки он…
Он!
Хотя непонятно, зачем ему все это было нужно.
А может, все просто до банальности? Может, он, пользуясь моментом, надумал создать под себя сверхмощный концерн, который будет кормить его, его детей, его внуков и прапраправнуков до конца их дней? Выборные должности штука шаткая. А деньги — они и в России деньги…
Нет, это слишком мелко. Для него мелко.
Тогда, может быть, хотел руками спецназовцев генерала Крашенинникова припугнуть не желающих с ним делиться олигархов? Запугать сверхрэкетом и принять под свою защиту, но уже на совсем других условиях, на которые раньше бы они никогда не согласились. Атак — никого ни в чем убеждать не придется, все сами придут, на все готовые придут, защиты просить придут и возлюбят своего недавнего врага, как родную маму…
Или это попытка по-тихому, по законам Дикого Запада, вернуть государству принадлежащую ему и по-глупому разбазаренную собственность. Провести ползучую национализацию, против которой ни на Западе, ни здесь никто ничего не сможет возразить. А кто сможет — сто раз пожалеет.
Тогда Он все рассчитал верно — чтобы забрать государство, мало подмять под себя его силовые структуры, времена, когда все решали голые мускулы, ушли в прошлое. Для полного подчинения государства нужен еще контроль над экономикой и финансами. И не нужен международный скандал. Которого в этом случае не будет, так как он останется в стороне, над битвой — а то, что где-то там, в низах, кто-то берет кого-то за глотку и за кошелек, то это всего лишь столь любимый Западом рынок — перераспределение капиталов.
Может, так?
А почему бы не так?
Власти никогда не бывает много, власти бывает только мало. И когда есть корона, но нет денег, это лишь полвласти. Равно как когда есть одни только деньги. А если объединить в одних руках и то и другое…
Это более похоже на правду. Но наверняка не узнать. Наверняка это может знать лишь один человек — лишь тот, кто все это задумал…
В любом случае теперь для него важнее всего вычислить источник утечки информации. И поэтому не отвяжется — душу налево вывернет, но не отвяжется!
Получается, ультразвукового и торсионного копания в мозгах не избежать. Нет у него иного выхода, как добиваться показаний, чего бы это ни стоило. Чего бы это ни стоило упорствующему молчуну.
Не сегодня-завтра они потащат его на «стол», нацепят на голову обруч-ретранслятор и…
Нет, лучше умереть, потому что все равно придется умереть, но до того, возможно, предав. Потому что противостоять торсионному воздействию их в учебке не учили. Тогда оно еще только начинало изучаться, и, насколько шагнула вперед наука, неизвестно. Кто их знает — может, они научились вскрывать мозги, как консервные банки.
Нет, рисковать нельзя. Надо умереть, лишив их источника информации. Мертвый мозг им не выпотрошить! Нужно убить себя, чтобы убить мозг. И это единственный и не самый худший в его положении выход.
Нужно найти способ умереть…
Резидент оглядел «палату».
Идеальная, стерильная пустота — ни гвоздя, ни вбитого в стену дюбеля, ни вазы, которую можно разбить, чтобы получить острый осколок, которым можно вскрыть аорту. И даже лампочка утоплена глубоко в потолок и забрана бронированным плафоном.
Все продумали, ничего не забыли!
Но даже если бы забыли, то толку от этого было чуть — не добраться до того гвоздя или стекла. Потому что не встать — на щиколотках застегнуты мягкие манжеты, привязанные к спинки кровати. Поворачиваться на бок можно — освободить ноги нет. На кистях «щадящие» наручники, фиксирующие руки в положении над головой. Классическая «растяжка», лишающая возможности свести руки вместе, чтобы покопаться в замке. Можно дотянуться до стальных цепочек зубами, но нельзя их перегрызть.