Наконец атаман первым прервал молчание:
— Итак, любезный капитан, вам уже известно, что через полчаса я вам изменю: мне придется встать из-за стола и отправиться по своим делам.
— И верить не хочу, — отвечал тот рассеянно.
— Однако это непреложная истина, к моему крайнему сожалению; но, вероятно, вы знаете лучше всякого другого, что дело превыше безделья.
— Конечно; но я не имею намерения мешать вам в деле.
— Так о чем же тогда вы говорите?
— А о том, что вы не измените мне и не расстанетесь со мной.
— Но, как мне кажется…
— Вы ошибаетесь.
— Однако, если я уезжаю отсюда…
— Так что же? Вы уезжаете, а я с вами — понятно ли?
— Но скакать ночью сломя голову…
— Ночью или днем, какая разница! Я моряк; как не передвигайся, мне все равно, только бы двигаться. Кроме того, мы с вами старые знакомые — не так ли? Ведь я знаю, какого рода коммерцией вы занимаетесь, следовательно, меня ничем удивить нельзя. Признаюсь вам, я страшно скучаю здесь, не зная, за какое дело взяться; кроме того, мне будет очень приятно посмотреть, каким образом совершаются флибустьерские экспедиции.
Все это было сказано с такой добродушной шутливостью, что обижаться было никак нельзя. Атаман улыбнулся.
— Только ваше предвидение обманет вас на этот раз.
— Каким образом?
— Я отправляюсь не похищать, а возвращать.
— Вы?
— Да. Один раз — не вечный указ.
— Правда, но этот раз, по-моему, еще забавнее, и вы возбуждаете во мне неумеренное желание присутствовать при таком благочестивом деянии.
— Но…
— Нет, пожалуйста, без «но». Помните, что я бретонец, следовательно, упрям за трех ослов. Раз я что забрал себе в голову, так уж нипочем не отстану, если только вы не откажете мне наотрез, сказав, что мое желание вам неприятно.
— Мне и в голову этого не приходило.
— Так за чем же дело стало? Вы согласны принять меня спутником?
— Делать нечего. Как прикажете сопротивляться такому упрямцу?
— Что за очаровательный человек! Итак, решено, я ни на шаг от вас.
— Только с одним условием.
— Посмотрим, что за условие?
— Воспользуйтесь оставшимися минутами, чтобы загримироваться и совершенно преобразиться — так, чтобы никто не мог вас узнать.
— К чему это условие в такой глуши, где никто кроме вас меня не знает?
— А уж это мой секрет. Согласны вы или нет?
— Еще бы!
— Ну, вон там вы найдете все необходимое.
— Благодарю, — сказал капитан, вставая.
— Еще одно.
— Как! И второе условие?
— Да.
— Ну, продолжайте, я не пропущу ни одного слова, — ответил капитан с удивительным хладнокровием и, не теряя ни минуты, принялся за свое преобразование.
— На случай, если судьба сведет вас со знакомыми, вы должны сохранять свое инкогнито даже и тогда, если бы среди них увидели вашего любезного друга, за которым и погнались сюда.
Капитан, окрасивший себе брови черной, как смола, краской, принялся было и за бороду, но при последних словах отшатнулся.
— Как! И он там будет? — спросил он с волнением.
— Я не говорю, что это будет наверняка; вероятнее даже, что его не будет, но я хочу сам руководить этим делом.
— Гм!
— Что же, вы согласны?
— Скажу по-вашему: делать нечего.
— Даете слово?
— Клянусь честью, я верю вам.
— Благодарю и не обману вашего доверия… Поторопитесь, я жду вас.
— Еще несколько минут, и все кончено.
Переделав свое лицо, так что оно сделалось неузнаваемым, капитан снял свою одежду и надел другую, которая придала ему вид колониста на мексиканских границах.
— На каких языках вы говорите?
— Почти на всех с одинаковой беглостью, как на французском, особенно же по-английски и по-испански.
— Очень хорошо. Во время нашей экспедиции вас будут звать дон Хосе Ромеро.
— Дон Хосе Ромеро — не забуду.
— Вы — капитан испанского флота и удалились в эти края вследствие несчастной дуэли.
— Прекрасно!
— Не забудьте прилично вооружиться. Рекомендую вам это оружие — отличная рапира. Захватите также длинный нож и спрячьте его в правый сапог. Верхом ездить умеете?
— Как кентавр.
— Вот и отлично! Не забудьте этих пистолетов и ружья.
— О! Да у вас тут настоящий арсенал.
— Действительно, но здесь нельзя иначе путешествовать.
— На войну, так на войну! Ну, вот я и готов.
— Покончили?
— Как вы находите меня?
— Невозможно узнать; любой обманется. Вы обладаете настоящим талантом! Преобразились во всем, даже голос иной.
— Да ведь это и есть главное. Теперь позвольте еще одно слово.
— Говорите.
— В чем состоит совершаемый нами возврат?
— Мы возвращаем молодую девушку, — ответил атаман, улыбаясь.
— Молодую девушку?
— Да, очаровательную девушку, которую я захватил несколько дней тому назад, но не мог устоять против ее тоски.
— Что это вы рассказываете? — спросил капитан насмешливо.
— Клянусь честью! С тех пор, как она в моих руках, я обращался с ней с глубочайшим уважением и окружал ее самым почтительным вниманием.
— Это доказывает, что у вас благородное сердце, с чем я от души поздравляю вас, — заметил молодой капитан с жаром, — но с какой же целью вы ее похитили?
— Боюсь, что цель мне не удалась… Но, любезный капитан, пользы не будет от пустых вопросов; скоро вы сами все узнаете. Присядьте-ка, девушка сама к нам придет.
— Сюда?
— Да, перед отъездом мне надо поговорить с ней.
— Сколько угодно.
Том Митчелл ударил в гонг. Явился Камот.
— Исполнены ли мои приказания?
— Так точно, капитан; за приезжим установлен надзор, которого он не может заметить.
— Где он?
— В своей комнате.
— Если завтра он захочет видеть меня, ты ответишь, как мы договорились.
— Слушаю, капитан.
— Что отряды?
— Уже с час как отправлены три отряда; я поеду с последним, когда взойдет луна.
— Завтра на рассвете, даже и раньше, если можно, ты должен вернуться.
— Будьте спокойны, капитан, я и сам не желаю, чтобы остров оставался без надежного присмотра, особенно в такую минуту.
— Гм! Разве произошло что-то новенькое?
— Ничего с виду, но много по существу.
— Говори, — сказал капитан, видя его нерешительность, — что случилось?
— Час тому назад я встретил Версанкора на берегу, вон там у рогатки. Вода с него текла, словно он только что вышел из ручья. Увидев меня, он смутился; короче говоря, он давал преглупые объяснения, которым не поверил бы и пятилетний ребенок.
Капитан на минуту задумался.
— Усиль надзор за ним; при первой улике я покончу счеты с ним по возвращении.
— Для большей безопасности он назначен в мой отряд, так что я глаз с него не спущу.
— Смотри, чтобы он не проскользнул между пальцами, как опоссум.
— Добро! Партии-то равные.
— Смотри сам. Прикажи оседлать вороного Атоля и Голиафа для меня и для этого господина, да и Мисс Лэр для пленницы — ведь она, кажется, смирная?
— Как ягненок; настоящая дамская лошадка.
— Прикажи оседлать лошадей по-походному, со всей амуницией, заряженными пистолетами и арканом.
— Я так и думал. Уж если седлать Вороного и Голиафа, так, значит, езда предстоит не на шутку. Надолго ли уезжаете?
— Дня на три. До моего возвращения ты с острова ни ногой.
Камот покачал головой.
— И вы едете один?
— Говорят тебе: с этим господином.
— Надо бы еще взять Птичью Голову.
— Это зачем?
— Да не равен час, а два все-таки больше одного.
— Но мы вдвоем и поедем.
— Может быть, только тогда вы будете втроем; все лучше.
— Упрямец! Делай как знаешь.
— Благодарю покорно, капитан, — ответил Камот, весело улыбаясь.
— Но, главное, смотри, чтобы никто не проведал о моем отсутствии.
— Само собой разумеется.
— Ступай же и пришли сюда пленницу. Кстати, не говорил ли ты ей чего?
— Ничего, капитан; вам известно, что я не болтун.
— Правда; ступай же. Камот поклонился и ушел.
— Видно, молодец не имеет ко мне доверия, — заметил Дюран, смеясь.
— Камот по своей верности и преданности — истая собака; но как и любая собака, он подозрителен и ревнив. За меня он пойдет на смерть.
— Я не помяну злом его недоверия. Впрочем, я люблю людей такой породы.
— Да, они драгоценны. Одна беда, иногда приходится чересчур покоряться их воле.
— Ну вот! Когда покоряет самоотвержение, жаловаться не на что.
Тут дверь отворилась, и в комнату вошла девушка.
Это была Анжела, или Вечерняя Роса, — предоставляем читателю называть ее как угодно.
Она поклонилась и остановилась, печальная, взволнованная, робко опустив глаза перед атаманом.
Мужчины встали и вежливым поклоном приветствовали ее.
— Милости просим садиться, — сказал ей атаман по-индейски, — вот стул для моей сестры.
— Вечерняя Роса невольница и не может сидеть перед своим господином, — ответила она мелодичным голосом, точно пташка пропела, но с ясным и твердым выражением лица.
Вечерняя Роса была восхитительная семнадцатилетняя красавица; в ее личности соединялись красное и белое племена, и казалось, превзошли себя, произведя совершенство красоты.
Ее стройный, гибкий, грациозно выгнутый стан имел волнообразное движение американок; ее длинные, черные, как вороново крыло, волосы ниспадали почти до крошечных ног, а когда они были распущены, то она была ими окутана, как покрывалом. Цвет ее лица имел золотистый оттенок дщерей солнца, большие голубые глаза были оттенены длиннейшими ресницами, алые губы с грациозным изгибом на концах и два ряда ослепительной белизны зубов придавали ее лицу выражение, которое можно видеть только на некоторых изображениях мадонн Тициана.
Капитан Дюран был ослеплен дивной красотой индианки; ему и в голову не приходило, что американское племя могло произвести на свет такое чудо красоты.
Выслушав ее ответ, атаман кротко улыбнулся.