С Раулем Ривой никто из них на деле не сотрудничал, но он всегда оставался где-то на периферии как один из контактов Стурки, хотя и не был членом ячейки. Возможно, Рива возглавлял собственную ячейку; Элвин ничего об этом не знал – он видел кубинца только один раз, и то издалека. У них была своя спаянная группа, и вопрос о союзниках в ней не обсуждался. Рива существовал где-то в отдалении, как старый боевой товарищ Стурки, загадочная фигура, смутная тень, лишенная плоти и крови.
Стурка редко разговаривал с ними на эту и другие темы, он вообще не был выдающимся оратором. Идеологией занимался Сезар. Стурка держался в стороне от учебной группы; он часто отсутствовал, когда Сезар растолковывал им учение Маригелы, Мао или Че. Поначалу безразличие Стурки раздражало Элвина: каждый революционер должен помнить, за что сражается. Но вскоре он понял, что Стурка никогда ничего не забывал, – у него была абсолютная память, и он не нуждался в учебных курсах, чтобы помнить основные постулаты философии свободы.
Стурка не обладал личным обаянием, с ним было легко повздорить. У него не было ни внушительной внешности, ни умения ладить с людьми, и он не заботился о том, какое впечатление производит на товарищей. Элвин не помнил, чтобы он когда-нибудь жаловался на социальную несправедливость или неприязненно высказывался о властях. Его лидерство в группе основывалось исключительно на его компетентности: он всегда понимал, что нужно делать, и хорошо знал как.
Ему было где-то между сорока и пятьюдесятью, хотя на вид он выглядел моложе; грудь его казалась впалой, потому что он привык сутулить плечи. У него было костлявое лицо с длинной челюстью и следами какой-то старой кожной болезни на щеках. Для европейца он выглядел, пожалуй, слишком смуглым; волосы у него были черные и прямые, а в речи слышался слабый акцент, который Элвину так и не удалось определить. По сведениям Сезара, который знал его дольше других, Стурка сражался вместе с Че и палестинскими повстанцами, был в Бьяфре и Гвиане и несколько лет назад участвовал в боях в рядах Освободительной армии в Алжире. Кое-какие мелкие факты и обмолвки наводили Элвина на мысль, что Стурка заработал свой профессионализм, когда служил наемником в Конго и Индокитае.
К взрывчатым веществам Стурка относился с той презрительной небрежностью, которую может позволит себе только эксперт. Он досконально знал науку разрушения и в работе был сосредоточен, как монах. Сейчас он сутулился над столом, придавая бомбам правильную форму. Пластиковую взрывчатку произвели в Соединенных Штатах, но Марио слетал за ней в Сингапур и купил на черном рынке; ему сказали, что ее украли с армейского склада вблизи Дананга. Вещество было пластичным, как глина для лепки, и Стурка распределял его по листам свинцовой фольги внутри потайных полостей в трех «дипломатах» и двух портфелях. Детонаторы и батарейки он вминал прямо в пластик напротив секундомеров, которые приводили в действие взрыватели. Стурка сконструировал небольшую систему рычагов, соединявшую внешние замки портфелей со стартовыми кнопками секундомеров. Свинцовая фольга должна была скрыть детали бомбы от детекторов металла, а секундомеры использовались для того, чтобы обмануть прослушивающие аппараты, которые засекли бы тиканье обычного часового механизма.
Подготовка часов была деликатной процедурой, и Элвин следил за ней с интересом. Каждый механизм сначала нужно было развинтить; кончики стрелок загибались вверх, а к корпусу прикреплялся металлический штырек, так что стрелка, совершая полный оборот, задевала за штырек, и тот замыкал электрическую цепь, активизировавшую взрыватель. Секундомеры были привинчены к стенкам, но все остальное погружалось в мягкую глинистую массу, так что весь механизм выглядел плоским и напоминал электронную плату. Аккуратно распластанная по свинцовому дну «дипломата», бомба имела не больше полдюйма в толщину, но в каждом кейсе помещалось восемнадцать унций пластиковой взрывчатки, и этого должно было хватить.
Поверх двойного дна портфели и «дипломаты» были набиты всякой всячиной, какую обычно носят журналисты: карандашами, ручками, блокнотами на пружинках, бумагой на железных скрепках, точилками для карандашей, чернильницами, карманными расческами, косметикой, ключами, сигаретами, зажигалками и пачками визитных карточек. Стурка выбрал эти предметы, чтобы создать при взрыве эффект шрапнели. Острая скрепка может выколоть глаз; тяжелая зажигалка способна убить насмерть.
Стурка уже обкладывал свинцовой фольгой верхние части вылепленных бомб – он почти закончил. Оставалось только спрятать двойное дно.
Сезар встал, уперся кулаками в поясницу и потянулся, с хрустом выгибая спину. Разминая затекшие руки, он подошел к окну, постоял, посмотрел на Элвина, перевел взгляд на стоявших снаружи Дарлин и Линка и задрал рукав, чтобы взглянуть на часы. Элвин проследил за его взглядом – почти полночь. День операции настал. Элвин оглядел комнату и после паузы спросил:
– А где Барбара?
– Я дал ей одно задание, – небрежно ответил Сезар.
Его слова встревожили Элвина. Стурка и Сезар ушли вместе с Барбарой три часа назад и через двадцать минут вернулись без нее. Элвин понизил голос, чтобы не беспокоить Стурку:
– Разве она не должна уже прийти?
– Нет. А что?
– Время близко. Плохо, если наши люди будут слоняться в эти часы по улицам, где они могут проболтаться или попасть в руки полиции.
– Она не скажет никому ни слова, – ответил Сезар и вернулся к столу.
Элвин посмотрел на свои руки и повертел их перед собой, как будто видел в первый раз. Он был обеспокоен, что они все еще недостаточно ему доверяют и считают нужным от него что-то скрывать.
02.10, восточное стандартное время.
Помощник судебно-медицинского эксперта только успел удобно устроиться в кресле, как зазвонил телефон.
– Судебная медэкспертиза, Чарлтон слушает.
– Это Эд Эйнсворт, док.
– Здравствуйте, лейтенант.
Помощник судебно-медицинского эксперта положил ноги на стол.
– Док, я насчет той девушки, которую убили в Северо-Западном районе. Сержант привез мне из вашего офиса не совсем понятный отчет. Мне бы хотелось его с вами обсудить.
– Не совсем понятный?
– Да. По его словам, вы сказали ему, что девушке вырезали язык с помощью плоскогубцев.
– Совершенно верно. Так я и сказал.
– С помощью плоскогубцев?
– На челюсти и остатке языка видны отчетливые следы, лейтенант. Может быть, я выразился не совсем точно. Правильней было бы сказать не «вырезали», а «вырвали».
– Господи помилуй.
После паузы лейтенант продолжил:
– Вы сами делали вскрытие?
– К несчастью, да.
– Есть ли какие-нибудь признаки, что она была подвергнута сексуальному насилию?
– Никаких. Конечно, я не могу говорить на все сто, но я не нашел ни раздражения вагины, ни следов спермы, ни других обычных признаков…
– Понятно. Теперь о причине смерти. Вы написали – «удаление сердца». Объясните, ради Бога, что значит…
– Прочтите весь документ целиком, лейтенант.
– Я уже это сделал. Да поможет мне Бог.
– Удаление сердца произведено, вероятно, с помощью обычных домашних инструментов.
– Вот-вот. Вы имеете в виду что-то вроде кухонного ножа?
– Я не говорил «посуда». Я сказал «инструменты». Скорей всего, они использовали молоток и долото, хотя я и не могу это доказать.
Некоторое время лейтенант молчал. Когда он снова заговорил, его голос звучал немного хрипло.
– Ладно, док, тогда объясните мне вот что. Если причиной смерти послужило вскрытие грудной клетки с помощью молотка и долота, то как им удалось удерживать ее на месте?
– Меня там не было, лейтенант. Откуда мне знать? Возможно, кто-нибудь из них ее держал, пока другие занимались делом.
– И она не кричала?
– Да может, она горло себе сорвала от крика. Вы же знаете этот район – там вас могут раздеть средь бела дня, никто и пальцем не пошевелит.
Еще одна пауза.
– Док, по-моему, это здорово смахивает на ритуальное убийство. Всякое там вуду-муду и тому подобное.
– Она что, родом с Гаити?
– Не знаю. Пока у нас нет на нее никакой информации.
Помощник судебно-медицинского эксперта вспомнил ее лицо. При жизни оно было, наверно, довольно привлекательным. Молодая – он дал бы ей не больше двадцати одного или двадцати двух. Красивые африканские волосы, отличные длинные ноги. Он поудобнее приладил к уху телефон.
– Честно говоря, раньше я никогда с таким не сталкивался, – признался он.
– Надеюсь, больше не столкнетесь. И вот еще что. Если нам удастся найти плоскогубцы, вы сможете определить, что именно они использовались преступниками?
– Вряд ли. Если только на них остались частички ткани. Тогда мы сможем провести сравнительный анализ, например, по группе крови.
– Понятно. Нет ли еще чего-нибудь, что вы не включили в отчет? Каких-нибудь деталей, которые могут навести на след?
– В Нью-Йорке и Чикаго было несколько банд, которые особенно зверским образом убивали тех, кто жаловался на них в полицию. Они заклеивали им рты клейкой лентой, выплескивали в лицо серную кислоту и все в таком роде. Это было предупреждением другим: вот, мол, что вас ждет, если вздумаете на нас донести…
– Сицилийское правосудие.
– Да. Но девушка точно была не сицилийкой.
– Может быть, сицилийцем был убийца.
– Возможно.
Лейтенант глубоко вздохнул:
– С плоскогубцами, молотком и долотом? Не очень похоже.
– Я бы рад помочь, лейтенант. Я бы с удовольствием разложил вам все по полочкам. Но мне не за что зацепиться.
– Все в порядке. Простите, что побеспокоил вас, док. Доброй ночи.
03.05.
Сведения об убитой девушке поступили в отдел по расследованию убийств по факсу из базы данных ФБР. Сержант вынул лист из аппарата и положил на стол лейтенанту. Тот прочитал его до середины, остановился и начал читать снова.